Ричард был первым актером из основного состава «Вавилона-5», который умер преждевременно. Но к глубокому горю всех, кто работал над сериалом, не был последним.
Закончился 2004 год, наступил 2005-й. Работы на телевидении не было, и я продолжал писать комиксы.
Мне нравилось это занятие, но заработанные деньги не могли покрыть и малой части расходов, связанных с жизнью в Лос-Анджелесе, тем более что мне приходилось содержать два дома, выплачивать две ипотеки и оплачивать все текущие расходы. Из-за проблем со зрением мне пришлось сократить количество комиксов с четырех до двух книг, а то и одной в месяц. Ожидать авторских с повторных трансляций сериалов не приходилось, так как никто не показывал ни «Вавилон-5», ни «Крестовый поход», а в случае с «Иеремией» авторские выплаты стали частью моей зарплаты. Иными словами, прошлые проекты денег не приносили. Я жил на свои сбережения около года и надеялся, что это всего лишь временное затруднение, но деньги продолжали таять как снег весной.
РИЧАРД БЫЛ ПЕРВЫМ АКТЕРОМ ИЗ ОСНОВНОГО СОСТАВА «ВАВИЛОНА-5», КОТОРЫЙ УМЕР ПРЕЖДЕВРЕМЕННО. НО К ГЛУБОКОМУ ГОРЮ ВСЕХ, КТО РАБОТАЛ НАД СЕРИАЛОМ, НЕ БЫЛ ПОСЛЕДНИМ.
Как-то вечером я ехал в такси из одного конца города в другой, когда получил сообщение по голосовой почте от Уолтера Кёнига, который играл полицейского-телепата в «Вавилоне-5». Послание было кратким: «Немедленно перезвони, это важно».
– Ты слышал новости об Андреасе? – спросил он меня, как только я перезвонил.
Андреас Кацулас был одним из самых лучших актеров, с которыми мне удалось поработать, и в «Вавилоне-5» он играл посла Г’Кара, которого обожала публика.
– Нет, не слышал, а в чем дело? Что за новости?
– Он умирает.
Я никак не мог понять, что он пытается мне сказать. Слова просто потеряли смысл.
– Что значит – «умирает»?
– Мне рассказал об этом Билл.
Билл Муми тоже играл в сериале, и поддерживал постоянную связь со всеми актерами нашей группы, и знал буквально все обо всех.
– Билл, должно быть, что-то перепутал, – ответил я. – Дай-ка я позвоню Андреасу и узнаю, что происходит.
Я отключился и тут же набрал номер Андреаса.
Тот ответил.
– Андреас, привет, это Джо, я тут случайно услышал…
Он начал смеяться еще до того, как я закончил говорить. Так и знал, что Билл все не так понял.
Увы, но Билл оказался прав.
– Да, я умираю, – ответил мне Андреас, все еще продолжая смеяться. – Разве не глупо? Я сейчас на классной диете, похудел, чувствую себя как никогда лучше, но я умираю.
Он рассказал, что во время последнего регулярного медицинского обследования доктора обнаружили у него прогрессирующую форму рака легких, которую они не заметили ранее. Опухоль скрывалась за грудной костью, и ее просто не было видно, пока она не выросла.
– Меня отвели на рентген, – сказал Андреас, – и вот тут-то она им и подмигнула.
Я попытался сказать что-то ободряющее, но он быстро остановил меня.
– Послушай, я прожил прекрасную жизнь и очень доволен тем, что мне удалось сделать. Да, без дерьма не обошлось, но в остальном все было просто замечательно. У меня была удачная карьера, и «Вавилон» стал частью моей жизни. Врачи начинают химиотерапию, попробуют еще надрать задницу этой штуковине, но надежды мало. В общем, чему быть, того не миновать.
Я в порядке.
И актеры, и все остальные члены нашей съемочной группы старались почаще общаться и поддерживали Андреаса в следующие месяцы, но он никогда не позволял себе падать духом. Этот человек был больше, чем сама жизнь, он был греком с головы до пят и не плакал, и, вместо того чтобы впасть в отчаяние из-за неизбежного финала, наслаждался жизнью и общением с друзьями. Он относился к смерти так же, как и к работе: был бесстрашным бойцом.
В ту зиму мне позвонили и сказали, что Андреас хотел бы пригласить на ужин меня, продюсера «Вавилона-5» Дага Неттера и актера Питера Юрасика, одного из самых талантливых актеров сериала, основного партнера Андреаса по фильму. Они играли диаметрально противоположных персонажей, но это не помешало им стать близкими друзьями.
Перед ужином Андреас принял лекарства, чтобы боль хоть на немного отступила, и мы провели целый вечер, сидя за столом, смеясь и рассказывая всевозможные истории. Разговор был полон скабрезностей и ругательств, и в более галантные времена нас за такие речи наверняка бы сожгли на костре.
Вечер близился к концу, когда Андреас откинулся на спинку стула и сказал: «Ну а теперь расскажите мне то, что я никогда не знал о нашем шоу, вываливайте все секреты, всю чернуху, все, что знаете. Уверяю вас, что я уже никогда и никому ничего не расскажу».
Мы просто не могли не воспользоваться его предложением.
Андреас начал уставать, пришло время уходить. Он проводил нас до двери, а потом остановился, чтобы посмотреть на нас внимательно, на каждого по отдельности.
