Камеры засняли все, что произошло.
В течение нескольких следующих лет Джефф боролся со своим пристрастием к кокаину, алкоголю, обезболивающим, он не мог найти работу в игровых фильмах и оплачивал многочисленные счета только благодаря появлениям в различных реалити-шоу. Телесети, студии и продюсеры хорошо зарабатывали на том, что человек практически в прямом эфире на всю страну катился в бездну, медленно и мучительно разрушая свое тело и личность. В шоу «Реабилитация звезд» (Celebrity Rehab) в 2008 году Джефф выглядел совершенно другим человеком: он осунулся, в глазах зияла пустота, он был полон жалости к самому себе, а приступы депрессии перемежались с припадками дикой ярости.
Те, кто знал Джеффа и работал с ним, были в ужасе от того, что с ним происходило, настолько он не был похож на того человека, которого мы знали.
Падение продолжалось до 26 мая 2011 года, когда ослабленное и искалеченное годами употребления наркотиков и алкоголя тело Джеффа наконец сдалось. Он умер из-за осложнений от пневмонии и энцефалопатии, которая у него развилась из-за многочисленных передозировок. «Желание скрыть от всех свое состояние и отказ от помощи, которую предлагают и которая могла улучшить положение» могли бы быть еще одной строчкой в заключении о его смерти.
В отличие от Джеффа, Джерри Дойл скрывал свое пристрастие к алкоголю более умело, но цена этому осталась прежней. Он был хитрым, веселым и работал на площадке так, что никто ничего не замечал.
– У меня нет проблем с алкоголем, – говорил он. – Пока алкоголь есть, у меня вообще нет проблем.
Я вырос в семье алкоголика, и все признаки болезни были мне хорошо известны. Мы несколько раз беседовали с ним об этом во время личных встреч, но каждый раз он умело менял тему. В связи с этим мне пришла в голову мысль вставлять нужные слова и фразы в его монологи, а он играл роль Майкла Гарибальди, который по сценарию был восстанавливающимся алкоголиком, что, конечно же, было не случайно.
– Не думай, что я не понимаю, что ты делаешь, – сказал Джерри, проходя утром мимо моего кабинета, после того как я раздал копии сценария, в котором упоминалось об алкоголизме Гарибальди. Я все надеялся, что мои слова возымеют действие, но этого так и не случилось. В заключительном эпизоде, когда все покидали станцию в последний раз, Джерри остановился у лифта и прихватил с собой пустую рюмку на память. Этого в сценарии не было, но это был его способ сказать мне:
«Я то, что я есть, я не изменюсь».
В течение пяти лет Джерри играл одну из ведущих ролей в сериале и был уверен, что и после «Вавилона-5» у него будет очень много работы. Однако случилось так, что ему предлагали только мелкие, эпизодические роли.
В 2000 году он потерпел сокрушительное поражение на выборах в Конгресс, а его консервативное шоу на радио, которое называлось «Шоу Джерри Дойла», начало стремительно терять популярность. К 2015 году он был по уши в долгах и сильно пил.
Надо отдать ему должное, Джерри обратился за помощью к друзьям, но напрочь отказался пройти лечение, так как боялся, что это разрушит его карьеру. Его решение держать все в тайне привело к тому, что 27 июля 2016 года, спустя одиннадцать дней после своего шестидесятилетия, рядом не оказалось никого, кто мог бы ему помочь. Когда Джерри осознал, что его карьера подошла к концу, а сам он на грани банкротства, то буквально упился до смерти. Его смерть констатировали как технически случайную, но не без существенной роли хронического алкоголизма.
Все, кто знал Джерри, могли бы сказать, что он умел часами, не переставая, говорить на любую тему. К сожалению, он так и не смог обратиться за помощью, когда она была так ему нужна.
«Я унесу этот секрет с собой в могилу». Да, именно это я и обещал Майклу О’Харе.
– А у меня есть идея получше: давай лучше принесем его на мою могилу. Если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы ты рассказал об этом публично. Если люди узнают, что такое могло случиться с ведущим актером телесериала, командиром космической станции, то поймут, что такое может случиться с каждым. Кто знает, может, это кому-нибудь да поможет.
После последнего появления в «Вавилоне-5» состояние здоровья Майкла продолжало улучшаться еще несколько лет. Но его окружали люди, которые, вероятно, стыдились того, что ему нужно было постоянно принимать лекарства. Они и убедили Майкла, что лекарства ему больше не нужны и что они мешают ему продолжать свою карьеру. По настоянию ли других или он сам, по собственной воле, отказался от лекарств, но последствия были серьезными и непоправимыми. В течение многих месяцев я звонил и писал знакомым, пытаясь выяснить, куда пропал О’Хара, и наконец получил электронное письмо от одного из его родственников.
В письме было сказано, что Майкл живет в социальной гостинице, за которую платили его семья и правительство штата.
Сандра Брукнер, Кэтрин и я попытались навестить его, но дверь была заперта. Говорили, что он не любил встречаться с кем-то из его прошлого, потом кто-то сказал, что, наоборот, он любил старых друзей; говорили, что ему то хорошо, то плохо. Как написал мне один из его родственников, Майкл О’Хара, которого я так хорошо знал, по сути, больше не существует.
