И вот тот неизвестный, которого она ждала всю жизнь, ей писал.
«Ждите меня, – писал он ей, – я к Вам приду».
4
Когда Каракулову исполнилось семнадцать лет, его мать позаботилась о нем. Каракулов поступил приказчиком в лавку Игнатьева «Бакалея и другие товары».
Среди здешних продуктов, пахнувших селедкой и керосином, стоял он, легкий и лесной, пропахший ветвями и рекой. И словно он отпускал веселье, а не товары, словно свой смех развешивал людям, будто он давал сдачи своим здоровьем – люди уходили от него помолодевшими, смеющимися, будто выкупались в весенней реке.
Быстрой рукой он бросал на весы селедок, сахар и сушки. В его легкой руке товары теряли свою тяжесть. И кое-кто из недоверчивых покупателей, проверявших дома правильность игнатьевских весов, находили у себя лишнюю селедку, кусок сахара или другой довесок. Ясно, что Каракулов был вор, обвешивал хозяина. Он мог обвесить и их, а может, он был невеждой и не умел считать.
Эти люди пришли к Игнатьеву и сказали:
– Мы честные. А так как мы честные, то мы просим, чтоб ты прогнал вора.
– Где вор? – спросил Игнатьев. Он пил чай.
– Вон стоит! – показали они на Каракулова. – На тебя смотрит, нам подвешивает и смеется.
Игнатьев исполнил их просьбу.
Уходя, Каракулов подмигнул хозяину и рассмеялся.
– Вор вора видит издалека, – сказал он.
Он поманил к себе пальцем покупателей и сказал таинственно:
– Сволочи! – сказал он. – Нет, не так. Сволочи – и то по сравнению с вами люди.
– А мы кто ж? – спросили покупатели.
– Кто вас знает? С виду вы двуногие, а ничему не удивляетесь.
– А ты кто нам? Чего тебе надо?
– Мать моя вырастила меня возле вас. Вина не моя. Я вам сосед.
– А что ты хотел сделать, подбрасывая нам лишнюю селедку? Хозяина обмануть?
– Вас удивить хотел да обрадовать.
– Дурак! – сказали покупатели.
– Слова у вас не соленые. Скучно мне с вами! – сказал Каракулов и пошел в лес.
И вот случилось так, что в городе не стало плохих известий. И те, кто никогда не получали писем, стали получать, и даже Мария – и та получила письмо.
Не было такого дома, проходя мимо которого почтальон не остановился бы, не рассмеялся и не рассказал чего-нибудь, отчего стало людям смешно и они почувствовали себя умнее и вспомнили, что где-то есть другие города и страны и даже на далеких звездах – и то, может быть, есть люди, и везде, где есть люди, должны быть и деревья, травы, небо, детство и дома, отраженные в реке.
– А у вас, дорогие соседи, было ли когда детство? – говорил почтальон. – Вы хотя и живете возле пихтового леса, у горы Прекрасной с прохладным озером на верхушке, но всего этого вы не замечаете, с утра до вечера занятые заботой, нуждой и семейными делами. И ни в словах ваших, ни в делах ваших, ни в желаниях нету соли. По ночам вам снится счастье. Неженатым снятся жены, женатым сундуки снятся. Глупым снится каша, богатым снятся страхи. И те из вас довольны, которым не снится ничего.
Проходя мимо старых людей, у которых потускневшие глаза, глаза, не видящие красок, он останавливался, чтоб рассказать им то, что он видел, когда шел по лесной тропе.
Утром он видел, как проснулась река в тумане. В реке было солнце, прохладное, лесное. И окуни возле камней вильнули хвостом по воде.
Он видел двух уток, севших на озеро. Утки плыли покачиваясь. И он подумал: если бы он был уткой, каким бы он видел мир? Мир был бы прозрачным, синим, утренним, как это озеро в камышах.
Он видел сохатого, остановившегося возле реки. На минуту он как бы сам стал сохатым и увидел тонкие ветви елей, дым над горой, над домами проснувшихся людей, дома людей, похожие на своих хозяев, почти живые, и человека, бежавшего по траве. Человек этот был он сам.
Проходя мимо кедров, он останавливался.
– Кедры, – говорил он, – я хочу вам признаться. Вы видели меня маленьким. Кедры, я остался таким же, как в детстве. Мне хочется сделать что-нибудь необыкновенное. Кедры, когда я был маленьким, мне хотелось проходить сквозь стены, влетать в окна, как птица, быть сразу везде; мне хотелось знать, что думают люди, мне хотелось знать, как чувствуют звери. Кедры, мне хотелось быть и деревом, и выдрой, быть хариусом в горной речке, быть лебедем, облака трогать крылом, быть травой, что растет у ручья, ручьем быть, чтоб бежать и бежать, быть камнем, белкой быть, чтоб прыгать по ветвям, быть ветром, звездой быть, быть дорогой, по которой ходят люди, быть горой, быть косулей, прыгать, комаром быть, садиться людям на нос и потом опять стать человеком, как в песне. Кедры, скоро вас срубят. Из вас сделают комод. Купчиха будет вешать на вас свои юбки. Кедры, вас завтра срубят. Из вас сделают двуспальную кровать. Хотите, я вас подожгу, кедры? Лучше трещать в ветре, свалиться в реку, гнить стоя, стать пылью. Вы слышите меня, кедры? Я тоже хотел бы умереть как кедр.
