Его глаза излучали страдание.
– Слишком поздно, Израэль.
– Да нет же. Я заставлю их понять…
– Нет!
Помимо воли я произнесла это слово чересчур резко.
Он опустился на край узкой кровати и провел рукой по пышным черным волосам. Было мучительно больно видеть его на этой кровати рядом с моими ночными рубашками, жемчугами и лавовой шкатулкой. Я подумала о том, как сильно мне будет его не хватать.
Он поднялся и взял меня за руку:
– Вы станете приходить и учить девочек, правда ведь? Несколько человек предложили вам жить у них.
Я отняла руку:
– Я еду домой.
Он вновь бросил взгляд на чемодан. Его плечи и голова поникли.
– Это из-за меня?
Я молчала, не зная, что ответить. Письмо от Нины пришло как раз в тот момент, когда все разладилось, и я действительно обрадовалась предлогу уехать. Убегала ли я от него?
– Нет, – ответила я.
Я была уверена, что все равно бы уехала, тогда зачем скрывать причину?
Когда я пересказала ему письмо Нины, он спросил:
– С вашей матерью ситуация тяжелая, но есть ведь другие дети, которые могли бы помочь?
– Нине нужна я, а не кто-то другой.
– Но это так неожиданно. Вам надо подумать об этом и помолиться. Нельзя отрицать, что вас привел сюда Бог.
Да, я этого не отрицала. На Север меня привело нечто хорошее и правильное, и даже именно в это место – в Грин-Хилл к Израэлю с детьми. Порыв уехать из Чарльстона был благотворным, я и сейчас так считала, но передо мной на столе лежало письмо от Нины. И потом, не отпускали мысли о Ребекке.
– Сара, вы нам здесь нужны. Нам без вас не обойтись.
– Это решено, Израэль. Я еду домой в Чарльстон.
Он вздохнул:
– Обещайте, по крайней мере, что вернетесь, когда уладите свои дела.
В окне отражалось пламя свечей. Я подошла и прислонилась лбом к стеклу. За ним по-прежнему мелькали яркие спирали светлячков.
– Не знаю. Больше не знаю.
Ночью накануне моей вылазки в городской арсенал за формой для отливки пуль мы с Гудисом пробрались в пустую каморку над каретным сараем, похожую на нашу с матушкой, и я позволила ему сделать то, о чем он мечтал все эти годы, да и я, пожалуй, тоже. Мне было двадцать девять лет, и я сказала себе: если завтра попадусь, меня убьет стража, а если не она – то работный дом. Так что перед тем, как покинуть грешную землю, хорошо бы узнать, что это за штука – любовь и секс.
В каморке был только соломенный тюфяк, который Сейб положил на пол для Минты и себя. Еще здесь витал дух конского навоза. Я с опаской посмотрела на грязный тюфяк, но Гудис застелил его чистым одеялом, тщательно разгладив все складочки. Видя, как он старается, я переполнилась к нему нежностью. Он совсем не стар, но почти все волосы у него выпали. Веко над больным глазом было всегда опущено, а другое – поднято, поэтому он казался полусонным, зато улыбка у него широкая и приветливая. Помогая мне снять платье, он улыбался.
Когда я вытянулась на одеяле, он удивленно посмотрел на мешочек у меня на шее, набитый кусочками коры и веточек дерева душ.
– Я его не снимаю, – объяснила я.
Он потрогал мешочек, нащупав твердые кусочки коры и желуди.
– Это твои драгоценности?
– Угу, мои бриллианты.
Он отодвинул мешочек в сторону, взял в руки мои груди:
– Они не больше ореха, но как они мне нравятся, такие маленькие и коричневые.
И поцеловал меня в губы и в плечи, потерся лицом об орехи. Потом поцеловал мою больную ступню, дотрагиваясь губами до извилистых шрамов. Я не была плаксой, но у меня из глаз потекли слезы, и стало щекотно за ушами.
За все время я не произнесла ни слова, даже когда он вошел в меня. Поначалу я чувствовала себя ступкой, а он стал пестиком. Это было похоже на то, как толкут рис, но нежнее и добрее. Он засмеялся, спрашивая:
– Все так, как ты представляла?
Но я ничего не смогла ответить, только улыбалась сквозь слезы.
На следующее утро у меня все болело от занятий любовью.
– Сегодня хороший день, – заявил Гудис за завтраком. – Что скажешь, Подарочек?
– Да, отличный.
– Завтра тоже будет хороший.
– Может быть, – ответила я.
После завтрака я разыскала Нину и попросила у нее пропуск на рынок – Сейб был не в духе.
– Тетка говорит, черная патока с виски может помочь вашей матушке, – объяснила я, – успокоит ее, а у нас она закончилась.
Нина написала мне пропуск и сказала:
– В любое время, когда понадобится… черная патока или что-то другое, приходи ко мне. Ладно?
Тогда я поняла, что у нас есть взаимопонимание. Конечно, узнай она, что я собиралась сделать, ни за что не подписала бы бумагу.
Я пошла к арсеналу с тростью, корзиной тряпок, бутылочкой спирта, метелкой из перьев и шваброй через плечо. Галла Джек уже давно наблюдал за этим местом. Он сказал, что в первый понедельник месяца арсенал открывали для инспекции и уборки, подсчета оружия, чистки мушкетов и прочего. В эти дни сюда приходила свободная чернокожая девушка по имени Хильда, которая выметала мусор, вытирала пыль, смазывала стойки для ружей и мыла уборную. Чтобы она не выходила сегодня, галла Джек дал ей монету.