«Он снова начал принимать лекарства, и в клинике внимательно следят за этим, но каждый раз, когда он возвращается после лечения домой, в нем остается все меньше и меньше того, настоящего Майкла. Лекарства уже не помогают ему избавиться от навязчивых идей, и он выглядит более или менее нормальным только для тех, кто его мало знает. Родители постоянно общаются с ним и поэтому в состоянии увидеть разницу. Они предложили купить ему телефон, но он отказался. Мне кажется, ему не хочется, чтобы ему кто-то звонил, а если ему нужно позвонить, то сам он пользуется телефоном-автоматом».
В конце концов у Майкла случился инфаркт, он впал в кому и умер 28 сентября 2012 года в возрасте шестидесяти лет.
Через семь месяцев на праздновании в честь двадцатилетия со дня выхода «Вавилона-5», которое проходило на Комик-Коне в Финиксе, я сдержал слово, данное Майклу, и в первый раз рассказал о том, что ему пришлось пережить. Он хотел сказать людям, что говорить о своей ранимости, о своих проблемах – не то же самое, что быть слабым, что нет ничего позорного или унизительного в том, чтобы попросить о помощи или принять ее, и помощь необходима, чтобы избавиться от трудностей и ночных кошмаров. Те, кто нас любит, могут хранить наши тайны, они могут принять нас такими, какие мы есть, со всеми нашими недостатками.
Иногда мы боимся того, что с нами может случиться, и потому держим все в секрете.
А иногда держим все в секрете, так как боимся того, что другие люди могут с нами сделать.
Моя мать не просила о помощи, она боялась мести отца, и это научило нас с сестрами только рефлекторной беспомощности. Мы верили, что никто не сможет нам помочь и случится Ужасное и Непоправимое, если начнем говорить о том, что происходит в нашей семье. Мы не понимали, что все абьюзеры тщательно взращивают в своих жертвах чувство страха, совсем не пропорциональное тому, что они действительно могут сделать.
Абьюзеры используют этот абстрактный, размытый, неопределенный, витающий в воздухе страх, чтобы держать свои жертвы привязанными даже тогда, когда они могут уйти.
Я называю это чувство «Синдромом слоновьей петли».
ИНОГДА МЫ БОИМСЯ ТОГО, ЧТО С НАМИ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ, И ПОТОМУ ДЕРЖИМ ВСЕ В СЕКРЕТЕ. А ИНОГДА ДЕРЖИМ ВСЕ В СЕКРЕТЕ, ТАК КАК БОИМСЯ ТОГО, ЧТО ДРУГИЕ ЛЮДИ МОГУТ С НАМИ СДЕЛАТЬ.
Во времена, когда по земле кочевали бродячие цирки, слонов стреножили с помощью веревок, которые обматывали вокруг лодыжек и привязывали к деревянным кольям. Слоны могли легко избавиться от них, но не делали этого. Почему?
Да потому что, когда слоны были еще слонятами, их удерживали на месте с помощью тяжелых цепей вокруг лодыжек. Эти цепи были намотаны на глубоко врытые столбы, и молодые слоны были не в состоянии вырвать их. Постепенно слоны намертво запоминали, что если у них на ноги что-то намотано, то они не смогут сбежать.
Если расскажешь об этом кому-нибудь, то тебе не поздоровится… Делай что велено, а иначе… Попробуй только уйти, я тебя достану, ты у меня получишь свое… Вот такими были наши колья и цепи, которые мешают нам в детстве просить о помощи и рассказывать о том, что происходит дома за закрытыми дверями.
Мы становимся взрослее, и цепи возможных последствий уже не кажутся столь страшными, мы можем избавиться от них в любой момент, мы можем рассказать правду или попросить о помощи. Мы можем просто уйти и больше никогда не возвращаться. Надо суметь стряхнуть с себя эти ложные оковы и трезво взглянуть на ситуацию. Если бы моя мать и я вошли в кабинет врача и показали все наши шрамы и другие следы побоев, если бы я рассказал учителям или преподавателям о том, что творилось дома, то нам бы немедленно помогли, как помогла в свое время Грейс, которая убедила полицию помочь Эвелин в первые годы ее замужества с Чарльзом. Были бы последствиями легкими? Нет, конечно нет. Были бы они хуже, чем та жизнь, которой мы жили? Нет, это почти исключено.
Если что-то причиняет вам боль или вы знаете, что кому-то плохо, если вы чувствуете, что никто не понимает, через что вам пришлось пройти, если вас до оцепенения пугают секреты и тайны, которые вы храните, потому что пытаетесь защитить себя, свою семью или карьеру, то помните, что вы одиноки, только пока вы сами этого хотите. Но знайте, что всего лишь один звонок, одно письмо, одно только обращение к правильному человеку или в нужную организацию поможет вам выбрать жизнь и избежать смерти.
Вам нужно просто решиться это сделать.
Selah.
Эпилог
В 2014 году, спустя одиннадцать лет после моего проекта на телевидении, я решил, что пришла пора возвращаться. Я стал работать вместе с Ланой Вачовски, для которой написал новый сценарий фильма «Ниндзя-убийца». Я три дня провел в ее доме в Сан-Франциско, где она живет со своей женой Карин Уинслоу. Мы много говорили о политике, религии, философии, интернете и эволюции. Одной из тем, которая возникла в ходе разговоров, была коммуникабельность. Я всегда верил в то, что как существа социальные мы всегда лучше чувствуем себя вместе, а не поодиночке, и, несмотря на все наши культурные различия, мы во многом похожи друг на друга, причем схожие наши черты куда