Когда наступила моя очередь, наши взгляды встретились, и я понял, что он пытался запомнить эти последние, такие дорогие для него моменты. Они стали такими же дорогими и для меня.
Не говоря ни слова, он прощался с нами навсегда.
Мы обнялись и вышли на улицу.
Это был последний раз, когда я видел его живым.
Андреас Кацулас умер 13 февраля 2006 года, а я и по сей день глубоко впечатлен и вдохновлен тем, каким непоколебимым, стойким и веселым человеком он был. Если бы мне поставили такой диагноз, я бы свернулся в позу эмбриона и сдался. Если я смогу встретить смерть хотя бы с толикой его достоинства, буду считать себя храбрецом.
К 2006-му прошло три года с тех пор, как я работал на телевидении в последний раз. Все мои сбережения почти закончились, и друзья уговаривали меня продать дом, переехать и забыть об этом Голливуде, как о страшном сне, и начать преподавать. В этом был смысл: когда тебе не везет в казино и нужная карта не идет в руку, то самое лучшее, что ты можешь сделать, – так это забрать оставшиеся деньги и вовремя унести ноги, иначе можно легко потерять все, что есть.
Но я решил остаться, хотя мне и пришлось перезаложить дом и залезть в пенсионные накопления. Мой финансовый поверенный, который был очень озабочен создавшейся ситуацией, постоянно давил на меня и советовал немедленно предпринять любые меры, чтобы избежать катастрофических последствий. Он был мрачнее тучи, когда мы втроем, вместе с Кэтрин, встретились, чтобы решить вопрос моего последнего займа, который я мог сделать из своего пенсионного счета.
К 2006-МУ ПРОШЛО ТРИ ГОДА С ТЕХ ПОР, КАК Я РАБОТАЛ НА ТЕЛЕВИДЕНИИ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ.
– Мне неприятно говорить об этом, – сказал он, – но ты был и журналистом, и на телевидении хорошо поработал, еще и комиксы… В этом городе мало кому удаются целых три удачные попытки, а ты уже и на четвертую замахнулся.
После этих слов он, сам того не понимая, присоединился к старому доброму хору с песней «С тобой все кончено» и сказал:
– Может, пришло время закончить писать и попробовать заняться чем-то другим?
Я тяжело вздохнул. Одно дело, если бы я был автором-неудачником и больше не был бы способен написать ни строчки, но ведь я писал все так же хорошо, и, возможно, даже лучше, чем раньше. Проблема была в том, что какая-то группка людей вдруг решила, что я уже ни на что не гожусь, и делала все, чтобы превратить это суждение в суровую реальность.
– Все будет в порядке, – сказал я громче, чем нужно.
– И каким же образом?
– Да не знаю каким, черт тебя возьми! Не знаю, как, и когда, и где, но я найду выход из этой ситуации! Мне надо лишь одно – чтобы вы мне поверили!
Он не поверил.
Я подписал бумаги.
Это был краткосрочный заем, а я понятия не имел, где взять деньги.
После этого мы с Кэтрин поехали в Mel’s Diner на Шерман-Окс. Я был в ярости от слов своего бухгалтера, зол на себя и всех, кто поставил крест на моей карьере. Постепенно злость прошла, я успокоился и посмотрел на Кэтрин, чье финансовое благополучие было напрямую связано с моим. Если я останусь в этом деле и потерплю поражение, то и она тоже, мы оба пойдем ко дну и станем банкротами. Понятно, что она имела полное право голоса в решении о том, что мне делать.
– Ты думаешь, он прав? – наконец спросил я. – Неужели я должен признать поражение и заняться чем-нибудь другим?
Кэтрин села прямо, скрестила руки на груди и наклонила голову в фирменной позе, которая говорила о том, что со скоростью лазера она сейчас прокручивает в голове варианты ответа.
– Час назад ты сказал, что сможешь выбраться из этой ситуации. Ты действительно так считаешь?
– Да.
– Тогда продолжай бороться, – сказала она так, словно это было так же очевидно, как то, что вода мокрая.
Много позже Кэтрин призналась мне: «Я смотрела на тебя и понимала, что ты в полном раздрае. Конечно же, я не думала, что тебе стоит бросать писательство!
Я никогда так не считала и не буду считать никогда. Ведь писательство – это не только то, чем ты занимаешься.
Писательство – это часть тебя самого. И, по-моему, это прекрасно. С моей точки зрения, твое упорство достойно уважения. Это то, что делает из тебя хорошего писателя и хорошего продюсера. Это как раз то, что отличает тебя от других».
Ну, если вдруг кто-то до сих пор не понял, почему же это мы с Кэтрин до сих пор друзья.
Я подошел к тому самому моменту в моей жизни, когда пришло холодное, клиническое понимание того, что диагноз смертельно опасен: если я не сделаю сейчас что-то, чтобы резко запустить заново свою карьеру, то можно забыть о ней навсегда. Если у писателя, редактора или продюсера нет работы целых три года, то из периода временной безработицы он переходит в период безработицы постоянной, и никто на рынке уже не обратит на него внимания из-за слишком долгого отсутствия.
Я не только слишком долго не работал, мне было уже пятьдесят два года. Когда ты достигаешь такого возраста, студии и телеканалы начинают думать, что уже видели все, что ты можешь им предложить. Будучи уверенными в том, что у тебя нет ни новых идей, ни каких-то новых граней, которые ты можешь показать, они предпочитают кого-нибудь посвежее. Ты превращаешься в то, что они все о тебе