Но я буду не я, если не попытаюсь это сделать.
Со свистом втянула воздух и распахнула глаза. Выла сирена скорой помощи, возле меня суетился Антон и Фаина… Я в машине, на носилках. Рыдаю навзрыд так, что кажется сейчас задохнусь. Фаина сжала мою руку и тревожно всматривалась в мое лицо.
— Вспомнила… да? — тихо спросила она, даже не спросила, я видела в ее глазах уверенность в этом и какое-то сожаление, словно она предпочла бы, чтоб этого не случилось.
— Мне больно… я задыхаюсь… мне так больно.
— Я знаю… — повернулась к Антону, — серьезных повреждений нет. Мелкая царапина и гематома на лбу. Мы сделаем пару снимков, посмотрим. Но я думаю, здесь ушиб и испуг.
Она гладила меня по голове, но я не могла успокоиться, я слишком наполнилась эмоциями и воспоминаниями, меня раздирало на части. Я захлебывалась и судорожно цеплялась за нее, как за спасательный круг.
— Я должна идти к нему… — неуверенно прошептала и тяжело вздохнула, глотая слезы, — должна все ему сказать, но я даже не знаю, где он.
— Я дам тебе адрес… — тихо сказала Фая. — Раньше он бы не стал говорить с тобой, с той, кем ты была. Сейчас есть шанс. Мизерный, но он есть.
Самое странное, что я не чувствовала перемен. Я по-прежнему оставалась сама собой, только теперь больше не пустой, а до краев наполненной эмоциями, они давили на меня, ломали, выворачивали наизнанку.
— Сейчас я могу не опасаться за тебя… могу быть уверенной, что ты найдешь нужные слова, и что он… что он не причинит тебе вреда.
До какой степени он возненавидел ТУ меня? До какой невозможной грани дошел, если Фаина начала опасаться за мою жизнь? Неужели из-за Димы? Из-за того, что я… но ведь меня заставили. Боже. Это какое-то безумие, все, что происходило в последнее время, какой-то сюрреалистический сон. Я должна идти к Максиму и говорить с ним. Я просто обязана это сделать.
После всех проверок и анализов, пока меня готовили к выписке, Фаина сидела со мной в ее кабинете. Мы долго молчали, она давала мне время подумать, свыкнуться с тем, что я вспомнила, принять саму себя и осознать все, что произошло в последнее время с нами всеми.
— Почему ты сказала мне, что принятое им решение лучше для меня?
— Потому что он… он больше не вернется к тебе. Я увидела это в его глазах. Я хорошо его знаю. Но… все же хочу верить, что тебе удастся…
— Я поеду к нему, и мы поговорим.
Ооо, какой наивной я была в тот день и верила, что я смогу достучаться сквозь его броню. Это ведь мой мужчина, мой Зверь, мою любимый. Он увидит, что я все вспомнила, увидит, как я сильно его люблю и… и все станет на свои места. Только Фаина смотрела на меня по-прежнему с жалостью, и мне это не нравилось.
— Я вот даже не уверена, что тебя впустят в его дом. Охрана может не дать приблизиться ни на шаг.
— Пусть только попробуют. Я его жена.
— Он уже всем сообщил о разводе… По крайней мере так сказал мне Антон. Насчет того, говорил ли он с Андреем, я не знаю.
Проклятые бумаги. Я не хочу о них слышать. Не хочу ничего знать. Я не давала своего согласия.
— Я ничего не подписывала и разводиться с ним не собираюсь.
Так жалко, так безнадежно это звучит, и я слышу эту безнадежность.
— Это же Макс. Всего-то купить бумаги. И кого волнует твое согласие.
— Хорошо. Пусть так. Пусть он это сделал сам. Я хочу, чтоб он сказал мне это в глаза. Посмотрел и сказал, что отказывается от меня.
Он снял дом за городом. Больше похожий на крепость. Максим любил огромные здания и много места. А еще любил глушь, полное уединение. Подальше от цивилизации.
Я добиралась сюда больше двух часов, по ухабистым, размытым дорогам, без указателей. Здание пряталось в самой гуще деревьев, в лесопосадке в сорока метрах от трассы. Я остановилась возле массивных высоких железных ворот и посигналила. Никто и не подумал их отворить, хотя уверена, они видели в камеры мою машину и номера.
Я бросила взгляд на себя в зеркало, на пластырь на щеке. Бледная, с синяками под глазами, гематомой на лбу, ненакрашенная… Может, в таком виде не стоило являться к мужчине, который привык к самым роскошным женщинам. Плевать. Я не пришла его соблазнять. И я не одна из этих роскошных женщин — я его жена.
Вылезла из машины и подошла к воротам, позвонила в домофон.
— Откройте ворота, — железным тоном, не терпящим возражения. Неприятно укололо где-то внутри то, что никто не спешил особо ни отвечать, ни открывать. Значит, и правда, сообщил, что развелся со мной. Жена Зверя стала бывшей, и с ней можно не церемониться?
— Не велено кого-то пускать. Только по приглашению.
Сказано с вызовом и полной уверенностью в своей безнаказанности.
— У меня пожизненное приглашение, я — Дарина Воронова, и я пока еще жена Максима Савельевича. Когда я въеду в этот дом после перемирия, вы останетесь без работы. Я вам обещаю… а может, и еще без чего-то, ведь нрав вашего хозяина ох как крут.
Какое-то время в домофоне не раздавалось ни звука, а потом все же меня впустили на территорию особняка. Чужой дом. Враждебный. Словно ощетинился и выставил иголки. Здесь, в его стенах, нет ничего, напоминающего обо мне.