Денмарк нарисовал мне форму для отливки пуль. Она напоминала острогубцы с той разницей, что к концам был приделан маленький тигель, куда лили свинец для получения мушкетной пули. Эта форма, как он объяснил, не больше кисти его руки, и надо достать две. Главное, сказал он, смотри, чтобы тебя не поймали.
Для меня это тоже было главным.
Арсенал размещался в круглом здании из земляного бетона со стенами толщиной два фута. В нем было три крошечных оконца, расположенные высоко и забранные железными прутьями. В тот день ставни открыли, чтобы впустить свет. Стражник у двери спросил, кто я такая и где Хильда. Я рассказала, что она заболела и послала меня вместо себя.
– Непохоже, что ты сможешь удержать в руках метлу, – ответил он.
«И как, по-твоему, эта метла забралась ко мне на плечо? Сама?» – так мне хотелось ему ответить, но я опустила глаза в землю:
– Да, сэр, но я хорошая работница, вот увидите.
Он отодвинул засов на двери:
– Сегодня там чистят мушкеты. Не лезь им под ноги. Когда закончишь, постучи, и я тебя выпущу.
Я вошла внутрь. С грохотом закрылась дверь. Щелкнул засов.
Я остановилась и попыталась сориентироваться, чувствуя запах плесени, льняного масла и отвратительный дух тюрьмы. В дальнем конце спиной ко мне стояли два стражника и разбирали под окном мушкет – на столе были разложены его части. Один обернулся со словами:
– Это Хильда.
Я не стала поправлять его, а начала подметать пол.
Арсенал представлял собой одно помещение, заполненное оружием. Я внимательно все осмотрела. В середине в несколько рядов стояли бочонки с порохом. Вдоль стен шли деревянные стеллажи с мушкетами и пистолетами, а также с грудами пушечных ядер. В глубине стеллажей стояли дюжины деревянных ящиков.
Я изо всех сил орудовала метлой, надеясь, что ее шуршание заглушит мое шумное прерывистое дыхание. Голоса стражников эхом отдавались в гулком помещении.
– Этот может выстрелить на предохранителе. Видишь пусковую пружину курка? Она испорчена.
– Смотри, чтобы головка шомпола сидела туго и не было ржавчины.
Когда я оказалась позади бочонков с порохом, вне поля зрения стражников, дышать стало легче. Я достала метелку из перьев. Переходя от одного к другому, сметала пыль с ящиков, каждый раз оглядываясь через плечо, прежде чем заглянуть под крышку. Я обнаружила коровьи рога с кожаными ремешками. Связку железных наручников. Свинцовые бруски. Кусочки тонкого шнура, как я думала – запалы. Но никаких форм для отливки пуль.
Потом заметила у стены старый барабан и за ним – еще один ящик. Пробираясь к нему, я задела хромой ногой барабан, и он ударился об пол.
Послышался топот сапог. Я схватила метелку, и перья, как живые, заколыхались в дрожащей руке.
Стражник завопил на меня:
– Что за шум?
– Вон тот барабан упал.
Он прищурил глаза:
– Ты не Хильда.
– Да, она заболела. Я ее замещаю.
У него в руке был длинный металлический прут из мушкета. Он указал им на барабан:
– Нам здесь не нужны такие непорядки!
– Да, сэр. Я буду осторожна.
Он вернулся к работе, но сердце у меня колотилось как бешеное.
Я открыла ящик, к которому был прислонен барабан, внутри оказалось примерно десять форм для отливки пуль. Осторожно, чтобы не звякнули, я вытащила две и засунула в корзину под тряпки.
Потом обмела паутину и смазала маслом стойки с ружьями. Закончив уборку, собрала вещи и постучала в дверь.
– Не забудь про уборную, – сказал охранник, стоящий у двери, и показал на заднюю часть арсенала.
Я направилась туда, но прошла мимо и двинулась к выходу.
Вечером дома я нашла у себя в волосах обрывки паутины. Я взяла полотенце и обтерла все тело, потом улеглась поверх лоскутного одеяла преданий, вспоминая улыбку на лице Денмарка, когда я пришла к нему и вынула из корзины форму для отливки пуль. А когда достала вторую, он хлопнул себя по ноге и заявил:
– Ты, пожалуй, лучший мой помощник.
Я хотела уснуть, но сон не шел, и я вышла из дома, уселась на ступенях заднего крыльца. Во дворе было тихо. Я посмотрела на каморку над каретным сараем, спрашивая себя, искал ли меня Гудис после ужина. Он, должно быть, спал. Денмарк тоже. Одна я бодрствовала, размышляя о тигле на конце формы для отливки, в который льют свинец. Сколько человек убьют эти пули? Я могла сегодня пройти по улице мимо одного из них. А завтра – мимо другого. Могла бы пройти мимо сотни людей, которые умрут из-за меня.
Высоко в небе висела круглая белая луна. Она казалась совсем маленькой, способной поместиться в тигель формы для отливки пуль. Вот о чем я мечтала – чтобы луна была там вместо свинца.