Он поднял на меня глаза и потащился обратно к берегу, еле-еле переставляя ноги. Больше не скользил.
Лед у него под ногами с каждым шагом предательски белел.
Как-то раз зимой, когда мне было шесть лет, я увидел на тонком льду Аллайанса дикую каролинскую собаку[6]. Мы вдвоем с мамой возвращались после утренней трапезы в Первой конгрегациональной церкви (тогда она еще не называлась старой). Собака бежала подальше, чем сейчас Джозеф, чуть дальше от берега, и провалилась. Она выкатила глаза, стала молотить передними лапами, царапать лед, стараясь уцепиться. Не издавая ни звука. А я кричал, что нам надо ее спасти, надо бежать туда, к ней! Но мама не давала спуститься к реке, стояла, одной рукой ухватив меня и прижав другую к своим губам. Один раз собака чуть было не вылезла, но лед под ней проломился, а она все продолжала лихорадочно царапаться и цепляться – пока вдруг не перестала, опустила голову на лед, соскользнула в темную воду и пропала. Пропала.
Прожив всю жизнь на ферме, я часто видел, как умирают животные.
Но никогда это не было так ужасно.
Не знаю, сколько ночей я проплакал о дикой собаке. Мне она снилась. Снилось, что я сам становлюсь собакой, и холодная вода утягивает меня за задние лапы под лед, передние леденеют, не могут пошевелиться, голова опускается, и тело соскальзывает в темную воду.
И всякий раз я просыпался весь в холодном поту, не зная, кричал я или нет.
Я сразу вспомнил свои кошмары, когда Джозеф – почти в трех шагах от берега – провалился под лед.
Он не ушел целиком под воду: удержался, широко раскинув руки, но вода заливала все вокруг и доставала ему почти до плеч. Глаза у него стали огромными, совсем как у той дикой собаки, и было видно, как течение утаскивает его за ноги. Он рванулся к берегу, царапая и царапая лед.
Наверное, я заорал.
Я снял рюкзак и вывалил все на снег.
Джозеф все еще цеплялся за лед. В трех шагах от меня.
Я выставил одну ногу на лед, схватил конец лямки и бросил ему рюкзак.
И тут же почувствовал, как моя нога пробила лед и воду и встала на какие-то камни.
Вы не представляете, какое сильное течение бывает подо льдом, даже если глубина реки всего-то вам по колено.
Я чуть не завопил от страха.
Но Джозеф сумел поймать край рюкзака.
– Держись! – крикнул я.
Джозеф попытался подтянуться на лед, но его левая рука провалилась, и он чуть не ушел под воду.
Я тащил Джозефа за рюкзак, и вдруг другая моя нога соскользнула в темную воду, и течение захлестнуло оба колена.
Тут уж я завопил как резаный.
Джозеф попытался подтянуться с другой стороны, и лед выдержал. Я потянул изо всех сил, грудь Джозефа оказалась на льду.
– Назад! – закричал он. – Назад!
Но я не мог двинуться назад. Если бы я оторвал ноги от камней, не знаю, что бы произошло. Скорее всего, меня снесло бы течением, утянуло бы под воду, как ту собаку.
Джозеф уже был целиком на льду. Он подполз к берегу и перекатился на снег. Потом дотянулся до меня, схватил за куртку и потащил, тут я почувствовал, как ноги отрываются от камней. Может, в какой-то момент я снова завопил, но, когда спина коснулась берега, стал отталкиваться ногами (что, знаете ли, не так-то просто, когда они онемели в ледяной воде). А потом мои пятки почуяли снег, а не воду, и я перестал вопить.
– Ты что, с ума сошел?! – закричал я.
Джозеф встал и отряхнулся всем телом, как собака. Он промок насквозь. Даже волосы слиплись в черные ледяные пряди.
– С ума сошел! – повторил я.
Джозеф вытер лицо.
Я встал и, дрожа от холода, собрал все, что вывалил из рюкзака, который тоже был насквозь промокшим.
– Так люди и погибают. Проваливаются в воду, и их утаскивает под лед, а если выбираются, насмерть замерзают.
– Тогда нам лучше вернуться к тебе домой, Джеки, – сказал он.
– Джек.
– Угу.
– Ну и зачем ты?..
– Пошли! – И он направился к дороге.
Но губы у него уже посинели. И двигался он так, будто и его штаны обледенели… да они и впрямь обледенели.
Как и мои.
Так что нам здорово повезло, когда, выбравшись на дорогу, мы увидели машину мистера Кантона.
Он уставился на нас через лобовое стекло как на самых законченных придурков на свете, остановил машину, высунулся в окно и сказал:
– Садитесь на заднее сиденье.
Я залез в машину, Джозеф поднял с дороги свой рюкзак, уселся рядом со мной, закрыл дверь, и мистер Кантон включил печку на полную.
– Если бы в школу не позвонили по поводу двух ненормальных подростков на льду, я бы сюда не приехал. – Он повернулся и посмотрел на Джозефа: – Нетрудно было догадаться, кто эти двое. – Затем многозначительно посмотрел на меня: – Снимайте куртки. И свитера тоже, – скомандовал он.
Мистер Кантон отвез нас домой. Когда мы остановились, он сказал, что поговорит с нами о произошедшем во время нашего дежурства.
– Вас ждет приятный сюрприз, – пообещал он.
Можете себе представить, что было с мамой, когда мы ввалились в дом.
