- Трусиха! - возмущенно пытается вырваться брат - такой же светловолосый, как Бесик, большеглазый, как мама, и уже сейчас очень сильный, как отец. - Пусти!
Айра сжимает зубы и, крепко держа его за руку, присаживается в траву.
- Нет. Не надо. Они мне совсем не нравятся.
- А я хочу!
- Не пущу! - испуганно вскрикивает она, но он уже не слышит - отчаянно дернувшись изо всех своих мальчишечьих сил, вдруг торжествующе смеется и бросается прочь. Назад. Туда, где только-только открывается дверь таверны, и откуда показываются закутанные в длиннополые мантии трое сурового вида...
На отчаянную возню в кустах народ у таверны удивленно оглядывается, но быстро отворачивается, приняв невидимых за густым кустарников детей за дерущихся из-за кости псов, коих всегда возле домов носилось немало. Пусть их. Самое интересное сейчас начнется. Нельзя такое пропустить - вдруг у кого из деревенских действительно обнаружится дар? Ковен магов не зря посылает каждые год своих гонцов во все стороны света. Не зря они заезжают во все уголки Четырех Королевств в поисках одаренных детей. Говорят, если кому-то вдруг повезет, то его отправят в Лигерию - главную обитель могучих магов. Потом обучат, сделают таким же магом, как они сами, и тогда уже счастливый избранник никогда и ни в чем не будет знать нужды.
Возня в кустах внезапно затихла, но никто уже не обратил на это внимания - все с жадным любопытством смотрели на руки одного из пришельцев, в которых вдруг начал разгораться яркий белый свет. А когда этот свет вдруг залил собой весь двор, пройдя, казалось, человеческие тела насквозь, за плетнем кто-то испуганно ахнул, замерев испуганной мышкой, а другой голос с явной дрожью прошептал:
- Я же тебе говорила!..
...И снова - тот жуткий вечер, после которого вся жизнь так резко переменилась. Снова вокруг наступила жуткая тишина, затихли сверчки, замолчали птицы... и снова родители лежат на полу, глядя широко раскрытыми глазами в беленый потолок. Они не двигаются, не говорят. Кажется, даже не дышат. Рядом с ними так же страшно лежит израненный братишка, на щеке у которого запеклась свежая кровь. А над ним, низко наклонившись, стоят две рослые тени в длинных серых плащах и, купая ноги в густом тумане, задумчиво смотрят на его лицо. Бледное, уже неподвижное и окончательно помертвевшее.
Потом - короткое мгновение осознания. Испуганный вздох, тихий вскрик, которому вторят злые голоса со спины. Стремительный бег. Череда вспышек, после каждой из который окружающий лес неуловимо меняется. Изумленные желтые глаза огромного волка, на которого она падает с разбегу. Мгновение ошеломленного молчание, неуверенное касание, испуганный шепот. Затем - быстрый рывок и новый бег, уже на теплой и мохнатой спине...
А потом он тоже гибнет. Из-за нее. Корчится от боли у ног ухмыляющихся наемников и яростно рычит, безуспешно пытаясь подняться. Из последних сил бросается на верную смерть, пытаясь хотя бы так отвести от беззащитной девчонки нацеленную стрелу. Но не успевает. Падает. Отчаянно воет, бессильно царапая землю когтями. И может только с отчаянием следить за тем, как она бьется в объятиях игольника.
Да, так было. Она все это помнит. До сих пор слышит по ночам его предсмертный вой и горько жалеет о том, что стала тому причиной. В какой-то момент она страстно желает об этом забыть, и игольник милосердно дает ей эту возможность. А его яд, просачивающийся сквозь многочисленные ранки, постепенно туманит голову, разбивает, словно старое зеркало, ее прежнюю жизнь, после чего осторожно передает в теплое нутро вечно живого и вечно молчащего Дерева, в утробе которого ее пробитое сердце в какой-то момент снова начинает медленно биться...
Глава 3
Как Айре ни хотелось остаться одной, но уже на следующее утро в комнату бодрой походкой зашел довольный господин Лоур и с порога заявил, что дела у нее пошли на лад. Потом внимательно осмотрел, повертел перед собой, как куклу, что-то побормотал, подумал. Попробовал изучить ее ауру и даже осторожно поинтересовался о том, кто работал раньше с ее Щитом. Но так как выдавать Марсо было нельзя, девушка просто сделала вид, что не поняла вопроса. Хотя на этом деликатные попытки разгадать ее тайну не закончились, и еще с полчаса Айра была вынуждена рассказывать историю своей короткой жизни, старательно умалчивая отдельные факты, знать которые старому лекарю было совсем необязательно.
Разговором, как ей показалось, лер Лоур остался не слишком доволен, но настойчивые расспросы прекратил. Но, скорее всего лишь потому, что она слишком устала и все чаще отмалчивалась, когда он начинал настаивать. А иногда действительно не слышала вопроса, потому что в это время в ее голове снова просыпались многочисленные голоса и начинали наперебой давать ненужные советы. Причем иногда так громко, что Айра болезненно морщилась и часто растирала виски, пытаясь избавиться от наваждения.
