Вот уж ирония — бывший противник в политике защищает его репутацию. Для чего ему это?
Может быть, граф и не послушал бы совета, если бы не получил прямой королевский приказ заняться приемом подкреплений из Тортона и подготовкой эскадры для вторжения в Родезию со стороны моря… Приказ короля — не просьба герцога, пусть и канцлера, от него не отмахнешься. Вот и пришлось впрягаться в совершенно незнакомое ему дело. И если бы не Филипп Норт, неизвестно, чем бы все закончилось.
Тот носился по всем портам Вертона, отмечал крепости для складов, его люди изучали дороги, размечали места для постоя. И когда прибыл первый корабль с пополнением, в портах уже каждый четко знал, что и как делать и куда кого направлять. Военные корабли шли в одни порты, грузовые в другие, с людьми в третьи, по дорогам поползли телеги с питанием и оружием. Склады в портах медленно пополнялись, самые быстрые корабли отправились в разведку к побережью Родезии.
Танзани в этой сумахоте даже ощутил себя лишним. Но он не был бы собой, если бы не извлек из происходящего пользу. Дело незнакомое? Но Филлип Норт как-то справляется. Значит, быть рядом и учиться. Ясно же, что тот не свои идеи реализовывает. Смотреть, запоминать… и гонять рыцарей, прививая дисциплину.
— Солдаты не должны маяться бездельем? — хмыкнул Филипп, наблюдая за тренировками рыцарской атаки.
— Что? — повернулся к нему Танзани.
— Поговорка князя, — объяснил он. — Вольдемар любит повторять, что если дело солдатам не придумаешь ты, то они это дело придумают сами… в силу своего разумения.
Танзани подумал, хмыкнул.
— Это верно. Но вот слаженности действий нет пока никакой. Тиры продолжают свысока смотреть на пехоту. Как Вольдемару удалось добиться того, чтобы рыцари приняли пехоту? Мое присутствие, конечно, помогло, но я ведь видел и то, что отношение действительно меняется.
— Как? — Филипп задумался, изучив небо. — Наверное, само пришло после первого боя, когда пехота прикрыла кавалерию, а та выручила пехоту. Я вот думаю, случайно ли так получилось?‥
— Ну уж… Если твой сеньор способен подстраивать такие случайности, то он не человек, а один из приближенных к Возвышенным.
Филлип улыбнулся.
— Я давно уже перестал удивляться чему-либо, когда дело касается князя. А с другой стороны, если его спросить и получить объяснение, все оказывается таким простым и очевидным… Сидишь и думаешь: это же так элементарно, почему до такого никто раньше не додумался?
Вскоре пришла совершенно неожиданная новость о прибытии в Родердон первого министра Родезии и начале переговоров о мире… Но еще неожиданнее оказался пришедший вместе с новостью приказ не снижать темпов подготовки к вторжению и по возможности произвести небольшие набеги на прибрежные деревни.
— Ха! — Филипп, читавший приказ короля через плечо Танзани, раз уж адресован он был им обоим, то зачем терять время, если можно сразу двоим прочитать, даже хлопнул себя по ноге от избытка чувств. — Решили показать, что эти переговоры не очень нам нужны и что мы уже готовы начать контратаку.
— Контратаку? — Танзани покачал головой. — Сколько бы солдат сюда ни пригнали, но… Это не гвардия. Лучших мы потеряли в боях с Родезией. Только на жалкие набеги сейчас способны, какой бы грозной наша армия ни выглядела.
— Так для переговоров другого и не надо, — повеселел Филипп. — Главное, чтобы вид грозный имела и враг это видел. Не удивлюсь, если Вольдемар специально всю подготовку к вторжению выставит на всеобщее обозрение.
Танзани задумчиво кивнул. Спорить тут трудно — Локхеру любой ценой нужен мир, чтобы прийти в себя после всех бунтов и поражений. Даже не мира — перемирия на год будет достаточно. Но ведь это понимает и Эрих! Так почему же тогда он прислал своих представителей? И не абы кого, а первого министра, по сути, второго человека в королевстве! Возможно, переговоры — просто желание отвлечь их от чего-то важного? Может быть, такая разведка?
— Что же задумал Эрих? — пробормотал Танзани, разглядывая корабли в порту, где шла разгрузка очередного транспорта.
Князь не заблуждался относительно причин мирных предложений Эриха. Он и сам бы на его месте поступил так же — заключить мир, пока еще все неопределенно, пока еще гремит эхо прошлых побед и выигранных кампаний. И что бы там ни говорили, но Эрих реально побеждал в каждом бою. Но вот о том, что его победы ни к чему не вели, более того, постепенно ослабляли его самого и усиливали его противников, догадывались немногие. А значит, мир надо заключать именно сейчас, пока его поражение не стало очевидным для всех.
Именно это князь и изложил, когда Артон поинтересовался его мнением. Король переглянулся с чем-то крайне довольным герцогом Алазорским и задумчиво кивнул.
— А мы выигрываем?
— Да, ваше…
— Артон, князь. Я же просил.
