Когда возникает некая ситуация, соответствующая определенному архетипу, этот архетип приводится в действие и проявляется компульсивность, которая, подобно инстинктивному позыву, все равно найдет для себя выход, как бы тому ни противились разум и воля[26].
Вот почему Отец всегда идет с нами по одну сторону, а по другую – «Темная Мать! Ты всегда скользишь неподалеку тихими и мягкими шагами»[27].
С другой стороны, как известно, нормативная сила, непререкаемость авторитета и стабильность всех значительных общественных институций, таких как церковь, правительство и семья, существенно ослабели за последние два столетия, все более и более утрачивая прежнее влияние. В настоящее время о них вспоминают все больше с ностальгией, цинизмом или просто по привычке. Что касается первой из них, ностальгии, то ее квинтэссенцией стали те самые рождественские песенки, уже порядком опошленные, что настойчиво, порой даже слишком настойчиво, призывают чуть ли не с начала ноября: «Вернись к родному очагу на Рождество, на Рождество!» У большинства же моих клиентов остались о семейных празднествах самые невеселые воспоминания. Возможно, всему виной завышенные ожидания, что в своей семье еще все можно исправить – ожидания, которые никогда не сбывались. Или же во время праздников снова доводится окунаться в ту же семейную динамику, что скрытно сохранялась все эти годы как патология. А может быть, просто недостает тех, кто уже ушел из жизни или от которых мы сами безнадежно отдалились. Картина выходит, надо сказать, далекая от тех радужных тонов, в которых изображают предрождественские настроения по телевидению (не забывая при этом оставить место и для телерекламы). Как и с фантазией романтической любви, не исключено, что идеализированное представление о семье не срабатывает по той причине, что мы слишком многого хотим от нее.
Вот и сегодня мне довелось общаться с одним человеком, давно разменявшим пятый десяток, который только что вернулся с такого семейного сбора. По случаю праздника все члены разросшейся семьи слетелись в родное гнездо из самых дальних краев, представ друг перед другом во всей своей красе. Как оказалось, наследственность – не пустой звук. Правда, отца семейства в этот раз уже не было с ними. Мать, наконец-то подобревшая, не в последнюю очередь из-за старческого маразма, мало походила на ту ехидну, какой была прежде. Один из братьев крепко пристрастился к выпивке, другой – к компьютерным играм, сестра крутила интрижку с двумя женатыми мужчинами одновременно. И только со второй сестрой он смог поговорить по душам. Мне же оставалось только поздравить его с тем, что ему удалось выжить в таком окружении. С полным правом он теперь может отнести на свой счет эти слова Иова: «И спасся только один я, чтобы возвестить тебе». В ответ он спросил меня: «Скольких из своей семьи я могу спасти?» – «Одного, – ответил я, – он сейчас как раз и сидит передо мной». Достаточно в свое время натерпевшись от их алкоголизма, постоянных оскорблений и показной религиозности как способа привить чувство вины, теперь он никак не мог решиться на близость с другим человеком. Несмотря на свое одиночество, ему так и не удалось завязать ни с кем сколько-нибудь прочных отношений. Вот таким может оказаться этот домик Бабушки, тропинка к которому ведет вовсе не через сказочный лес.
Так чем же тогда в нашу современную эпоху с ее нестабильностью, стремительностью и безликостью может быть семья и что разумно будет просить от нее? Как семья может послужить задаче построения души? Да, как общественный институт семья исторически была необходима для выживания, для защиты детей и для передачи культурных ценностей. Но в наши дни лично я далек от наивного преклонения перед идеей семьи, поскольку не раз мне доводилось сталкиваться со случаями, когда семья могла оказаться орудием деспотизма, узаконенным способом подавления индивидуальности или ограничения психологических потребностей личности.
Раз уж мы задали такие непростые вопросы о браке, нам никуда не деться от того, чтобы выяснить для себя, насколько оправдана та сентиментальность, что окружает семью в целом. Я был бы не прочь о каждой супружеской паре узнать следующее: растут ли эти люди в результате того, что находятся в семейных отношениях? Не поощряют ли они инфантильные стороны друг друга? Способствовала ли «ячейка общества» более полному раскрытию их неповторимой личности? Ведь сколько душ увяло в браке, но сколько расцвело? Брак как способ вместе искать выход из затруднительных ситуаций, а не ретироваться при первой же размолвке – бесспорно, благородное вложение души. Брак как зона безопасности, как экономическое соглашение, как способ порадовать маму с папой и снискать поддержку общества постыден и губителен для души. Как следствие, все те же непростые вопросы мы вынуждены поставить и перед семьей, чтобы понять, служит ли душе этот институт в каждом конкретном случае.
Вот о чем следует спросить у семьи: «Признается ли, поддерживается ли в полной мере право каждого из членов на индивидуальность или цена семейной идиллии – соглашательство, отказ от программы индивидуального роста, с которой каждый из нас приходит в этот мир?» Подобно тому, как каждый брак вправе требовать верности от обеих сторон, обоюдного желания работать над разрешением разногласий, так же и семья имеет право претендовать на то, чтобы каждый из ее членов принимал максимально полное участие в ее жизни. Однако психологи – специалисты в вопросах семьи и брака – знают, что внутренние взаимоотношения семьи, как правило, выстраиваются вокруг наиболее уязвимого ее звена. За исключением разве что случаев неизлечимой болезни ребенка, этим слабым звеном семьи почти однозначно будет или один из родителей, или оба они в своем па-де-де. И когда я слышу, как кто-то ностальгически вздыхает, вспоминая свою семью, мне слышится в этих разговорах скорей тоска о том, какой их семье следовало быть, а не какой она была на самом деле. Тем, кто вырос в обстановке любви и взаимной поддержки, нет нужды вздыхать о прошлом: они продолжают стоять на крепком основании, прочно усвоив то, что было заложено родительской семьей. Она и в дальнейшей жизни остается надежной опорой, которая наделяет силой все их существо.
