Он приехал в поселок в мае на черной машине, марку которой Стюха не знала, да и плевать ей было. Поговаривали, что он продавал всякую дрянь мужикам с завода, но на это ей тоже было плевать. Ей было не плевать на то, как смотрели прохожие, когда они ехали вместе на его машине по улице Ленина. Ей нравилось вдыхать, глубоко, до спазма, дым его крепких дорогих сигарет и выпускать тонкий серый лучик своего дыхания в черное ночное небо, нравилось, что люди узнаю`т ее, когда она сидит у него в машине, крутя колесико приемника в поисках классной песни. Ей нравилось, как он хотел ее и как боялся, потому что ей было четырнадцать и она была девственницей. Ей нравилось доводить его до полного одурения, перекидывая волосы с плеча на плечо, потирая его штанину возле лодыжки своей грязной босой подошвой. Ей нравилась ее власть над ним, но в то же время она отдавала себе отчет в том, что для него это все шутка, что она просто не стоит риска, не стоит того, чтобы сесть в тюрьму или получить в морду от ее злого деда ради кусочка ее тела. Она хотела сделать что-то такое, чтобы он сразу и навсегда понял: она стоит риска, ведь они — два сапога пара, она такая же, как и он, плохая, грязная, конченая…
— Раз все и так уже считают нас сатанистами, давайте правда дьяволу помолимся, что ли, — со смехом произносит Стюха, забирая из рук Матвея бутылку. При этом она нарочно проводит кончиком своих вечно холодных пальцев по его теплому запястью и видит, как по его телу прокатывается волна.
— Ты рехнулась? — поднимает брови Наташка.
Стюха щурится, прижимаясь спиной к Матвею, ощущая, как напрягается его тело от ее близости. В компании все думают, что они давно спят друг с другом, никто не знает, что, когда они спят, — они просто спят. Целуются до тех пор, пока губы у них не лопаются и во рту не появляется вкус железа, а потом она отрубается в его руках.
— Да по приколу, Нат, конечно, по приколу, что ты напряглась-то, — со смехом отвечает Стюха.
Она забирает сигарету из рук Матвея и делает затяжку. Именно так, по приколу, они расписали матерными словами здание школы. По приколу они воруют из универсама. По приколу они перебили все окна в здании вокзала и разрисовали стены внутри. Она знает, что дед не даст ее в обиду, он бывший участковый, а теперь охранник на проходной на заводе, его уважают в поселке. Да и ребята, чего их-то жалеть, они ничего такого на самом деле и не делают. Да и вообще, никто не возражает. Кроме, конечно, Петькиной матери и других взрослых, которые, как выяснилось, за глаза прозвали ее антихристом, чем она, впрочем, даже гордится.
— Ну а ты что думаешь, Матвей? — ни с того ни с сего спрашивает Влад, который вроде как в тусовке, а вроде как и нет, просто таскается за ними потому, что влюблен в Наташу.
Стюха прижимается к Матвею крепче, чувствует, какое горячее у него тело и как твердеет оно от ее прикосновения. Она хочет сказать ему: ты увидишь, какая я, я не девочка маленькая, я антихрист. Но она молчит, а он пожимает плечами.
И вот так, после почти целой бутылки пойла, которую Стюха лично стащила у деда, они становятся сатанистами.
Все кажется таким простым. С головой, которая все еще кружится от выпитого, Стюха идет в компьютерный клуб. Дома у них нет компьютера — дедушка считает, что от них все зло, — поэтому, если ей нужно что-то, она идет к Наташе: у той хороший ноутбук, ее собственный, и хорошая мама-парикмахер, которая делает ей мелирование на кусочках серебряной фольги и разрешает надевать свои туфли на шпильках. Стюхина мать ходит босиком, а если дед заставляет ее надеть обувь, скидывает ее сразу, как выйдет за калитку. Хотя мать и вызывает у Стюхи жалость и отвращение, этим летом она тоже стала ходить босиком, потому что это бесит дедушку так сильно, что она знает: он хочет ударить ее по лицу. В сущности, Стюхе все равно, что чувствуют по ее поводу люди, главное — не вызывать у них равнодушия.
Сейчас ей бы тоже пойти к Наташе воспользоваться компьютером, но она чувствует себя слишком пьяной, как будто кости у нее в лодыжках слегка выгибаются при каждом шаге, посылая ее то влево, то вправо. Она не сможет нормально говорить с ее мамой, будет хихикать как идиотка или хамить, а ей хочется нравиться Наташиной маме. Зачем было столько пить сегодня? Но так с ней бывает: она пьет больше, чем может, больше, чем ей хотелось бы, просто потому что на нее смотрят, ее судят, и ей нужно всем своим видом показывать, что у нее нет тормозов.
В компьютерном клубе пахнет потом и сигаретами. Вообще курить там нельзя, но парни смолят украдкой всякий раз, когда Слава, хозяин заведения, оставляет за старшего кого-то из постоянных посетителей и уезжает по делам на своем громыхающем по выбоинам в асфальте УАЗе. Стюха тихо закрывает за собой тяжелую металлическую дверь, бетонный пол приятно холодит ее босые ноги. Она подходит к стойке, про себя повторяя скороговоркой молитву о том, чтобы место за кассой оказалось пустым. Там и вправду никого нет, но, завидев ее, рыжеволосый парень за одним из столов снимает наушники и подъезжает к ней на стуле с колесиками и оторванной спинкой.