В конце концов, лекарь понял, что утомил больную, ненадолго ушел, позволив ей перевести дух, а когда вернулся, то принялся так же настойчиво убеждать что-нибудь съесть, потому что, дескать, она сильно ослабла и нуждается в помощи.
От еды Айра отказалась - есть совершенно не хотелось даже после недели вынужденного беспамятства. Ей вообще ничего сейчас не хотелось, кроме одного - чтобы ее оставили, наконец, в покое. Включая голоса, посетителей, расспросы и самого господина Лоура, в котором она прежде не подозревала такого рвения и столь навязчивой способности стоять над душой. Единственное, что смогло ее по-настоящему обрадовать, это горячая вода и возможность как следует выкупаться. Которую лекарь, едва Айра высказала такую просьбу, ей тут же и предоставил, благоразумно покинув комнату и позволив девушке привести себя в порядок. Однако отделаться от него так просто не удалось - спустя несколько часов маленький лекарь снова вернулся и громогласно потребовал, чтобы Айра хоть немного поела. Пришлось покорно встать и неохотно взять со стола принесенное магом яблоко. Только после этого господин Лоур слегка успокоился и покинул комнату уже надолго, заявив напоследок, что будет очень пристально следить за процессом выздоровления.
Яблоко Айра, едва закрылась дверь, потихоньку скормила Керу. Метаморфу подобный рацион тоже не пришелся по вкусу, однако делать нечего - хозяйка слишком ослабла, чтобы подпитывать его магией, поэтому он огорченно вздохнул и сгрыз красный фрукт, чтобы немного поддержать силы. А потом задремал, устроившись у нее на груди и словно закрывая собой от опасности.
Правда, долго наслаждаться покоем им не дали - ближе к вечеру дверь снова распахнулась и пропустила внутрь еще одного гостя: Викран дер Соллен вошел так уверенно, словно имел на это какое-то право. Без стука, без предварительного вопроса, нимало не заботясь о том, что закутанной в одну лишь простыню ученице может потребоваться уединение.
На боевого мага, привычно облаченного в черные одежды, Айра взглянула без всяких эмоций. Надо же... явился... зачем? Что желает сообщить или увидеть? Разве он уже не все сказал в прошлый раз? Не четко обозначил свое отношение, когда вдавливал ее в твердую землю, собираясь полностью подчинить? Разве осталось что-то недоговоренным с того дня, когда он впервые попытался убить Иголочку? Или со дня другого, когда он точно так же попытался избавиться от метаморфа? Он и сейчас стоял все такой же - безмолвный, отстраненный, холодный и неприступный, как морской утес, окруженный бушующими волнами. В чем-то он был даже красив - наследие Западных эльфов не могло не сказаться на его бесстрастном лице, но красота эта тоже была холодной, ненастоящей, какой-то неестественной и пугающей. Потому что за ней, за этой красотой, не было живого сердца. Не было души и простого человеческого тепла. Он словно был выточен из камня - твердый, как гранитная плита, властный, с тяжелым взглядом, неприятно сочетающимся с притягательной синевой его глаз. Мрачный и непоколебимый. Но, в то же время, Айра хорошо понимала,: эта неподвижность обманчива, и он способен в мгновение ока превратиться из ледяной статуи в смертоносное оружие, прекрасно умеющее убивать и калечить. Кажется, он был готов в любой момент вступить в смертельный бой. Наверное, проведенные рядом с Зандом годы сильно на нем сказались? И, кажется, он совершенно не чувствовал своей вины за то, что случилось... впрочем, умел ли он чувствовать вообще?
Едва дверь за ним бесшумно закрылась, отрезая комнату от всего остального мира, Айра равнодушно отвернулась. Не ожидая ничего хорошего, но и совершенно не переживая за вероятное плохое. Пускай. Пусть делает, что хочет, и говорит все, что считает нужным. Как ни странно, она не почувствовала ни злости, ни ярости, ни бушевавшего недавно бешенства. И страха перед ним у нее тоже не осталось. Совсем. Только странная пустота и бесконечная усталость, с которой она даже не пыталась бороться. А еще - смутное сожаление о том, что в тот день, когда он ее ударил, этот удар все-таки не достиг цели. Потому что тогда, возможно, ей не пришлось бы сейчас снова на него смотреть и безразлично ждать, что же он скажет.
- Как себя чувствуешь?
Айра даже не удивилась, не услышав привычного "вы" или "леди", в котором звучала бы, как и всегда, тщательно укрываемая насмешка. Вот так. Сухо, холодно и безразлично. Просто явился, бесстрастно взглянул, убедился, что она уже может сидеть, и даже не потрудился соблюсти хотя бы формальные приличия.
Она не стала поворачивать голову, чтобы в этом убедиться - неподвижным взором изучая пейзаж за окном, коротко бросила:
- Жива.
При этом намеренно не добавила обязательного "лер", что, наверное, от него не ускользнуло. Не добавила по той причине, что обращение к учителю подразумевало неизменное уважение и почтение, смешанное с молчаливой благодарностью за преподаваемую им науку. К этому же человеку она не испытывала ни уважения, ни почтения, ни благодарности. А если честно, то и вообще ничего не испытывала, словно его здесь вовсе не было.