Мне бы не хотелось, чтобы мое мнение о семье показалось негативным, а подход – циничным. Действительно, как психотерапевту, мне почти ежедневно приходится исправлять немалый ущерб, причиненный семьей тому человеку, что сидит в этот момент передо мной. Но я также знаю по опыту своей собственной семьи, что значит быть любимым без меры и свыше всяческих заслуг, бесконечно обогатившись этой любовью. Я знаю, что близкие готовы всем пожертвовать ради меня, что рядом всегда будут те, кто поддержит меня в неуклюжих попытках проложить свою дорогу в жизни. Скорее, я хотел бы донести свое глубокое убеждение, что все должно пройти реалистичную проверку сознанием. Мы должны спросить любую семью: «Вольготно ли здесь живется душе; сколько сил и времени оказалось потеряно из-за того, что не удалось выстроить жизнь по большим меркам; позволено ли было каждому следовать собственным курсом, не встала ли на их пути стеклянная стена семейных страхов и ограничений?»
Как тут не вспомнить слова, которыми открывается роман Толстого «Анна Каренина», что все счастливые семьи счастливы одинаково, в то время как несчастливые находят свои неповторимые пути к несчастью. Каждый из родителей в семье – чей-то ребенок, но также и выходец из какой-то другой семьи, управлявшейся, в свою очередь, ребенком того, чей след давно затерялся в бездонных глубинах истории. Требуя, чтобы этот чей-то ребенок был совершенным родителем, мы требуем от него слишком многого. И все же каждая психологическая недоработка со стороны родителей порождает тот груз истории, что ляжет на их плечи и плечи их детей, незримо определяя жизненный путь на грядущие десятилетия.
Как изменилась бы жизнь и весь мир в целом, если бы родители безусловно поддерживали свое чадо, стараясь каждый своими словами сказать ему следующее: «Ты наше сокровище; мы всегда будем любить и поддерживать тебя; ты пришел в этот мир, чтобы быть самим собой; всегда старайся не причинить никому боли, однако не переставай стремиться к тому, чтобы как можно полнее проявить себя в жизни; даже если ты упадешь, даже если твои мечтам и планам не суждено сбыться, мы все равно любим тебя и готовы принять в любую минуту; и все же нам предстоит расставание, и ты должен идти вперед в поисках своей судьбы, не заботясь о том, как угодить нам». Как изменилась бы тогда история! Какими свободными были бы дети, если бы у родителей хватило смелости избавить их от своих нарциссических нужд, чтобы дитя могло идти с ними рядом и при этом своей дорогой! Тогда и у взрослых освободились бы руки взяться за свои нерешенные проблемы, а не пытаться прожить жизнь заново через ребенка! А тот, кто только вступает в жизнь, мог бы исследовать, экспериментировать, падать и подниматься без стыда и самоуничижения, во всеоружии родительской любви и поддержки, как ничто другое, укрепляющие душу в час одиночества и скорби, который не минует никого!
Но лишь немногие родители оказываются способны на такую безусловную любовь, если сами не получили ее в свое время. И история снова повторяется самым обескураживающим образом. Ведь, если задуматься, кто они, эти родители, которые дают жизнь младенцам? Молодежь, едва-едва выпорхнувшая из-под родительского крыла, переполненная динамикой семьи происхождения. Молодым порой не по силам бывает тянуть одновременно и семью, и профессиональные обязанности. Зато самое старшее поколение, их дедушки и бабушки, не столь энергичные, чтобы идти в ногу с молодежью, нередко многое способны предложить своим внукам. Годы и десятилетия помогли им лучше узнать и понять себя, достичь полноты зрелости, чтобы стать примером и поддержкой своим младшим отпрыскам. Впрочем, подчас бывает и так, что старшее поколение, отказавшись от собственного путешествия, по-прежнему остается нарциссичным и требовательным, ничего не предлагая взамен. Стоит ли удивляться, что их ждет такой холодный прием в доме своих детей? Мне вспоминается одна женщина, которая буквально метала громы и молнии в моем офисе: оказалось, никто из взрослых сыновей не пригласил ее отпраздновать со своей семьей религиозный праздник. Это их обязанность, непреклонно заявила она, и в эту минуту мне стало ясно, почему никто не захотел ее видеть у себя дома. Она не смогла повзрослеть в достаточной степени, чтобы самостоятельно справиться со своими эмоциональными нуждами. Единственная разница была лишь в том, что у сыновей, в детстве остававшихся узниками в ее доме, теперь у каждого был свой дом, в котором можно было, как в крепости, укрыться от ее неукротимого напора. Однако подобное положение дел никому не идет на пользу, и ни одной душе не стоит рассчитывать на проявление родственных чувств.