Передо мной открыли парадную дверь и пустили меня внутрь. Я швырнула одному из плебеев моего мужа свой плащ и с гордо поднятой головой вошла в дом, и последовала навстречу Антону, который выглядел озабоченным и даже бледным.
— Где мой муж?
— Кто дал вам этот адрес? Фаина?
— Какая разница? Ты решил меня допросить?
— Мне приказано вас сюда не впускать.
— А мне плевать на то, что тебе приказано. Я все еще Дарина Воронова и все еще жена твоего хозяина. Так что подожми хвост, убери клыки, прижми уши и отойди в сторону, и, может быть, я дам тебе лизнуть мою ногу, когда войду в этот дом в следующий раз.
Антон несколько секунд смотрел на меня, но я не отвела взгляд, и он попятился назад, слегка склонив голову. Вот так. Знай свое место.
— Я доложу, что вы здесь.
— Не надо таких церемоний, я сама найду Максима. Ты свободен.
Антон замялся, беспомощно посмотрел на двух охранников, потом снова на меня.
— Я думаю, все же лучше предупредить, и Максим Савельевич сам выйдет к вам.
Я не стала возражать, но не осталась стоять внизу, а пошла следом, стиснув пальцы, заламывая их, чувствуя, как начинаю нервничать все больше, как покрываюсь бусинками пота. Когда мы дошли до массивной двери, судя по всему от кабинета, и та захлопнулась у меня перед носом, я вздрогнула, в очередной раз понимая, насколько меня здесь не ждали.
И в эту секунду я услышала голос своего мужа, полный ноток раздражения и презрения.
— И что? Мне плевать. Вышвырни ее за дверь. Я сказал, что никого не хочу видеть.
— Это Дарина… ваша жена.
— Бывшая, — я закрыла глаза и стиснула челюсти, я должна это вытерпеть, — моя БЫВШАЯ жена, а значит — НИКТО. Пусть убирается.
— Она не хочет уходить и требует встретиться с вами немедленно.
— Требует? — он расхохотался. — И что? Тебя это испугало? Я сказал, выставить ее за дверь. Выполняй.
В эту секунду я решительно распахнула дверь.
— Я сама уйду после того, как поговорю с тобой. Не волнуйся.
ГЛАВА 14. Дарина
Как можешь ты кого-то любить, не любя его таким, каков он есть на самом деле? Как можешь ты любить меня и в то же время просить меня полностью измениться, стать кем-то другим?
Максим оттолкнул от себя Антона, и тот, миновав меня, вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Как неожиданно. Мадам Воронова собственной персоной. — царапнул мое лицо злым взглядом, затягиваясь сигаретой. В кабинете плотной завесой повис табачный дым. — Надо уволить парочку тупых ублюдков, сидящих внизу.
Опустила взгляд и увидела в его руках бутылку. Он не спрятал ее и не скрывался. Отхлебнул из горлышка виски и кивнул мне на кабинет.
— Входи, если пришла.
И смотрит на меня из-под нахмуренных бровей. Взгляд чуть поплывший от алкоголя. Он пьян. Насколько, не знаю. Но пьет, судя по его виду, далеко не первый день.
Смотреть больно. Особенно от понимания, что ни обнять, ни поцеловать. Ничего не смею и ни на что не имею права. Как же пусто и дико было без него все эти дни. И я в эту секунду осознала — а ведь я не смогу без него. Я просто загнусь от отчаяния и тоски. Даже сейчас, когда между нами пропасть, я начала дышать, увидев его рядом. Не изменился совершенно. Даже этот внешний бардак ему к лицу. Расстегнутая черная рубашка, не заправленная в штаны. Заросшее щетиной лицо, всклокоченные волосы и осоловевший взгляд с каким-то лихорадочным блеском. Он все равно дьявольски красив. Каждый раз рядом с ним чувствуешь трепет, чувствуешь, как мысли уносятся туда, где его губы с запахом виски сминают мой рот, а грубые руки разрывают на мне одежду.
— Принесла мне подписанные бумаги лично? Или есть какие-то просьбы и пожелания? Давай, вываливай, что там тебе надо при разводе. Я заранее на все согласен, лишь бы это поскорее закончить.
Я соскучилась даже по его грубости и сарказму, даже по его болючим словам, и сердце бьется так больно о грудную клетку. Это же мой Максим. Все, что он говорит — это отдача. Это отголоски его собственной боли. Ему больно, я ведь это знаю.
— Нет. Я ничего не принесла. К тебе пришла, Максим. Увидеть тебя хотела.
Сделала шаг навстречу, но он остудил мой пыл презрительным взглядом прищуренных от дыма глаз.
— Увидела? Дверь там.
— Я хочу поговорить, — огромным усилием воли проигнорировала его попытку выгнать меня.
— Мало ли, что ты хочешь. Сделай одолжение — избавь меня от своих капризов и пожеланий. Ближе к сути. Подписала документы? Есть какие-то требования? Если нет, то освободи этот кабинет. У меня нет времени для тебя.
Плевать. Пусть гонит сколько угодно. Я же знаю, что все эти ножи и бритвы, которые он выставил, чтоб ранить меня за причиненную ему боль. Ведь я всегда могла его успокоить… ведь там, где-то, есть незащищенное место, где-то есть хрупкие лезвия, о которые я, если и порежусь, то не до смерти, и сломаю парочку из них. Все еще окрыленная глупыми надеждами.