Настя сглатывает. От чая ей начинает драть горло.
— Это хорошие деньги, больше, чем вы зарабатываете в кофейне.
— Откуда вы знаете, где я работаю?
— Я наблюдательна. — Марианна кивает на торчащую из-под рукава Настиного пальто форменную рубашку с логотипом на манжете.
— Кого еще будут исследовать?
— Только вас.
— Почему?
— Пока мы нашли только вас.
— Почему я? Почему вы думаете, что я имею какое-то отношение к этому репрессированному писателю и его экспедиции?
— Как я уже сказала, я изучила ваше дело и…
— Мне неинтересно. — Настя резко встает и ставит чашку на стол, прямо на стопку разрозненных страниц какой-то рукописи.
— Нет?
— Нет.
— Очень жаль.
Марианна спрыгивает с подоконника и одним прыжком оказывается возле нее. Настя замирает. Осторожно, обеими руками, преподавательница поднимает со стола чашку и смотрит на оставленный ею на листах бумаги круглый рыжий след.
— Простите.
— Если передумаете — вот мой номер. — Преподавательница сует Насте в руку сложенный вчетверо листок бумаги.
Настя бросается к выходу и дергает тяжелую дубовую дверь изо всех сил — она не поддается.
— От себя, — произносит за ее спиной Марианна.
Каким-то странным образом Настя засиделась с Марианной до девяти вечера, пропустила два звонка и три эсэмэски от Артура, хотя прошло всего минут десять, не больше, с тех пор как она вошла в кабинет. Время пропало куда-то, как будто два часа просто вырезали при монтаже, думает Настя, стоя на остановке с телефоном в руке.
Будний день, и в метро почти совсем уже нет людей. Настя спускается в переход на канале Грибоедова, спешит по гулкому коридору. Отчего-то ей смешно от воспоминаний о разговоре с Марианной. Надо будет извиниться перед ней, думает она. Лучше было бы дослушать про это исследование — а вдруг это правда возможность уйти с работы, возможность спать, уткнувшись в теплого человека, которому почему-то не плевать на нее? Она даже Артуру не хочет рассказывать ни о чем, потому что знает — именно это он и скажет: надо было выслушать, прежде чем паниковать и воображать, что ее пытаются отравить чаем и еще бог весть что. Нет, ему она ни за что про это не расскажет. Потому что, если начать объяснять, почему выбрали именно ее, придется рассказать ему и остальное.
Она заходит в уже поджидающий на перроне вагон, садится на сиденье посередине, так, чтобы видеть свое отражение в прогонах между станциями. Не потому, что она считает себя красивой, а потому, что порой двоящееся отражение в мутном стекле — единственное доказательство того, что она действительно существует, что она не привидение и не сон, который снится кому-то другому.
Наверное, она входит в вагон в самый последний момент, перед тем как закрываются двери, потому что, когда она поднимает глаза от листов с распечаткой старой книги, он сидит прямо напротив нее. Она смотрится в его лицо, как в зеркало.
Это он. Точно он. А она даже не может произнести вслух его имени, только открывает рот, как рыба, пытаясь сморгнуть его, будто соринку из глаза, но он не уходит, просто смотрит из-под черного капюшона, и полы его серой шинели волочатся по грязному полу.
Настя вскакивает, листы разлетаются по вагону, подхваченные душным сквозняком метро. Он остается сидеть, потому что бежать ей некуда. Она дотягивается рукой до кнопки связи с машинистом, жмет ее, слыша в ответ только помехи, чувствуя на себе его взгляд.
— Что тебе надо? — спрашивает она, повернувшись к нему.
— Я жду, пока ты успокоишься, — тихо отвечает он.
Она снова и снова жмет на кнопку. Только треск, плеск далеких волн. Страницы разбросаны на полу островками, по которым, как в компьютерной игре, ей надо проскочить до дверей вагона.
— Зачем ты меня преследуешь? Я позвоню в полицию.
— Я просто еду в метро. Как и ты.
— Я звоню в полицию.
Он пожимает плечами. Его темные глаза искрятся в свете ламп над головой. Настя достает из кармана телефон, но связи нет: они едут в туннеле под рекой.
— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она, решившись заглянуть ему в лицо. На его щеке виднеются сухие розовые полоски ссадин.
— Ты в опасности.
Она смотрит на него, вытаращив глаза, в голове у нее никак не укладываются его спокойствие и смысл того, что он говорит. Конечно, черт возьми, она в опасности, он же преследует ее. В этот момент свет в вагоне мигает — значит, станция близка. Когда лампочки зажигаются, он стоит прямо перед ней, одной рукой сжав ее запястье.
— Стюха…
— Я не она, — шепчет Настя, отвернувшись под тяжестью его взгляда.
— Ну хорошо… Настя. Настя. Тебе не идет это глупое детское «Настя», ты в курсе?
В этот момент двери открываются, и в вагон влетает смеющаяся стайка школьников в разноцветных куртках. Ей удается вывернуться у него из рук и выскочить на платформу, и двери, как ей кажется, закрываются прямо у него перед носом.
Но она ошибается. На эскалаторе она расталкивает редких пассажиров, быстрыми перебежками пробираясь наверх, боясь обернуться, но кожей чувствуя, что он прямо за ее спиной. Проскочив турникет, она выбегает в распахнутую позади кого-то дверь и оказывается на улице. Темнота прячет ее, но тут сзади она снова слышит:
— Постой же!