— Прости, Артон, от старых привычек трудно избавиться. — На это замечание Алазорский только хмыкнул, но комментировать никак не стал. — Так вот, да, мы выигрываем. Собственно, сейчас нам даже активных действий вести не надо. Выдвинуть армию к Эндории и наблюдать, что будет делать Эрих. Отправится отбивать перевалы — под шумок заберем все те крепости, которые он захватил в провинции. Заодно десантами пощипаем побережье. Главное, не идти вперед. Но готовить новые полки, вооружать их, пополнять магазины. У Эриха сейчас нет хороших решений, и он это понимает лучше всех. Он физически неспособен прикрыть все. А после гибели его десантного флота и конфликта с неоплаченными услугами пиратов при Тортоне с ним никто не будет иметь дело. Зато мы можем привлечь на свою сторону многих. В том числе и недовольных обманом родезцев, как считают они сами. Да за год можно и своих кораблей настроить. А десанты и набеги нужно организовать таким образом, чтобы в первую очередь сжигали верфи и увозили с них рабочих.
— Почти план действий, — покивал Алазорский. — Думал об этом?
— Конечно.
— Понятно. Так что насчет предложений мира?
— А условия уже озвучены?
— Пока нет. Послы обустраиваются. Первая встреча только завтра.
— Гм… Ну, полагаю, от того, что их выслушаем, беды не будет. Надо смотреть, что они предложат. Первое предложение, скорее всего, будет совсем неприемлемым, а уже исходя из нашей реакции, будут потихоньку снижать требования.
— Требования, да? — Алазорский задумчиво потер подбородок. — А как бы ты повел эти переговоры?
Князь задумался.
— Сразу предложил бы мир на основе довоенного статуса. Без контрибуций и тому подобного, и на этом бы стоял. Сразу предупредил бы, что либо так, либо говорить дальше не стоит.
Теперь уже Артон ухмылялся и посматривал на озадаченного Алазорского — такая постановка вопроса импонировала его рыцарской натуре, в отличие от всех этих дипломатических словесных кружев, с двойными и тройными смыслами, которые предлагал наплести Алазорский.
— Почему именно так? — поинтересовался король. — Разве ты сам не говорил, что нам нужно время?
— А разве мы его выигрываем этими переговорами? Вроде бы перемирия никто не объявлял. Более того, я настойчиво рекомендую демонстративно слать подкрепления Танзани и приказать ему готовить вторжение, а пока организовать пробные набеги. И делать вид, что эти предложения родезцев нам вот совсем не ко времени, у нас тут мстя намечается за их вторжение…
— Мстя? — удивился Артон. Потом сообразил и хмыкнул: — Вечно эти твои странные словечки. Значит, будем делать им мстю?
— Будем делать вид, что готовим ее, — поправил князь. — Впрочем, если мира не будет, то ее придется сделать. И, главное, отвергать все предложения перемирия. Либо мир на наших условиях, либо продолжается война. Играть в блеф можно и вдвоем.
— А мы блефуем? — поинтересовался Алазорский.
— Конечно, — вздохнул князь. — Как бы мы там ни пыжились, но в настоящее время Локхер не в состоянии организовать ни наступление, ни тем более вторжение. На следующий год, если не будем спать, а дело делать — возможно, и получится. Сейчас — нет!
— И Эрих об этом…
— …прекрасно знает, — продолжил за короля князь. — Но он также понимает, что и сам не сможет закончить войну в этом году, а на следующий он будет слабее, чем сейчас. Как это ни странно, но мир нужен и Локхеру, и Родезии, иначе мы настолько взаимно ослабим друг друга, что легко сможем стать добычей каких-нибудь третьих стран. А у Родезии под боком империя, насколько я помню.
— Есть такое дело, — кивнул Алазорский.
— Ну вот. Поэтому и говорю, что Эриху выгоднее всего заключить мир именно сейчас, пока он… я имею в виду лично его как полководца, не потерпел ни одного поражения. Под это дело можно и что-нибудь для себя выторговать, чтобы создать впечатление, что не совсем зря воевал. Нам, главное, твердо стоять на своем.
— А не сможем ли мы под это дело что-нибудь у Родезии забрать? Если уж Эрих так нуждается в мире.
Князь укоризненно посмотрел на короля.
— Чтобы стребовать что-нибудь подобное, нам нужно явно обозначить нашу победу, ибо сейчас Эрих на такое пойти не сможет. Он, конечно, все прекрасно понимает, другое дело — его же собственные вассалы не поймут. Одни победы — и вдруг уходить с завоеванных земель, да еще и свое отдавать. Тогда точно будет война, а нам нужен мир. И вообще… жадность многих людей сгубила. Кстати, я почти уверен, что Эрих именно довоенный статус и велел считать максимально допустимой уступкой с его стороны. Правда, ума не приложу, как же он собирается подать это своим подданным?
— Думаешь?
— Ага. То есть да, Артон. Торговаться-то они будут — вдруг мы такие наивные, что уступим? В подобных переговорах всегда присутствуют три принципа: максимальные требования, полагаю, с них послы Эриха и начнут; желательные — то, на что мы можем согласиться без потери чести, а родезцы получат хоть какой-то прибыток, обозначив победу в войне, хотя бы символически; ну и минимально допустимые — это если мы понимаем реальное положение дел и не согласны уступить ни в чем, но готовы предоставить противнику возможность сохранить лицо, когда они вроде бы победили, но мы оказали упорное сопротивление. Вот наша задача и нащупать те самые минимально допустимые условия для обеих сторон. Тут главное — твердо обозначить наши условия и показать, что ни на что меньшее мы не согласны. Если родезцы действительно готовы заключить мир, они предложат что-нибудь приемлемое для обеих сторон. А если нет… — Князь пожал плечами. — Сэкономим время. У вас ведь время тоже не растягивается, а дел после бунта столько, что на переговоры его почти не останется. И если начать положенные реверансы, то либо в переговорах что-нибудь упустим, либо с заговорщиками что-нибудь пойдет не так.