[91]. А еще я хотел поработать с художником и осовременить гардероб персонажа.
Возражений не последовало.
После этого меня спросили о планах в отношении Асгарда:
– Что вы собираетесь с ним делать? Никто ничего не может предложить. Город снова будет где-то там, в районе Скандинавии? А может, на небесах? Или в другом измерении?
– Я поставлю Асгард в Оклахоме.
На мгновение в воздухе повисла глухая тишина, как в космосе.
– Поставишь… куда?
– Тор ничем особо не отличается от Железного Человека или Человека-Паука, он так же непобедим, как и они.
Но если Тор будет жить в маленьком городке, то будет более похож на божество, а его близость к обычным людям сделает его более человечным. В классической мифологии боги порой селились среди людей. Можно было пройти по полю и встретиться с Дианой, Одином или Дионисом, они все жили по соседству, и в этом нет ничего странного. Так что прецедентов множество.
– Да… но почему в Оклахоме?
– А там отличная местность для создания визуального контраста. Представьте себе: равнины – равнины – равнины – АСГАРД – равнины – равнины – равнины – равнины…
В издательстве, должно быть, подумали, что у меня поехала крыша, но, к их чести, они все же промолчали. Когда в сентябре 2007 года в свет вышел новый выпуск комикса о Торе в новом, современном костюме, говорящем на понятном для всех языке и живущем в Асгарде, штат Оклахома, то весь тираж был распродан моментально, а каждый следующий выпуск занимал прочное место в десятке лучших комиксов месяца.
23 апреля 2008 года студия Universal объявила, что официальная премьера «Подмены» состоится на Каннском кинофестивале в мае и фильм будет участвовать в соревновании за призы. На мероприятие отправляли меня, Брайана Грейзера, Клинта, Анджелину и Брэда Питта. Я был очень взволнован новостью, но еще не понимал, какого масштаба и важности мероприятие мне предстоит, ведь я был всего лишь парнем с телевидения, я и не следил даже за такими событиями. Я на тот момент ни разу вообще не был ни на одном фестивале, пожалуй, за исключением фестиваля анимационных фильмов в Университете Сан-Диего в 1979 году, но то событие было скорее поводом для студентов собраться, покурить травку и посмотреть полупорнографические мультики, а не возможностью воздать должное киноискусству. Я понимал, что Каннский кинофестиваль был событием гораздо более крупным и престижным, чем жалкое университетское сборище, но на этом мое воображение исчерпало себя.
С первой же минуты после нашего заселения в Hotel du Camp-Eden-Roc (а это шикарная французская вилла, построенная в 1870 году для писателей, желавших уединиться, что звучит весьма иронично, так как совсем немногие писатели могут позволить себе такой отдых) мы были атакованы целой армией фоторепортеров. Понятно, что я им был неинтересен, они охотились на Брайана, Клинта, Брэда, Анджелину и других знаменитостей.
23 АПРЕЛЯ 2008 ГОДА СТУДИЯ UNIVERSAL ОБЪЯВИЛА, ЧТО ОФИЦИАЛЬНАЯ ПРЕМЬЕРА «ПОДМЕНЫ» СОСТОИТСЯ НА КАННСКОМ КИНОФЕСТИВАЛЕ В МАЕ, И ФИЛЬМ БУДЕТ УЧАСТВОВАТЬ В СОРЕВНОВАНИИ ЗА ПРИЗЫ.
Но поскольку я приехал вместе с королевскими персонами шоу-бизнеса, то и меня тоже фотографировали, ослепляя вспышками камер, и то и дело просили повернуться то направо, то налево. Все вечера слились в один пышный и великолепный бал на французской Ривьере, где залитые одеколоном мужчины в смокингах дефилировали с прекраснейшими женщинами, чьи сверкающие бриллианты были такими огромными, что наверняка были видны даже из далекого космоса. Фестиваль представлял собой водоворот из камер, выпивки, еды, выпивки, полуобнаженных женщин, снова выпивки, лубутенов с пятнадцатисантиметровыми каблуками (твою мать!), экзотических авто и выпивки, выпивки, выпивки…
Для меня весь этот путь от хибары на Скид-Роу, где я голодный, завшивевший, воевал с тараканами на земляном полу, до блеска и славы Канн был долгим и трудным.
Я мог легко поддаться искушению и крикнуть во все горло: «Смотрите на меня, я очень важный человек!» Но я знал, что был всего лишь маленьким винтиком в гигантской машине киноиндустрии, которой нужны были звезды, успех и пресса, чтобы выжить, но я был счастлив только оттого, что мне удавалось держаться на расстоянии вытянутой руки от этого сверкающего сумасшествия. Мой репортерский опыт настойчиво подсказывал мне сторониться подобного преувеличенного внимания. Понятно, что иногда очень и очень хочется развернуть утреннюю газету и увидеть собственное фото на полстраницы или покопаться в интернете на предмет еще пяти сотен новых ссылок на свое имя. Но можно проделать все то же самое и не увидеть ничего, ни одного упоминания о себе.
Быть заметным означает быть известным, нужным, существующим, но ты мертв, если о тебе забывают. Именно поэтому знаменитости идут на все, чтобы кормить эту прожорливую информационную машину, зачастую даже себе во вред, – они сами сливают свои планы папарацци, закатывают скандалы в клубах и ресторанах, и все только потому, что им необходима эта ежедневная доза в шесть заголовков, чтобы доказать себе, что они все еще живы, все еще популярны и все еще важны. Слава и популярность так же привязчивы и губительны, как кокаин.
