ГЛАВА 8. Дарина
Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить.
Ну вот и все. Что теперь будет со мной? Что будет дальше со всеми нами? Как жить в этом кошмаре? Я ведь совершенно не знаю Макса. Я не помню его. Мои сведения обрывочны. Либо жуть, которую рассказывал мне Дима, либо то ошибочное приторно-горькое сумасшествие, которым окутал меня мой муж, заставив обезуметь от любви к нему. Влюбиться в него заново с такой силой, что этот ураган сметал все доводы рассудка. Стало страшно, что как тогда уже не будет. Погасло то ослепительное солнце в его глазах, которое грело меня. Максим любил меня прошлую. А настоящую… настоящую он так и не понял, не принял и возненавидел. Первые дни я боялась, что он поступит со мной как когда-то, как в тех сведениях из больницы, которые мне показали. Боялась побоев и насилия. Но ничего подобного не происходило. Максим больше не ударил меня ни разу. Ооо, я действительно плохо его знала, потому что никто не говорил и не предупреждал, что он может пытать меня психологически, извести так, что я не буду знать, куда себя деть. Я осталась одна. Как те, кто ждут приговора в камере и считают секунды, которые кажутся им бесконечными. Так и я. Я ждала его приговора. Наверное, ему нужно время, чтобы остыть и решить, как поступить со мной дальше. В сердце теплилась надежда — ведь он меня любит, возможно, пощадит, и меня не ждет та же участь, что и других его женщин. Ведь я не другая — я его жена.
И тут же голоса сомнения, наперебой внутри криками и шепотом, стонами и всхлипами. Ты теперь никто. Ты только называешься женой. Он отнял у тебя даже возможность видеться с дочкой. Ты уже не та Дарина и никогда ею не будешь, а она не вернется в тебя. Есть ТЫ. А ты причинила ему боль, ты предала его. И насколько эта боль была сильна, судить может только он, а тебе придется ждать его приговора.
Но ведь он говорил, что любит меня. НЕ МЕНЯ — ЕЕ. Меня он любил лишь потому, что я внешне на нее похожа.
Я ничего для него не сделала… тогда как она любила его, поддерживала, она была с ним в трудные минуты и прощала его, а ты… ты только предавала, ты отталкивала его и его дочку. Ты сделала все, чтобы убить его любовь. От отчаяния я вся задрожала. Чего мне ожидать от Зверя, которому причинили боль, которого обманули и который считает, что ему изменяли? И Зверя, который понял, что женщины, которую он любил, все же нет. Неужели он меня убьет?
Так уже было один раз и может быть снова. Но тогда меня оболгали, а сейчас… я сама во всем виновата. У меня есть лишь один шанс — вернуть его чувства или пробудить новые. У нас состоялась сделка. Он предложил, а я согласилась. На самое отвратительное и унизительное положение при нем. И это мой шанс. Пусть грязный, отвратительный, но шанс.
Только чем это все закончится? Стать его игрушкой, рабой… а если посмею быть непослушной, он меня начнет ломать. А если именно в этом и есть мое спасение. В покорности. Разве я не могу быть равным противником в этой игре. Если я изучу его? Если пойму его и стану ЕЮ, может, у меня получится вернуть все обратно?
Самое дикое в этой ситуации было то, что мои чувства к нему никуда не пропали, не исчезли, и несмотря на увиденную мною жестокость, они лишь обострились. Было в этом нечто острое, запредельно-притягательное и умопомрачительно порочное. Меня влекло к нему, швыряло к его ногам. Меня пленила и манила боль от его сильных рук, жадные поцелуи до синяков. Максим очень сильный мужчина, властный, порабощающий своим давлением, и вместе с этим страшный и опасный, как дикий зверь. Ему невероятно подходила эта кличка — ЗВЕРЬ. Она отражала всю его сущность. И что-то неправильное и странное во мне тянуло именно к этому человеку. И несмотря на весь кошмар происходящего, разве при словах: "Теперь я буду трахать тебя, как последнюю бл***дь. Как захочу, куда захочу и где захочу…", меня не пронизало необъяснимым возбуждением вместе со страхом? Волна бешеного адреналина, узел внизу живота и желание, чтоб трахал именно так, как сказал.
Видела его взгляд, его синие, темные, как грозовое небо, нагнетенное тучами, глаза и возгоралась от одной мысли, что он по-прежнему, после всего, меня хочет. И тут же вспомнился Дима, подвешенный на страшном крюке, испуганная женщина, ребенок и те фотографии… те люди с выколотыми глазами, которые посмели перейти дорогу Максу Воронову. Зверю.
Меня может ждать то же самое, и никто не остановит моего мужа. Ни брат, ни Фаина… никто. Ведь они до сих пор не вмешивались и не вмешаются. Фаинаааа… Сердце подпрыгнуло, заколотилось. Фая, она может мне помочь, она единственная, кого он послушает. Она скажет мне, как там моя маленькая девочка. Я бросилась к сотовому, набрала ее номер, но услышала, что моя сим-карта заблокирована для исходящих звонков. Швырнула мобильный. Он не даст мне ни с кем говорить. Раньше особо не давал, а теперь и подавно.
В дверь постучали, и я вздрогнула, а потом сама себе зло усмехнулась. Зверь стучать не станет. Вышибет к такой-то матери, если решу закрыться. Зашел его пес, который вечно немой тенью шастал везде за мной по дому.
— Максим Савельевич приказал вам собираться. Через пару часов у вас самолет.
