Три месяца спустя, пока Джозеф был в школе, к его отцу приехала сотрудница Департамента здравоохранения и социального обеспечения миссис Страуд и сообщила, что Мэдлин Джойс беременна. А ей всего тринадцать лет. На основании этой новой информации и мнения миссис Страуд Департамент здравоохранения и социального обеспечения считает необходимым поместить Джозефа в интернат для мальчиков. Миссис Страуд ставит мистера Брука в известность, что его сын рискует быть привлеченным к уголовной ответственности.
– Не в первый раз, – ухмыльнулся отец Джозефа. – И небось не в последний.
Миссис Страуд осталась ждать Джозефа.
Когда он пришел из школы, отец сказал:
– Эй, котяра, девчонка-то от тебя…
– Джозеф, – сказала миссис Страуд, – мне надо поговорить с тобой о Мэдлин.
После их разговора Джозеф бросился собирать свои вещи. Словно в тумане. Он скоро станет отцом. Отцом! В тринадцать лет! Отцом.
Он станет отцом!
И он знал, что должен быть с Мэдлин, и у них будет малыш, и малыша нужно держать подальше отсюда, от отца, значит, им придется переехать в другой штат.
Может быть, им помогут родители Мэдлин?
Обо всем этом Джозеф спрашивал миссис Страуд, пока они ехали в машине. Увидит ли он Мэдлин сейчас? Помогут ли им ее родители?
Миссис Страуд долго молчала.
Наконец сказала ему правду.
Родители Мэдлин помогать не будут. Он больше не увидит Мэдлин. Два месяца она доучится в школе в западной Пенсильвании, а потом вернется в Новую Англию. Где именно она будет жить, Джозеф не узнает. Он должен забыть ее навсегда. Ему всего тринадцать.
– Я скоро стану отцом, – сказал Джозеф.
– Тебе всего тринадцать, – повторила миссис Страуд.
Она отвезла его в интернат.
Джозеф пробыл там один день и одну ночь и исчез.
Миссис Джойс вызвала полицию, как только заметила Джозефа около их дома.
Джозеф тщетно пытался объяснить полицейским, что хотел только поговорить с родителями Мэдлин, познакомиться с ними, познакомиться по-настоящему, чтобы они разрешили ему увидеть Мэдлин. Он хотел, чтобы они знали, что он любит ее. И если после этого они не захотят помочь им с ребенком, ничего, он хотел, чтобы они знали: они с Мэдлин и сами справятся. Он будет работать. Он будет делать все что угодно.
Он любит ее.
– Лет-то тебе сколько, парень? – спросил полицейский. Джозеф ответил.
– Да ты и сам еще ребенок! – усмехнулся полицейский и отвез его обратно в интернат.
Джозеф провел там один день и одну ночь и исчез.
Полиция перехватила Джозефа, когда он голосовал на пенсильванской трассе, ведущей на запад.
Его отправили в ювенальный центр Адамс-Лейк. Ограда по всему периметру. Очень высокая. Все выходы на замке. Двери в комнатах на ночь тоже запирались. Снаружи.
В октябре миссис Страуд привезла какие-то бумаги.
– Что в них? – спросил Джозеф.
– Ты несовершеннолетний, – объяснила миссис Страуд, – и по закону находишься под опекой своего отца. Но нам важно, чтобы ты, как биологический отец ребенка, сам подписал эти бумаги. В них указаны родительские права, Джозеф, которые ты передаешь государству, чтобы мы могли обеспечить лучшее будущее для твоего ребенка. И, так как твой отец отказывается сотрудничать, нам нужна твоя помощь.
Так Джозеф впервые услышал, что стал отцом.
Он посмотрел на анкеты. Родилась девочка. Ее звали Юпитер Джойс.
На глаза Джозефа навернулись слезы.
Миссис Страуд протянула ему фотографию:
– Вообще-то я не имею права тебе это давать, но…
Какой красивой была малышка! Невозможно красивой. Она держала над головой идеальные ручки с идеальными пальчиками и идеальными ноготочками и широко зевала крошечным ротиком, и ее глазки были открыты, и она смотрела на него, прямо на него, и она была запеленута в светло-зеленое одеяльце и вся сияла, как самая яркая планета на самом темном небе.
– Джозеф, – сказала миссис Страуд, – ты должен подписать эти бумаги.
– Нет, – отрезал он.
– Джозеф, Юпитер нужно отдать на удочерение. Обещаю, что она попадет в самую хорошую семью, ее будут любить, о ней будут заботиться.
– Я люблю ее. И сам о ней позабочусь. – Он спрятал в карман фотографию.
– Джозеф, тебе едва исполнилось четырнадцать. Ты не можешь заботиться о ней. Если ты желаешь ей добра, ты должен…
– Мы – самая лучшая семья для Юпитер, – сказал Джозеф. – Мэдди и я.
Миссис Страуд дотронулась до его щеки. Он не шевельнулся.
– Джозеф, не хотела говорить тебе. Думала, что это уж слишком. И возможно, так и есть. Но ты должен подписать отказ. Если не подпишешь, родители Мэдлин подадут на тебя в суд.
Джозеф замер.
– Были осложнения, Джозеф. Мэдлин…
– Не говорите ничего, – быстро сказал Джозеф. – Не говорите ничего. Не говорите ничего. Не говорите…
– Джозеф, пожалуйста.
Так Джозеф узнал, что он больше никогда не увидит Мэдлин, больше никогда не прикоснется к ней, больше никогда не поговорит с ней, больше никогда не пойдет с ней по лесу.
