Почему дедушка дал мне те стихи? Хотел, чтобы я поняла их тайный смысл? Может быть, предостерегал меня от покорности? А что это значит? Что я должна бороться с властью? Но не мог же он хотеть, чтобы я покончила с собой! Потому что такая борьба равносильна самоубийству. Физически я не умру, но если я вздумаю нарушать правила, они отнимут все, что мне дорого: мою пару, мою семью, интересную работу. У меня не будет ничего. Не думаю, чтобы дедушка хотел этого для меня.
Не могу разгадать эту загадку. Думаю и думаю и проворачиваю слова в голове и так, и этак. Хотелось бы снова увидеть их на бумаге; возможно, мне было бы легче их понять. Почему-то мне кажется, что все могло быть по-другому, если бы я смогла увидеть их не только в собственных мыслях.
Однако одну вещь я поняла. Хотя я поступила правильно — сожгла стихи и даже пыталась не вспоминать о них, — цели я не достигла. Они не уйдут от меня.
Увидев Эми, сидящую в пищевом зале, я чувствую минутное облегчение. Она просто сияет и, заметив меня, машет мне рукой. Банкет прошел хорошо. Она не паниковала. Она пережила это. И она жива.
Проскальзываю мимо очереди и сажусь за стол около нее.
— Итак, — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ, — как прошел Банкет?
Ее сияние распространяемся на каждого в этом зале. За нашим столом все улыбаются.
— Это было идеально.
— Надеюсь, это не Лон? — стараюсь пошутить я, и неудачно: Лон был обручен несколько месяцев назад.
Эми смеется:
— Нет! Его зовут Дален. Он из Провинции Акадиа.
Акадиа — одна из самых лесистых провинций на востоке, далеко от круглых холмов и рассеченных реками долин нашей Провинции Ориа. У них там в Акадиа камни и море. Здесь у нас почти нет ни того, ни другого.
— И... — Я наклоняюсь вперед. То же делают и остальные наши друзья, собравшиеся за этим столом и жаждущие узнать подробности о мальчике, за которого Эми выйдет замуж.
— Когда он встал, я подумала: не может быть. Он не для меня. Он такой высокий, и он улыбался мне прямо с экрана. И ни капельки не волновался.
— И он красивый?
— Конечно. — Эми улыбается. — И, знаете, он, кажется, не слишком во мне разочаровался, слава богу.
— Да как бы он мог? — Эми так ослепительно сияет сегодня в своей тускло-коричневой робе, что, конечно, на вчерашнем Банкете, когда она была в желтом платье, от нее просто невозможно было отвести взгляд. — Итак, он красив. Но все-таки, на кого он похож? — Я смущена, услышав в своем голосе нотки ревности и зависти. Никто не толпился, вокруг меня, чтобы выяснить, на кого похож Ксандер. Тогда не было тайны, потому что все его знали.
У Эми хватает доброты, чтобы игнорировать мой тон.
— На самом деле он немного похож на Ксандера, — начинает она, но тут же обрывает себя.
Я следую за ее взглядом и вижу Ксандера, который стоит со своим подносом всего в нескольких футах от нас и выглядит расстроенным. Почувствовал ли он зависть в моем голосе, когда я расспрашивала Эми о ее паре?
Что со мной происходит?
Стараюсь исправить положение.
— Мы говорили о паре Эми. Она говорит, он похож на тебя.
Ксандер реагирует быстро.
— Значит, он умопомрачительно хорош. — Он садится около меня, но не смотрит в мою сторону. Я смущена. Наверняка он слышал мои вопросы.
— Конечно! — Эми смеется. — Не понимаю, почему я так волновалась. — Она немного краснеет, возможно, вспомнив вечер в мюзик-холле, и смотрит на Ксандера. — Все получилось замечательно, совсем так, как ты говорила.
— Хорошо бы они разрешили тебе распечатать его фотографию сразу же. Хочется посмотреть, как он выглядит.
Эми описывает свою пару и рассказывает о Далене все, что она прочла в своей микрокарте, но я так расстроена, что почти ничего не слышу. Боюсь, что обидела Ксандера, и хочу, чтобы он посмотрел на меня или взял мою руку, но он не делает ни того, ни другого.
По пути из пищевого зала Эми сжимает мою руку.
— Большое тебе спасибо за то, что одолжила мне свой медальон. Я думаю, это он помог мне получить такую пару, как Дален.
Я киваю, соглашаясь.
— Кай вернул его тебе сегодня утром?
— Нет. — Мое сердце падает. Где мой медальон? Почему он не у Эми?
— Не отдал? — Лицо Эми становится белым.
— Нет, — отвечаю я. — А при чем тут Кай?
— Я встретила его вечером в поезде после Банкета обручения. Он возвращался домой после работы. Мне хотелось как можно скорее вернуть тебе медальон, — Эми глубоко вздыхает, — и я знала, что ты увидишься с Каем на восхождении раньше, чем здесь со мной. Принести его к вам домой я тоже не могла: боялась нарушить комендантский час.
— Сегодня утром восхождение отменили из-за погоды.
— Правда?
Восхождение — единственный вид летнего активного отдыха, который категорически нельзя проводить при неподходящей погоде. Даже плаванием можно заниматься в закрытом бассейне. У Эми удрученный вид.
— Я должна была предвидеть это. Но почему он не передал как-нибудь тебе медальон сегодня утром? Он знал, как это важно. Я же ему все объяснила.