— Самолет куда?
— Вы улетаете сегодня в Прагу.
Я кивнула и пропустила служанку с двумя дорожными чемоданами. Она принялась складывать мои вещи, перебирая гардероб и не интересуясь мои мнением. Я смотрела, как аккуратно в стопочку складываются мои платья, чулки, нижнее белье, украшения.
— А джинсы, майки?
— Максим Савельевич велел только платья, юбки. Никаких брюк, джинсов и костюмов. Мне перечислили, что именно сложить. Не волнуйтесь.
Даже так? Перечислил, что сложить? Он что, знает из чего состоит моя гардеробная? Я сама не знаю, а он знает все вплоть до цвета моих комплектов нижнего белья. Я для него как на ладони, а он для меня как за семью замками, и когда срываешь один, за ним появляется еще два. Разве наше соглашение заключало в себя отъезды куда-то, неужели я теперь во всем буду бесправной марионеткой? Это слишком. Я человек. И пора бы ему об этом напомнить.
Прошла быстрым шагом мимо девушки, которая продолжала собирать чемоданы, и направилась в кабинет своего мужа.
— Я не поеду ни в какую Прагу. И тем более, как заключенная в той робе, что ты подобрал для меня.
Выплеснула едва открыла дверь и замерла, так как он был не один. Несколько парней, которых я обычно у нас дома не видела. Они что-то тихо обсуждали, и мой муж чертил какие-то линии на бумаге. Бородатый здоровяк кивал и тыкал в бумажку толстым пальцем.
— Вот здесь будет ряд машин и здесь. Вы не приближаетесь и займете позиции за деревьями, чтоб эти суки вас не видели. Выжидать будете с ночи. Если я не поднял руку, то вы не дергаетесь… Все свободны.
Потом медленно повернулся ко мне, зажимая зубами сигарету, чуть щурясь от дыма, кивнул бородачу на дверь, и мрачная компания удалилась. Они на меня даже не посмотрели, и я знала почему — он мог бы им за это выколоть глаза. Не знаю, но эта мысль промелькнула в мозгу и стало не по себе.
Как хорошо он выглядит, по сравнению со мной заплаканной, с припухшими глазами, взъерошенными волосами и в домашнем платье. Максим чисто выбрит, никакой щетины. И я бы никогда не подумала, что ему настолько идет эта гладкость. Его волосы блестят и зачесаны назад, на нем светло-голубая рубашка. Из-за этого цвета его глаза кажутся не темно-синими, а льдисто-голубыми. Рукава рубашки закатаны, и я судорожно сглотнула, когда посмотрела на его руки. Такие сильные, жилистые, широкие запястья с большим циферблатом часов, и у меня что-то затрепетало внутри от взгляда на них. В кабинете витает запах его парфюма и сигарет. Его красота сейчас кажется вкрадчиво опасной, как у ленивого зверя, греющегося на солнце. Но я почему-то не доверяю этому обманчиво спокойному виду. Мне кажется, зверь в полной боевой готовности кинуться на жертву и растерзать.
Он окинул меня взглядом с ног до головы. Уничижительным взглядом. Не выпуская сигарету из зубов, и я вдруг ощутила себя жалкой, ничтожной и совершенно неподходящей такому мужчине, как он.
— Закрой дверь на ключ.
От звука его голоса внутри оборвалась какая-то струна, и дрожь прошла по телу.
Непроизвольно подчинилась, но с порога не двинулась.
Он отвернулся и собрал все бумаги на столе, аккуратно сложил в ящик, сбил пепел в пепельницу. Отодвинул ее на край стола, закрыл ноутбук и смахнул невидимую пыль со столешницы. Все движения размеренно спокойные. Но чем аккуратней и медленней двигались его руки, тем больше я ощущала, как раскаляется в кабинете воздух. На меня не смотрел, совершенно игнорируя мое присутствие. Словно я пустое место.
— Никогда больше не смей врываться в мой кабинет без стука и без приглашения. Это не твоя спальня. Тебе здесь делать нечего.
Сказал довольно тихо и спокойно, но меня обожгло его холодом.
— И еще — ты поедешь, куда я скажу и когда скажу.
Наконец-то посмотрел на меня, и мне захотелось исчезнуть, стать невидимой, прозрачной. Взгляд, полный презрения, словно я отвратительное насекомое. Нет, не опасное и не ядовитое, а именно отвратительное.
— Я долго думал, как поступить с тобой. Я мог бы насрать на все. На свою семью. На твоего брата, да на всех и наказать тебя так, как ты того заслужила. Но… я этого не сделаю. Многое изменилось. Как и я сам. Ты моя жена, а мы теперь играем в большие игры, а не машем ножами и пистолетами. И я дорожу всем тем, чего мы достигли за это время. Ты обязана сопровождать меня везде, присутствовать на встречах с моими партнерами, светиться перед прессой. И никаких скандалов. Ты будешь делать все, что я скажу. И столько времени, сколько мне это будет нужно. Возможно, пару месяцев, возможно, год. Поверь, твое общество и твой богатый внутренний мир мне больше не интересны. Потому что там пусто. Там звенит какими-то непонятными мне ценностями и приоритетами. Мне плевать на твои желания, чувства, на твои проблемы. Да и на тебя плевать. Меня интересуют мои желания, мои проблемы. Пока мне все еще интересно, чтоб ты удовлетворяла некоторые из них — ты будешь это делать тем способом, который выберу я.