— Че, Стюха, интернета надо?
— Да, Вась. — Она улыбается ему, прижавшись спиной к стойке, отчасти для того, чтобы удержать равновесие, отчасти — чтобы выпятить вперед свою маленькую острую грудь. — Пять минут.
Вася скользит по ней взглядом.
— Это столько твой Матвейка может продержаться? — усмехается рыжий. Она хмурится, улыбается уголком рта, делает вид, что ничего не понимает, хотя и на самом деле понимает тоже не до конца.
— Так что, пустишь меня? Пожалуйста?
Вася смотрит на нее долгим многозначительным взглядом и наконец кивает. Он не крутой, Васька, и Стюха об этом знает, поэтому не задумывается, какое впечатление производит на него. Это здесь он что-то решает, а в школе он — изгой, вечный прихвостень Сашки из параллельного класса, все свое время проводящий в этом душном подвале за стрельбой в воображаемых зомби.
Вася показывает ей знаком на свободный компьютер в самом углу, кликает мышкой, всплывает окошко пароля.
— Только правда быстро, я не знаю, на сколько Слава свалил.
— Хорошо, а то мы ж не хотим, чтобы тебя отшлепал твой папочка, — ухмыляется Стюха.
— Ты дошутишься, блин, Васильева. Он приедет — заставит платить, сама ж знаешь. А ты голодранка, и придется мне рассчитываться.
— Да ладно, я попрошу Славика нежно, и он даст мне все бесплатно.
Васька прыскает от смеха.
— Бесплатно только ты даешь.
Стюха хочет сказать ему что-то грубое, но тогда он может не сказать ей пароль, поэтому она просто обиженно дует губы. Это действует, он вводит код в окошко и, смерив ее еще одним долгим взглядом, отъезжает на стуле к своему столу.
Черт, это такая глупость, думает Стюха, перещелкивая результаты поиска. Надо просто закрыть браузер и пойти найти Матвея. Пить из бутылки, сидя у него на коленях, затягиваться его сигаретой так глубоко, чтобы закружилась голова. Зачем она полезла в это? С каждой картинкой, с каждым заголовком ей становится тошно. Но разве зря она пришла? В ее черных зрачках отражаются буквы, много-много букв длинного текста на латыни. Она смотрит на него и на бегущий рядом русский перевод. Это чушь. Нет никакого сатаны. А если и есть, сколько его ни зови, в эту дыру он точно не явится. Но ей нужно держать марку.
— Вася, я отправлю на печать две страницы?
— А ты не обнаглела?
— Распечатай, и я свалю. Чесслово.
— Хрен с тобой, Васильева, посылай.
— Спасибо!
Мгновение спустя раздается треск принтера.
— Ты что за ересь тут печатаешь? Ты ж знаешь, что Слава правильный, он тебя за такое выгонит.
— А где он, Слава твой?
Вася кладет страницы к ней на стол и возвращается к игре. Стюха кликает на ссылку под молитвой, если это можно так назвать. На экране начинает грузиться видео. В темной комнате с красными лампочками под потолком стоит продолговатый стол. На нем под белой простыней лежит что-то или кто-то. Вокруг склоняются фигуры в капюшонах. Она хочет услышать звук и надевает огромные, все еще влажные от пота того, кто сидел здесь до нее, наушники. Сдавленные голоса, непонятный язык. Она пытается всмотреться в картинку глубже, увидеть, что же там, под простыней, которая то и дело подрагивает то ли от сквозняка, то ли от того, что там, под ней, кто-то живой. Она видит изображение на ткани позади группы людей — мужик с головой козла и копытами, сидящий на троне, — но сейчас он не кажется ей смешным. И тут в глубине монитора она видит лицо. Отражение. Слава. Она едва успевает кликнуть на крестик, и окно исчезает.
Провернувшись на стуле, она смотрит на него снизу вверх.
— Снова зайцем, Анастасия? Кто на этот раз поделился паролем?
— Никто, я с прошлого раза запомнила. — Она улыбается и закидывает ногу на ногу.
Слава растягивает свои тонкие губы в ответ. Вообще он мог бы быть даже симпатичным, если бы не дурацкий прямой пробор и одежда, которая делает его похожим на сектанта или зэка.
— Врать нехорошо, но это — ложь из благих намерений, да, Анастасия?
Она неловко кивает.
— Я даже могу догадаться, кого ты тут прикрываешь. Василий?
Васька, до этого делавший вид, что поглощен игрой, снимает наушники и подходит к Славе.
— Тебе сюда вход закрыт, прошлое предупреждение было последним.
Вася даже не пытается спорить, только кидает на Настю долгий взгляд, подбирает с пола рюкзак и уходит.
— Но… это я…
— Ты — душа заблудшая, с тебя спроса нет. А ему была доверена ответственность.
— Я пойду, можно?
— Я тебя отвезу.
— Да не нужно, спасибо. — Она поднимается и движется к выходу.
Если она окажется с ним в машине, он начнет ей проповедовать, учить ее, как ей надо жить. И делает он это всегда так спокойно и так логично, что она почти верит ему, ей приходится одергивать себя всякий раз после.
— Ты босая.
— Я привыкла.
— Машина снаружи, иди. Нехорошо девочке шляться по улицам одной.