Она даже не оборачивается, сразу пускается бегом, скользя подошвами стоптанных кроссовок по свежей корочке льда, поскальзываясь, чуть не падая, но продолжая разрывать дистанцию между ними.
— Настя. Если хочешь, я буду называть тебя так. Только постой. Выслушай, что я должен тебе сказать.
Она совершает ошибку, но понимает это слишком поздно, когда, вместо того чтобы свернуть направо, на залитый светом, живой и безопасный Каменноостровский, несется влево, в черноту парка.
— Настя.
Он даже не кричит, просто говорит, и от звуков его голоса у нее все уходит куда-то вниз. Она ускоряет шаг. Там, где над теплотрассой корочка льда превращается в грязное месиво, она переходит на бег, пока не выскакивает на площадь перед театром с одиноким фонарем и блестящей ледяным румянцем брусчаткой. Она хочет свернуть направо, на свет, но дорогу ей преграждает медленно тянущийся по рельсам пустой трамвай. Она в отчаянии стучит кулаками по его железному боку.
Кондукторша выглядывает из окна.
— Че, совсем рехнулась?
— Меня преследуют.
— С путей отошла, дура.
Настя только успевает отпрыгнуть, трамвай прибавляет ход, она выскакивает на рельсы, но по встречной полосе навстречу летит другой трамвай. Она почти попадает под него, успев увернуться в последний момент. Рельсы трясутся электрической дрожью у нее под ногами, ее сердце оглушительно колотится, и она знает, что он прямо сзади. Бежать нет смысла. Он догонит ее и найдет, она всегда это знала. Поэтому она поворачивается лицом к площади, прочь от света.
Он стоит под фонарем и курит. Даже не сомневается в том, что догонит ее, что она — его.
Вдруг на тропинке между деревьев слышатся голоса, и на слабо освещенную единственным фонарем площадь выходит пара с маленькой пятнистой собачкой на тонком розовом поводке. Настя бросается прямо к ним, хватает девушку за руку, впивается пальцами в рукав ее пальто.
— Помогите, пожалуйста, меня преследуют…
Незнакомка смотрит на нее оторопело.
— Олег?
Ее спутник останавливается, переводит взгляд на Настю.
— Меня преследуют, помогите мне. Пожалуйста. — Кто?
— Он. — Она показывает на фонарь, но там уже никого нет.
— Больная, — еле слышно выдыхает девушка. — Олеж, пойдем, а?
— Погоди. Может, вам чем-то помочь? — Парень озабоченно сдвигает брови. — Позвонить в полицию? У вас есть телефон?
— Есть.
Настя достает его из кармана и смотрит на пропущенные звонки от Артура, потом на пустую площадь.
— Так почему…
— Олеж, она обдолбанная, на зрачки посмотри, пойдем.
Девушка утаскивает молодого человека, собачка семенит за ними, высоко поднимая свои маленькие пушистые лапы.
— Я не хочу тебе зла, — раздается у нее за спиной. — Если ты думаешь, что я приехал за этим, то ты не права. Я давно тебя простил.
Настя только и успевает броситься под деревья, на тропу, где только что исчезли люди.
— Помогите мне! — кричит она, но фигуры не оборачиваются.
Она останавливается. Повернувшись к нему лицом, она смотрит ему в глаза, а потом бьет его коленкой между ног, так сильно, как только может, и снова бежит. На этот раз он настигает ее в один прыжок, набрасывается и валит на землю, прямо в кучу обледеневшей кленовой листвы. Он придавливает ее всем своим весом, одной рукой зажимая ей рот, другой — запястья. Она чувствует запах его дыхания и вес его тела, ей хочется кричать. Хочется умереть.
— Если бы я знал, что нужно будет вот так ловить тебя, я бы написал тебе письмо, — произносит он и вдруг ни с того ни с сего смеется, зарывшись лицом ей в волосы. — Хотя чего я ждал, это же ты. Можно вывезти девушку из дремучего леса, но нельзя…
Настя пытается извернуться.
— Да ладно ты, не психуй. Просто послушай меня пять минут.
Она мычит.
— Орать не будешь, если рот разожму?
Вместо ответа она кусает его ладонь.
— С-с. — Он шипит от боли. — Будешь, понял. Значит, слушай так. Обряд, помнишь, в лесу, шесть лет назад. Ты устроила обряд и вызвала сатану. Ты знаешь, как обернуть его вспять?
Она смотрит на него, вытаращив глаза. Он не может всерьез об этом говорить. Что за…
— Он сработал, понимаешь, — продолжает он. — Все умерли. Получили большой куш, а потом умерли. И ты следующая, Стюха, потому что больше никого не осталось.
Тут по телу Насти прокатывается волна, как будто щекотка. Она сама не сразу понимает, что с ней происходит, только ее тело начинает трясти от истерического хохота, такого, что он разжимает ей рот.
— Ты чего?
— Помоги с земли подняться, я сейчас задохнусь. — Она начинает заходиться кашлем.
Она берет его за руку и поднимается из кучи листьев. Их ладони все так же идеально подходят друг другу, как когда-то, много лет назад.