Известная журналистка Линда Эллерби как-то написала, что когда цирк приезжает в город, то циркачи выбирают кого-нибудь из городского начальства и усаживают его на слона, и артисты парадом проходят за ним по всему городу, от вокзала и прямо до шатра. Человек, сидящий на слоне, пребывает в уверенности, что публика машет руками и кричит именно ему. А вот и нет. Все смотрят на слона, и просто так получилось, что в это же самое время на спине у слона сидит какой-то восторженный чинуша.
Вот и в Каннах все внимание прессы было направлено вовсе не на меня. Я просто сидел верхом на слоне.
Но именно здесь, в Каннах, произошло нечто, изменившее мою жизнь. Я не могу объяснить случившееся так, чтобы меня все поняли, могу только описать свои чувства, не более того.
За вечер до премьеры «Подмены» на фестивале был организован показ «Грязного Гарри» в кинотеатре под открытым небом. Фильм представлял сам Клинт Иствуд.
На пляже перед экраном были установлены ряды шезлонгов, а сам экран был установлен в море, на понтонах. Солнце склонялось к горизонту, и на сцене перед экраном появились дирижер Анджело Бадаламенти и его музыканты. Они играли композицию из сериала «Твин Пикс».
Закат солнца на юге Франции в любом случае представляет собой завораживающее зрелище. Я сидел на пляже, наслаждался великолепным вечерним пейзажем и думал о том, что никогда в жизни не видел такой красоты. Я слушал музыку, которая помогала мне еще глубже погружаться в великолепие заката, думал о грядущей премьере моего первого полнометражного фильма и вдруг ощутил глубокое чувство спокойствия и умиротворения.
НО ИМЕННО ЗДЕСЬ, В КАННАХ, ПРОИЗОШЛО НЕЧТО, ИЗМЕНИВШЕЕ МОЮ ЖИЗНЬ.
В течение долгих лет своей работы я чувствовал себя пассажиром, пытавшимся догнать уходивший автобус: красное от напряжения лицо, сбивчивое дыхание человека, прыгающего с одной работы на другую, постоянные мысли о том, что можешь опоздать, не успеть или промахнуться. Я постоянно пытался убедить всех вокруг себя, что во мне что-то есть, что я действительно могу быть писателем.
Как-то раз, еще во время съемок «Вавилона-5», Патриша Толлман сказала мне: «Когда я думаю о тебе, то всегда представляю, как ты с кем-то борешься, воюешь, словно тебя загнали в угол, а ты пытаешься выбраться из него».
Она была права. Меня столько раз загоняли в угол, что борьба за выживание превратилась в мой личный стиль жизни. Нет, дело даже не в том, что я постоянно воевал с цензурой или руководством той или иной кино– или телестудии. Я всю жизнь воевал с самим собой и тенями своего прошлого: своей семьей и отцом, с подонками, избившими меня, с теми, кто сомневался во мне и вставлял мне палки в колеса, чтобы я упал и больше не смог подняться. Я не знал, как можно жить и не бороться постоянно за свою жизнь.
Я был похож на боксера в стойке: подбородок прижат к груди, руки подняты, глаза уже почти ничего не видят от ударов, а тело клонится к полу, но упрямство и воля заставляло меня продолжать бой. Я пытался доказать что-то тем людям, которые обо мне и думать уже забыли.
Но в тот волшебный вечер на пляже в Каннах я вдруг понял, что мне больше ничего не надо доказывать, ни себе самому, ни кому-либо еще, иначе я не сидел бы там и не слушал бы прекрасную музыку. Даже если бы я ничего не сделал в своей жизни до начала работы над «Подменой», то участие в фильме таких звезд, как Клинт Иствуд, Рон Ховард и Анджелина Джоли, обеспечило бы ему, да и мне, вечную жизнь на экране. Первый раз в жизни я понял, что ветер уже не унесет мое имя далеко в неизвестность. Осознав это, я вдруг почувствовал себя легко и свободно.
«Достаточно ли легко?» – подумал я, и тут в голове моей появилась одна мысль, пришедшая из далекого детства.
Мы должны научиться летать, если хотим жить вечно.
А если мы не сможем? А если мы упадем с крыши и не взлетим?
«Мы не упадем», – ответил голос в моей голове. Голос был сильным. Решительным. Я слышал его в детстве и полностью ему доверял. Мы никогда больше не упадем с крыши. Никогда.
Я закрыл глаза и увидел, как встаю с пляжного стула.
Глаза мои устремились в бесконечную даль, к линии горизонта, а пальцы расстегивали пуговицы рубашки и доставали символ, который я втайне носил на шее все эти долгие, долгие годы.
НО В ТОТ ВОЛШЕБНЫЙ ВЕЧЕР НА ПЛЯЖЕ В КАННАХ Я ВДРУГ ПОНЯЛ, ЧТО МНЕ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ НАДО ДОКАЗЫВАТЬ, НИ СЕБЕ САМОМУ, НИ КОМУ-ЛИБО ЕЩЕ, ИНАЧЕ Я НЕ СИДЕЛ БЫ ТАМ И НЕ СЛУШАЛ БЫ ПРЕКРАСНУЮ МУЗЫКУ.
Это был его символ, его знак. Мои ступни зарылись в мягкий песок, и я слегка пригнулся, а потом выпрямился и легко оторвался от земли, устремившись в полет к заходящему солнцу. Земля внизу перевернулась, а я летел все выше и выше, и вот уже голубизна неба перешла в темноту космоса, и я покинул пределы атмосферы.