Хороший вопрос. Но я не хочу портить Эми настроение в ее праздничный день, не хочу заставлять ее беспокоиться.
— Я думаю, он передал медальон Аиде, чтобы та отдала его кому-нибудь из моих родителей, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал беспечно. — Или он отдаст его мне завтра на восхождении.
— Не беспокойся, — говорит Ксандер. На этот раз он смотрит прямо на меня, и его слова разрушают тот маленький барьер, который готов был возникнуть между нами. — Каю можно верить.
ГЛАВА 15
На следующее утро я иду к остановке аэропоезда. Воздух легкий и бодрящий. Ночной холод совершил то, что было не под силу вчерашнему дождю: воздух стал свежим. Новым. Солнце, которое светит сквозь остатки облаков, разрешает птицам петь. И они поют. Оно разрешает мне вбирать в себя свет, и я это делаю. Кто бы позволил угаснуть чему-то столь прекрасному, как свет?
Это чувствую не я одна. Кай находит меня, стоящую среди других перед инструктором, как раз когда тот начинает говорить, и вкладывает медальон а мою ладонь. Я чувствую прикосновение его пальцев, и, по-моему, он не убирает их чуть дольше, чем это необходимо.
Кладу медальон в карман.
«Почему здесь? — думаю я с легким трепетом. — Почему не отдать мне его дома?»
Я рада, что одолжила его Эми, но рада и тому, что получила обратно. Этот медальон — единственное, что осталось мне от моих бабушки и дедушки, и я клянусь никогда больше не выпускать его из рук.
Я думала, что Кай подождет меня, чтобы вместе начать восхождение, но он этого не делает. После свистка инструктора Кай, не оглядываясь, исчезает в лесу, и только что возникшее у меня теплое чувство растворяется в воздухе.
«Ты получила обратно свой медальон, — напоминаю я себе. — Что-то возвращается».
Кай совершенно исчезает за деревьями впереди меня. «Что-то теряется».
Тремя минутами позже, одна в лесу, я достаю медальон из кармана, чтобы убедиться, что все в порядке, и вижу, что Кай отдал мне не мой медальон, и какой-то другой. Он похож на мой — золотой, с крышкой, которая захлопывается и открывается, но это совершенно точно не мой артефакт.
Внутри по кругу буквы — С, В, Ю, 3 — и стрелка, Которая вращается, указывая острием на эти буквы. Я не думала, что людям со статусом «Отклонение от нормы» разрешено иметь собственные артефакты... Он дал его мне нарочно? Или по ошибке? Что мне делать: отдать ему эту вещь или ждать, пока он мне что-нибудь скажет?
Слишком много секретов в этом лесу, думаю я и вдруг улыбаюсь, радуясь солнцу.
— Сэр! Сэр! Лон упал. Кажется, он покалечился!
Инструктор ругается сквозь зубы и смотрит на вершину холма, куда забрались только мы с Каем и этот мальчик.
— Вы двое, стойте там и отмечайте всех, кто будет подходить, ладно?
Он сует мне в руки датапод и, прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, устремляется вместе с мальчиком вниз.
Я думаю о том, что нужно сказать Каю о необходимости обменяться артефактами, но меня вдруг что-то останавливает. Не знаю почему, но мне захотелось оставить у себя эту таинственную крутящуюся стрелку в ее золотой коробочке. Хотя бы на день или два.
Вместо этого я спрашиваю Кая:
— Что ты делаешь?
Его рука двигается, изображая на земле кривые и палочки, очертания которых кажутся знакомыми. Вспышка синих глаз в мою сторону.
— Я пишу.
Ну, конечно. Вот почему знаки кажутся знакомыми. Он пишет рукописным шрифтом, с наклоном. Как буквы на моем медальоне. Я видела раньше образцы такого шрифта, но не знаю, как его воспроизвести. Этого никто не знает. Мы можем только печатать. Мы могли бы попробовать изобразить буквы, но чем? Приспособлений для ручного письма давно не существует.
Но, наблюдая за Каем, я понимаю, что можно самим сделать такие приспособления.
— Как ты этому научился? — Я не решаюсь сесть около него: в любой момент кто-то может выйти из-за деревьев, и мне надо будет ввести его имя и датапод. Стою как можно ближе к Каю. Он морщится, и я понимаю, что стою как раз посередине фразы, которую он пишет. Делаю шаг назад.
Кай улыбается, но не отвечает. Продолжает писать.
В этом разница между нами. Я умею сортировать, то есть отбирать по определенным признакам. Он умеет творить. Он может писать слова, когда захочет: вдавливать палочкой в землю, чертить на песке, вырезать на коре деревьев.
— Никто не знает, что я это умею, — говорит Кай. — Теперь я знаю твою тайну, а ты — одну из моих.
— Только одну? — спрашиваю я, думая о стрелке, которая вращается в золотом футляре.
Кай снова улыбается.
Капли вчерашнего дождя висят на лепестках диких цветов. Я макаю палец в воду и пытаюсь пивать на гладкой зеленой поверхности широкого листа. Но это трудно и неудобно. Мои руки привыкли печатать и не умеют рисовать буквы. Много лет, со времени учебы в начальной школе я не держала в руках кисточки. Вода чистая, и я даже не вижу свои буквы, но все равно знаю, что они написаны неправильно.