– Встаньте перед печкой, – приказала она. – Все мокрое снять! Живо!
Потом побежала наверх и достала из кедрового сундука красные шерстяные одеяла. Ужасно колючие.
– Трусы снимайте тоже, – велела она. – Там у вас нет ничего, чего бы я не видела.
И протянула нам одеяла.
– Завернитесь и стойте где стоите.
Джозеф взял красное шерстяное одеяло, осмотрел его, затем плотно закутался.
Мама повозилась у плиты и налила две чашки горячего шоколада:
– Пейте.
– Может, немного кофе после… – начал Джозеф.
– Не дорос еще, – отрезала она.
Джозеф выпил горячий шоколад.
А когда вернулся отец, можете себе представить, какой выговор он устроил – в основном мне.
– Джек, что я повторяю тебе каждую зиму?
– «Не выходи на лед, пока тебе не скажут, что это безопасно».
– Я разве сказал, что это безопасно?
– Нет, сэр.
– Именно. Погоди, Джозеф. С тобой я поговорю через минуту. Мальчик, всю жизнь проживший у реки, совершает самый глупый, самый безмозглый из всех глупых и безмозглых поступков. Если бы я хоть на мгновенье мог…
– Он вышел на лед из-за меня, – вставил Джозеф.
Отец медленно повернулся к Джозефу:
– Вот об этом мы и поговорим.
Не стоит пересказывать вам все, что он мне выдал. О том, что надо обдумывать свои поступки и принимать разумные решения и что глупо идти на риск без всякой причины да и вообще рисковать глупо.
Не знаю, что отец сказал Джозефу, так как он отправил меня на кухню делать уроки. Но после разговора с отцом Джозеф пришел на кухню и уселся рядом со мной. Раскрыл учебник по физике и принялся листать страницы.
– Прости, Джеки, – сказал он.
И все.
– Джек, – сказал я.
Он достал свой калькулятор и тоже занялся уроками.
В ТОТ ВЕЧЕР в нашей комнате было холодно, и я все никак не мог до конца согреться. Поэтому, раздевшись, с нечеловеческой скоростью юркнул под одеяло. А Джозеф, прежде чем залезть к себе на верхнюю койку, уперся в нее руками и посмотрел на меня сверху вниз. Может, из-за ледяной ванны, но я впервые отчетливо увидел его шрам. Белесая полоса из-под его правой подмышки зигзагом тянулась вдоль всего бока к спортивным штанам. Интересно, она так и тянется по всей ноге?
– Джеки, – сказал он.
– Джек.
– Не переживай по поводу Кантона. Твой отец позвонит ему. Все у тебя будет в порядке.
– Я и не переживал.
– Ага.
– Не переживал.
– Ага.
Меня и вправду отпустило – ведь на самом-то деле я переживал. Даже очень.
Джозеф переступил с ноги на ногу. Видимо, деревянный пол был холодным.
– И, Джеки, – сказал он, – никогда больше не говори «Мэдди», ладно? Ее имя Мэдлин. Никто никогда не называл ее Мэдди, кроме меня.
– Хорошо.
– Больше так не говори.
– Ладно, – сказал я.
– Ладно.
Джозеф подошел к столу и выключил свет. Было холодно, но он стоял у окна, глядя в ночное небо, приложив руку к холодному стеклу. Наконец вернулся и забрался на свою койку. И лежал не шевелясь. Долго.
– Джозеф, – позвал я.
Молчание.
– Ну?
– Зачем ты вышел на лед?
Опять молчание.
– Мэдди любила кататься на коньках, – сказал он.
Потом мы оба лежали не шевелясь.
три
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО отец сказал нам, что с этого момента и до весны мы будем ездить в школу на автобусе. Без разговоров. На дворе стоял такой мороз, что я не слишком расстроился.
Отец отправился с нами на остановку. Хотел самолично все проконтролировать.
Автобус остановился, мистер Хаскелл открыл дверь и глупо ухмыльнулся:
– Какие люди! Что, передумали?
Джозеф прошел в конец автобуса и сел на последнее сиденье.
Водитель все время следил за ним в зеркало заднего вида. Потом повернулся к отцу:
– Говорят, ваш-то вчера попал в передрягу.
– Так и говорят?
– Да, так и говорят. Ну, думаю, вы-то показали ему вчера, где раки зимуют.
– Вообще-то, я очень горжусь тем, что он сделал.
– Тем, что чуть не утонул?
– Видно, Хаскелл, вам рассказали не все.
Отец повернулся и пошел обратно к дому. На меня он не взглянул. Да и зачем?
– Ты едешь или нет? – спросил мистер Хаскелл.
Я вошел, и автобус рванул вперед.
Джозеф на заднем сиденье уединился с томиком «Октавиана Пустое Место». Всем своим видом давая понять, что не желает, чтобы кто-то садился рядом.
Даже я. На середине прохода Джон Уолл толкнул меня на Дэнни Нэйшенса и Эрни Хапфера, я встал и навалился на Джона Уолла, а Дэнни Нэйшенс вынул из ушей наушники и навалился сверху на нас обоих. Мистер Хаскелл заорал, что мы всю дорогу пройдем пешком и ему по барабану, если мы замерзнем, и прокричал еще пару фраз, которых вы точно никогда не услышите в Первой конгрегациональной церкви, и тогда мы все уселись.
– Ты правда провалился в Аллайанс? – спросил Джон Уолл.