Это было больше чем любопытство. Это было едкое желание узнать. Оно захватило меня с такой силой, что я не могла от него избавиться. Они жили в элитной квартире в хорошем районе. Скорее всего, дом под охраной, внутри камеры и домофон. Тогда я уехала домой ни с чем. Но я постоянно об этом думала. Постоянно снова и снова возвращалась мыслями к этому ребенку. Не знаю почему.
Я вернулась туда опять, на следующий день и еще через день. Потом только поймала себя на мысли, что слежу за ними. Я поняла, в какой квартире живут, я так же поняла, что у них есть уборщица. Она приходит в первой половине дня два раза в неделю. Точнее, они. Наверное, работают от какой-то фирмы.
Я бы не решилась сделать то, что сделала, но иногда случай решает за нас. И это был именно такой случай. Их уборщица выбежала из дома в расстегнутой куртке, второпях, придерживая сумку, и помчалась к такси. Когда она уехала, я увидела пластиковую карточку работника "Полиш корпорейшн". Конечно, я ее подняла и уже на следующий день с милой улыбкой показывала карточку консьержке, которая не видела ничего, кроме экрана своего планшета.
— Только вчера был кто-то от вас, — проворчала недовольно.
— Верно, но у вчерашней работницы случился форс-мажор, и она, не окончив уборку, ушла раньше. Поэтому меня прислали сегодня — закончить. Наша фирма очень порядочная и нам важно, чтобы клиент был доволен, мы всегда исправляем свои ошибки бесплатно и…
Я ей надоела. Она, судя по всему, смотрела какой-то сериал у себя в планшете, и я явно мешала и раздражала.
— Вот ключ. Отметьтесь в книге и оставьте ваш паспорт.
Чееерт. Паспорт? Какой паспорт, что за бред. Демонстративно порылась в сумке.
— Ох, простите, я его не взяла. Мы постоянно здесь убираем. Это просто формальность.
— Мне нужен паспорт. Без паспорта впустить не могу.
Хорошо, надо всего лишь успокоиться. Я достала свой личный паспорт и протянула ей.
— Вот, пожалуйста.
Она даже в него не посмотрела. Положила в ящик и уставилась в свой планшет. Ну и отлично.
Я поднялась наверх, нашла квартиру и открыла дверь. Не знаю, что я искала. Ничего необычного здесь не было. Много игрушек, чисто, пахнет свежестью. Открыты окна в гостиной. На подоконнике цветы.
Я открыла несколько ящиков в письменном столе в одной из комнат, но ничего там не нашла. Потом вошла в детскую. На стенах картинки с животными, сами стены разукрашены в пастельно-голубой цвет. Висят портреты ребенка. Одного, без родителей. То с лошадкой, то с тигром игрушечным, то с автоматом. Я вначале пробежалась по ним взглядом вскользь и хотела выйти из комнаты, но меня как будто прибило по голове, и я все же вернулась к портретам. Ничего особенного в мальчике не было. Ничего, кроме пронзительно синих глаз. И я эти глаза уже где-то видела. Сорвала портрет со стены и поднесла к лицу. Пальцы тут же вспотели, и руки стали предательски холодными. Я положила портрет на тумбу. Потом я открывала все ящики столов, шкафов, тумбочек, пока не нашла папку с документами. Так смешно. Реально смешно. Все люди одинаковые, предсказуемые, статистически выдающие одно и тоже. У меня есть папка с документами дома. Не такая же, но есть. И наверняка есть у многих людей.
Я лихорадочно ее распахнула. Нашла свидетельство о рождении. С трепетом его открыла. Яков Левкович. Там, где имя отца, прочерк. Имя матери Ева Левкович. Мне кажется, я где-то слышала эту фамилию, но где, вспомнить не могла.
Да, ребенку чуть больше семи лет. И это ни о чем никому не говорит. Что ж, у Андрея есть свои тайны, и, может, это ребенок какого-то его друга, знакомого. Просто помогает. Я отложила свидетельство и хотела было спрятать папку, но она выпала из моих рук, и все бумажки ворохом из нее посыпались. Я принялась лихорадочно их собирать, пока одна из них не заставила меня застыть на месте.
Я перечитала ее огромное количество раз. Не знаю сколько. Наверное, сидела и перечитывала, и перечитывала, чувствуя, как на спине выступает холодный пот.
"Ребенок: Яков Левкович, предполагаемый отец: Максим Воронов. Комбинированный индекс отцовства… Цифры прыгают перед глазами. Вероятность отцовства 99,9999995%.
Предполагаемый отец не исключается, как биологический отец тестируемого ребенка. Исходя из результатов исследования, полученный путем анализов перечисленных локусов ДНК, вероятность отцовства составляет 99,9999995%…"
Дальше я словно погрузилась в прострацию, медленно сложила все бумаги, сфотографировала тест, точнее, его копию своим сотовым. Сложила папку на место. И вышла из квартиры.
— Эй, паспорт забыла? И у тебя тоже форс-мажор?
Я подошла к консьержке, забрала паспорт.
— Ключ отдай.
Отдала ключ и пошла к двери.
— Чумная какая-то.
Я была не просто чумная, я была в состоянии шока. Ни одной мысли в голове кроме той, что этот мальчик — сын Максима. От кого, почему его прячет Андрей? Я не знала, но я собиралась это узнать немедленно и прямо сейчас.
