Райский случайно поглядел на Марфеньку и засмеялся. Она покраснела и поглядела на него вопросительно.
— Какую ты смешную рощицу сделала, — сказал он.
— Ну, слава богу, улыбнулось красное солнышко! — заметила Татьяна Марковна. — А то смотреть тошно.
Он вздохнул.
— Что вздыхаешь-то: на свете, что ли, тяжело жить?
— И так тяжело, бабушка. Ужели вам легко?
— Полно бога гневить! Видно, в самом деле рожна захотел.
— Хоть бы и рожна, да чтоб шевелилось что-нибудь в жизни, а то — настоящий гроб!
— Прости ему, господи: сам не знает, что говорит! Эй, Борюшка, не накликай беду! Не сладко покажется, как бревно ударит по голове. Да, да,помолчавши, с тихим вздохом, прибавила она, — это так уж в судьбе человеческой написано — зазнаватья. Пришла и твоя очередь зазнаться: видно, наука нужна. Образумит тебя судьба, помянешь меня!
— Чем же, бабушка: рожном? Я не боюсь. У меня — никого
ничего: какого же мне рожна ждать.
— А вот узнаешь: всякому свой! Иному дает на всю жизнь —
несет его, тянет, точно лямку. Вон Кирила Кирилыч… — бабушка сейчас бросилась к любимому своему способу, к примеру, — богат, здоровехонек, весь век хи-хи-хи, да ха-ха-ха, да жена вдруг ушла: с тех пор и повесил голову, — шестой год ходит, как тень… А у Егора Ильича…
— У меня нет жены, стало быть, и опасности нет…
— А ты женись!..
— Зачем: чтоб жена ушла?
— Не все жены уходят: хочешь, я тебе посватаю?
— Нет, благодарю; придумайте для меня другой рожон.
— Судьба придумает! Да сохрани тебя, господи, полно накликать на себя! А лучше вот что: поедем со мной в город с визитами. Мне проходу не дают, будто я не пускаю тебя. Вице-губернаторша, Нил Андреевич, княгиня: вот бы к ней! Да уж и к бесстыжей надо заехать, к Полине Карповне, чтоб не шипела! А потом к откупщику…
— Это зачем?
— После скажу.
— Зачем, Марфенька, бабушка везет меня к откупщику — не знаешь ли?
— У него дочь невеста — помните, бабушка говорила однажды? так, верно, хочет сватать вам ее…
— Вот она сейчас и догадалась! Спрашивают тебя: везде поспеешь! — сказала бабушка. — Язык-то стал у тебя востер: сама не умею, что ли, сказать?
— Э, вот что! Хорошо… — зевая, сказал Райский, — я поеду с визитами, только с тем, чтоб и вы со мной заехали к Марку: надо и ему визит отдать.
Татьяна Марковна молчала.
— Что же вы, бабушка, молчите: заедем?
— Полно пустяки говорить: напрасно ты связался с ним, — добра не будет, с толку тебя собьет! О чем он с то6ой разговаривал?
— Он почти не разговаривал, мы поужинали и легли.
— А денег еще не просил взаймы?
— Просил.
— Ну, так и есть: ты смотри не давай!
— Да уж я дал.
— Дал! — жалостно воскликнула она.
— Вы кстати напомнили о деньгах: он просил сто рублей, а у меня было восемьдесят. Где мои деньги? Дайте, пожалуйста, надо послать ему…
— Борис Павлович! Не я ли говорила тебе, что он только и делает, что деньги занимает! Боже мой! Когда же отдаст?
— Он сказал, что не отдаст.
Она заволновалась, зашевелилась, так что кресло заходило под ней.
— Что ж это такое, говори не говори, он все свое делает! — сказала она, — из рук вон!
— Дайте же денег.
— Ты оброк, что ли,ему платишь?
Ему есть нечего!
— А ты кормить его взялся? Есть нечего! Цыгане и 6родяги всегда чужое едят: всех не накормишь! Восемьдесят рублей!
Татьяна Марковна нахмурилась.
— Нету денег! — коротко сказала она. — Не дам: если не добром, так неволей послушаешься бабушки!
— Вот деспотизм-то! — заметил Райский.
— Что ж, велеть, что ли, закладывать коляску? — спросила, помолчавши, бабушка.
— Зачем?
А с визитами ехать?
— Вы не делаете по-моему, и я не стану делать по-вашему.
— Сравнил себя со мной! Когда же курицу яйца учат! Грех; грех, сударь! Странный человек, необыкновенныйй: все свое!
— Не я,а вот вы так необыкновенная женщина!
— Чем это, батюшка, скажи на милость?
— Как чем? Не велите знакомиться, с кем я хочу, деньгами мешаете распоряжаться, как вздумаю,везете, куда мне не хочется, а куда хочется, сами не едете. Ну, к Марку не хотите, я и не приневоливаю вас, и вы меня не приневоливайте.
— Я тебя в хорошие люди везу.
— По мне, они не хорошие. s295 — Что ж, Маркушка хорош?
— Да, он мне нравятся. Живой, свободный ум, самостоятельная воля, юмор…
— Да ну его! — с досадой прибавила она, — едешь, что ли, со мной к Мамыкину?
— Это еще что за Мамыкин?