Так Джозеф узнал, что его любимой Мэдлин больше нет.
– Мэдлин бы этого хотела, – сказала миссис Страуд.
Джозеф быстро подписал бумаги и кинулся прочь из комнаты.
Он остановился в туалете, не понимая, что на него нахлынуло. Что-то огромное, ужасное, сильное. Это было внутри и снаружи, и уже начинало кричать, и кричало все громче и громче, и голова кричала все громче, и мозг кричал все громче, и Джозеф плескал водой себе в лицо, но не мог остановить это не мог остановить не мог остановить не мог остановить.
Вошедший в туалет Мэнни Тул сказал Джозефу, что ему, похоже, требуется кое-что покруче воды, пусть попробует, если хочет. Мэнни разжал ладонь, на ней лежали две желтые таблетки. Джозеф схватил и проглотил их, плеснув воды в рот, и весь мир взорвался. Он, шатаясь, ввалился в кабинку и бился в ней о стенки, пока его не нашла одна из воспитательниц.
Когда Джозеф очнулся, его руки были связаны за спиной. Ему сказали, что он пытался убить человека.
Поэтому его отправили в Стоун-Маунтин.
Джозеф пробыл там один день и одну ночь, а потом попытался бежать.
На верху ограды его нога застряла в мотке колючей проволоки. Когда он попытался вытащить ногу, шип распорол верх ступни, а когда падал, шипами разрезал бок от правой подмышки и почти до колена.
Врач сказал, что он никогда раньше не накладывал столько швов на тело одного человека.
К Джозефу пришла миссис Страуд и спросила, куда он так рвался, ведь Мэдлин умерла.
Джозеф ничего не ответил.
Миссис Страуд сказала, что если он так и будет молчать, она не сможет ему помочь, а Джозеф сказал:
– А то вы не знаете, куда.
– Ты не можешь быть отцом, ведь тебе всего четырнадцать.
– Я отец.
– Нет, ты подписал…
– Я – отец Юпитер. Я всегда буду ее отцом.
После этого Джозеф не сказал миссис Страуд ни слова.
Он молчал.
Джозеф пробыл в Стоун-Маунтине месяц. Он молчал. Даже когда его избивали. В первый раз, во второй, в третий. Даже когда они повалили его и…
Он молчал.
После этого третьего раза миссис Страуд сказала, что поговорит с лучшими приемными родителями, которых когда-либо знала. Она ничего не может обещать. Они не брали детей вот уже почти двенадцать лет. У них свое натуральное хозяйство. Хотел бы он жить на ферме? Там не очень много техники, но есть пруд, несколько акров земли и скот. Что он об этом думает?
Через неделю Джозеф приехал в Истхэм. И научился доить коров.
В ту ночь у пруда, после катания на коньках под серебряной луной и Юпитером, Джозеф сказал больше, чем за всю свою прошлую жизнь. Словно понял наконец, что можно раскрыть кому-то душу, и начал говорить и не мог остановиться, пока не выложил все. Это заняло много времени. Ни отец, ни мама, ни я не произнесли ни слова. Мы почти не двигались. Только отец подбрасывал в костер поленья, которые я принес со двора. Костер догорел, Джозеф поднялся и ушел в Большой хлев, раздалось мычание Рози. Наверное, он не хотел, чтобы мы видели, как он… ну вы понимаете. Ну а Рози пусть глядит. И мычит, что она его любит.
Отец затоптал угли. Мама обняла меня. Я спросил, почему Джозефу запрещают увидеть малышку, и они сказали, что я должен понять, ведь ему всего четырнадцать, он не может быть отцом, встреча с девочкой причинит ему еще большую боль. И Юпитер может расстроиться или даже испугаться.
– А вдруг вы ошибаетесь? – спросил я. – Что, если Юпитер сама хочет найти Джозефа?
Мама еще крепче прижала меня к себе. И отец тихонько погладил меня по спине.
ДЖОЗЕФ ПРИШЕЛ поздно вечером, расстелил постель и встал у заиндевевшего окна. В комнате было очень холодно. Он уперся лбом в стекло и стоял, обтекаемый лунным светом, совершенно неподвижно. Яркая рваная линия шрама тянулась вдоль бока. Лунный свет обтекал его так, словно хотел затопить. Но Джозеф не двигался.
– Джозеф, – не выдержал я, – здесь холодно.
Он не повернулся.
– Что ты там высматриваешь?
– Не вижу, где Юпитер. Луна слишком яркая. И я не знаю, где Юпитер.
– Где всегда.
– Нет, не там.
Джозеф обхватил себя руками. Когда он наконец обернулся, я увидел, как его дыхание клубится в лунном свете.
– Я ее найду. Я не останусь одиноким.
– Ты не один.
Он покачал головой.
– Ты не…
– У меня никого нет, – сказал Джозеф.
– У тебя есть я.
Он усмехнулся как-то грустно:
– Джеки, я старше тебя на целую жизнь.
Но наконец отошел от окна и взобрался на койку.
Лунный свет продолжал заливать темноту.
– Джек, – поправил я.
– Да, – сказал он.
– И вовсе ты не один.
– Ладно.
В ту ночь я часто просыпался, но не слышал, чтобы Джозеф двигался, задыхался или бормотал во сне. Если бы койка надо мной не провисала от его тела, я бы подумал, что он исчез. Каминные часы внизу звонили каждые четверть часа, я слышал их много раз, но в какой-то момент проснулся и увидел, что койка не провисает. Я вскочил и огляделся.