Я поехала к Андрею. Влетела в его офис, расталкивая охрану, впервые злая до такой степени, что казалось просто взорвусь. Брат, едва увидев меня растрепанную, бледную, приказал сотрудникам освободить кабинет.
— Что случилось?
Подал мне стакан воды, но я отставила его на стол, расплескав половину на бумаги, но Андрей даже не обратил внимание.
— Ты бледная, как смерть. Что-то узнала о Максе?
— Яков Левкович, — выпалила я. — Кто такой Яков Левкович? И почему никто не знает, что это сын… сын моего мужа?
Брат громко выдохнул и допил остатки воды сам.
— Верно. Никто не знал. До этого дня. — Андрей сел напротив меня за стол, закурил. — Начал заново и никак отвыкнуть от этой дряни теперь не могу. Александре не говори, — стряхнул пепел, — я так понимаю, следила за мной? Не доверяешь? Или… настолько чужими все стали. Какого черта происходит с этим семейством?
— Андрей… я сегодня узнала, что у моего мужа есть сын. Я хочу получить ответы. Сейчас хочу. Потом я отвечу на твои вопросы насчет того, что стало с нашей семьей… потом, когда вначале на них ответишь ты.
— Это Фиму расстреляли тогда в центре города. Я не убил его, как будто чувствовал, что пригодится. Он пришел ко мне с ребенком на руках, корчась от ломки и умоляя, чтоб денег ему дал… Никаких анализов мы тогда еще не проводили, потому что он не говорил, кто отец. Но я отказался ему помогать, отказался спонсировать его ломку. Вот и заявил, что я дядя. Конечно, никто не поверил. Сделали тест и… В общем, я мальчика забрал и сказал, что сам о нем позабочусь. Что конченому наркоману ни копейки не дам, потому что скорее ребенка уморит, чем откажется от очередной дозы. Он затаил злобу, через бывших напарников с людьми Ахмеда связался, поэтому и сорвалась тогда вся наша затея, когда Александра к заправке не приехала. Только Фима в последствии, как оказалось, и правда, к ребенку этому привязан, готов был на все ради того, чтобы его вернули. Я пообещал, что верну… знал, что лгу, но пообещал, что отдам. Хотел запустить пулю в лоб твари, только подумал, что должников лучше держать в живых. Некоторое время. Особенно если в твоих руках крючок, на котором тот плотно сидит.
И когда мы с Максом и Изгоем думали, как использовать ту информацию, которая у нас оказалась об Ахмеде и покушении, то мне сразу Фима на ум пришел. Собаке собачья смерть. А мальчик? Пока что он был в больнице. Я хотел убедиться, что он здоров и что моему племяннику ничего не угрожает. Просто не время пока. И вот, в очередной раз, когда Фима умолял дать увидеть ребенка хотя бы одним глазком, я сказал, что согласен, но только после выполнения одного задания. Тот согласился, не задавая лишних вопросов.
Ему заранее даже такую же татуировку набили, как у меня на руке была — для формальности. Для протоколов опознания и экспертиз всяких. Понятно, что все, кто был вовлечен в это дело, прекрасно знали об этой спланированной мистификации. И именно об этом мы и толковали тогда с генералом ФСБ. Чтобы похоронили без шума, никаких СМИ, усиленная охрана и ограниченный список "гостей". Фиму приодели… Одежда, обувь, темные очки… Я зашел тогда в задние бизнес-центра и сразу же вышел… Только это был не я… Шагал, делая вид, что забыл что-то в машине. Это заняло секунд десять. Фиму сразу же сняли. Расшибли голову всмятку, и вторым выстрелом в лицо. Это, можно сказать, везением было. А Якова я спрятал.
Он закончил монолог и закурил еще одну сигарету, а я откинулась на спинку стула, чувствуя, как задыхаюсь.
— Сестру Фимы Ева звали? Где она? Что с ней?
— Родила и покончила с собой. Макс ее бросил, она на коксе сидела, а потом вены порезала. Фима за это и мстил твоему мужу.
— Почему… почему ты не сказал никому?
— Не знаю… — Андрей отвернулся, — у вас и так неприятностей хватало. Ты в коме, он в шоке. Куда еще ребенок чужой.
— Это чудовищно.
— Здесь много всего чудовищного происходит, Дарина. Мы все здесь чудовища. И я, и твой муж, и Изгой. Все. Даже ты… потому что не напрямую спросила, а следила за мной.
— А ты бы сказал? Ты о ребенке сколько лет молчал. Ты и о Максе мне многого не говоришь. Так поверхностно. А я знать хочу. Все хочу знать. Я не дура какая-то бесхребетная, не овца. Не надо мной управлять, как своим стадом.
— Я не управляю тобой. Я уберечь хочу, после всего, что было, после аварии. Уберечь, понимаешь?
— Не надо меня беречь. Правду мне скажи. Где он?
— Пока не знаем. На след напали, но он тут же оборвался. Я ковыряюсь, ищу и найти ни черта не могу, как слепой котенок. Как в каком-то гребаном лабиринте. Мы последний раз говорили совсем недавно о наших делах, о бизнесе, а потом я узнаю, что он линии продал.
Андрей нервно расстегнул пуговицу рубашки у горла. Вот сейчас он не врал. Я видела, что не врал.
— Он мне письмо оставил.
Андрей сунул руку в карман пиджака и, ударив ладонью по столу, подвинул ко мне смятую-перемятую бумагу. Видимо, ее в порывах ярости пытались выкинуть и так и не выкинули.