— А откупщик, у которого дочь невеста, — вмешалась Марфенька. — Поезжайте, братец: на той неделе у них большой вечер, будут звать нас, — тише прибавила она, — бабушка не поедет, нам без нее нельзя, а с вами пустят…
— Сделай бабушке удовольствие, поезжай! — прибавила Татьяна Марковна.
— А вы сделайте мне удовольствие, не зовите меня.
— Чудный, необыкновенный человек! Я ему сделай удовольствие, а он мне нет.
— Ведь под этим удовольствием кроется замысел женить меня — так ли?
— Ну, хоть бы и так: что же за беда; — я ведь счастья тебе хочу!
— Почему вы знаете, что для меня счастье — жениться на дочери какого-то Мамыкина?
— Она красавица, воспитана в самом дорогом пансионе в Москве. Одних брильянтов тысяч на восемьдесят… Тебе полезно жениться… Взял бы богатое приданое, зажил бы большим домом, у тебя бы весь город бывал, все бы раболепствовали перед тобой, поддержал бы свой род, связи… И в Петербурге не ударил бы себя в грязь… — мечтала почти про себя бабушка.
— А вот я и не хочу раболепства — это гадость! Бабушка! я думал, вы любите меня — пожелаете чего-нибудь получше, по-разумнее…
— Чего тебе: рожна, что ли, в самом деле? Я тебе добра желаю, а ты…
— Хорошо добро: ни с того ни с сего взять чужие деньги, бриллианты, да еще какую-нибудь Голендуху Парамоновну, в придачу!
— Нет, не Голевдуху, а богатую и хорошенькую невесту! Вот
что, необыкновенный человек!
— Толкать человека жениться, на ком не знаешь, на ком не
хочешь: необыкновенная женщина!
— Ну, Борюшка: не думала я, что из тебя такое чудище выйдет!
— Да не я, бабушка, а вы чудище…
— Ах! — почти в ужасе закричала Марфенька, — как это вы
смеете так называть бабушку! s296
— А она меня так назвала.
— Она постарше вас, она вам бабушка!
— А что, бабушка, — вдруг обратился он к ней, — если б я стал уговаривать вас выйти замуж?
— Марфенька! перекрести его: ты там поближе сидишь, — заметила бабушка сердито.
Марфенька засмеялась.
— Право… — шутил Райский.
— Ты буфонишь, а я дело тебе говорила, добра хотела.
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перста и т. д. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
— Полно, Борис Павлович, вздор молоть, — печально, со вздохом сказала бабушка. — Ты моложе был поумнее, вздору не молол.
Она через очки посмотрела на него.
— А Тит Никоныч так и увивается около вас, чуть на вас не молится — всегда у ваших ног! Только подайте знак — и он будет счастливейший смертный!
Марфенька не унималась от смеху. Бабушка немного покраснела.
— Вот как: и жениха нашел! — сказала она небрежно.
— Что ж, — продолжал шутить Райский, — вы живете домком, у вас водятся деньжонки, а он бездомный… вот бы и кстати…
— Так это за то, что у меня деньжонки водятся да дом есть, и надо замуж выходить: богадельня, что ли, ему достался мой дом? И дом не мой, а твой. И он сам не беден…
— А это на что похоже, что вы хотите женить меня из-за денег?
— Ты можешь понравиться девушке, и она тебе тоже: она миленькая…
— Вы с Титом Никонычем тоже друг другу нравитесь, вы тоже миленькая…
— Отвяжись ты со своим Титом Никонычем! — вспыльчиво перебила Татьяна Марковна, — я тебе добра хотела.
— И я вам тоже!
— Пустомеля, право, пустомеля: слушать тошно! Не хочешь угодить бабушке, — так как хочешь!
— А вы мне отчего не хотите угодить? Я еще не видал дочери Мамыкина и не знаю, какая она, а Тит Никоныч вам нравится, и вы сами на него смотрите как-то любовно…
— А вот еще, — перебила Марфенька, — я вам скажу, братец: когда Тит Никоныч захворает, бабушка сама…
— Ты, сударыня, что, — крикнула бабушка сердито, — молода шутить над бабушкой! Я тебя и за ухо, да в лапти: нужды нет, что большая! Он от рук отбился, вышел из повиновения: с Маркушкой связался — последнее дело! Я на него рукой махнула, а ты еще погоди, я тебя уйму! А ты, Борис Павлыч, женись, не женись — мне все равно, только отстань и вздору не мели. Я вот Тита Никоныча принимать не велю…
— Бедный Тит Никоныч! — комически, со вздохом, произнес Райский и лукаво взглянул на Марфеньку.
— Ну, вот, бабушка, наконец вы договорились до дела, до правды: «женись, не женись — как хочешь!» Давно бы так! Стало быть, и ваша и моя свадьба откладываются на неопределенное время.
— «Дело, правда!» — ворчала бабушка, — вот посмотрим, как ты проживешь!
— По-своему, бабушка.
— Хорошо ли это?
— А как же: ужели по-чужому?
— Как люди живут.
— Какие люди? Разве здесь есть люди?
В это время Василиса вошла и доложила, что гости пришли: «Колчинский барчонок…»
— Это Николай Андреевич Викентьев: проси! «Какие люди!» хоть бы вот человек: господи, не клином мир сошелся! — сказала Бережкова.
Марфенька немного покраснела и поправила платье, косынку и мельком бросила взгляд в зеркало. Райский тихонько погрозил ей пальцем; она покраснела еще сильнее.
— Что вы, братец… вы… опять… — начала она и не кончила.