5
После того как Каракулова уволили с почты, он поступил в зверинец.
Кроме двух медведей и волчат, в зверинце не было хищных зверей.
Там был олень с глазами Марии.
Маленькая белка сидела, как птица в клетке.
В дупле старого дерева жил соболь за решеткой.
Две легкие косули пощипывали листья.
И среди здешних зверей затерялась грустная обезьяна, любимица хозяина зверинца. Он прозвал ее «Артисткой».
Хозяин зверинца был тощий человек. Он ничего не делал. Его кормили звери. По утрам он приходил в зверинец посмотреть на своих зверей.
– Милый, – обращался он к Каракулову, – сделай так, чтоб мои звери не скучали!
– Ладно, – говорил Каракулов.
С тех пор как он перестал разносить письма, люди перестали их ждать. В зверинце не было отбоя от посетителей. И даже Мария, легкая, босоногая Мария, переступала порог зверинца, отдав свой последний полтинник, чтоб спросить у Каракулова, когда ждать ей письма.
Хозяин зверинца был доволен. Но чтобы не избаловать Каракулова, а то он, пожалуй, еще потребует прибавки, хозяин всякий раз говорил:
– Милый, – говорил он Каракулову, – сделай так, чтоб мои звери не скучали!
– Звери – не люди, – отвечал Каракулов. – Они не могут жить в домах. Им нужна природа.
– Милый, – говорил Каракулову хозяин, – дай им природу! Я тебе сделаю прибавку. Ты знаешь, как я обожаю своих зверей.
А звери действительно скучали. Их родные места были по соседству. Птицы слышали голоса своих родственниц, летавших на свободе. И любимица хозяина, Артистка, старая обезьяна, тосковала, глядя на людей. У каждого посетителя была пара. Жена стояла, прижимаясь к мужу, а у Артистки не было мужа, и ее волновали сильные желания, и в своих снах она видела волосатых мужчин своего племени на огромных деревьях жаркого детства.
С ненавистью глядела она на женщин, счастливых и смеющихся. Ей казалось, что они смеялись над ней.
Хозяин, видя горе своей обезьяны, горевал сам.
– Милый, – говорил он Каракулову, – я тобой недоволен. Мои звери скучают.
– Звери – не люди, – отвечал Каракулов. – Они не могут жить без природы.
– Так дай им природу! Я тебе сделаю прибавку. Ты знаешь, как я обожаю свою Артистку.
– У Артистки природа за морями. Она жила в жарких странах.
– Ну и что ж? – ответил хозяин. – Скажи адрес ее природы! Мне вышлют ее наложенным платежом.
Однажды ночью Артистка умерла. Хозяин плакал возле ее трупа. Ему казалось, что он теперь осиротел и в его зверинец уже не пойдут посетители: кому охота смотреть на волчат, когда волки бегают зимой по улицам города, а взглянуть на Артистку приезжали даже богатые тунгусы из далеких мест, платя за вход пушниной.
Хозяин устроил Артистке торжественные похороны. За ее гробом шло много народу и играл оркестр.
Вернувшись с похорон, хозяин позвал Каракулова и сказал:
– Сделай моих зверей счастливыми – и тебе будет хорошо!
– А что?
– Я сделаю тебе прибавку, лишь бы мои звери не скучали.
– Без природы их веселыми не сделаешь.
– А ты дай им природу! У меня денег хватит. Последний раз тебе говорю.
– Ладно, – сказал Каракулов, – сделаю. Только пеняйте на себя.
Каракулов жил вместе со зверями. Однажды ночью он проснулся. Ему было душно. Звери бились в своих клетках. Медведь плакал, как мужчина. Пищала белка. Олень просил о чем-то на своем полном ветра языке. Косули жаловались. Каракулов понял, о чем просили его звери. Он раскрыл двери клеток. И ему стало легко-легко, словно он стоял в ночном лесу.
Утром люди увидели возле окон оленя.
Медведь, как нищий, сидел у забора. Косули бегали по городу, ища выход. На деревьях сидели птицы теплых стран.
По улицам бегал хозяин зверинца, прося соседей, чтоб они помогли ему загнать его зверей.
А Каракулова разыскивали полицейские. Они искали его два месяца. Кто-то распустил слух, что он уехал в жаркие страны и там помер. И только Мария пела у озера, плакала; она надеялась и ждала.
6
Через три года в городе у горы с озером на верхушке появился фокусник. Никто не видел, откуда он явился. На заборах города было расклеено объявление:
«В пятницу вечером, под открытым небом я попрошу жителей города сказать мне свои желания. Три желания из числа всех высказанных будут мною исполнены».
И вот в городском саду под деревьями собрались купцы и купчихи, лавочники и лавочницы, чиновники и чиновницы с сыновьями и дочерями. На заборах и деревьях сидели ребятишки, а небогатые их родители стояли по ту сторону забора и смотрели в щель на то место, где должен был появиться фокусник.
Фокусник, с виду иностранец, вышел таинственной походкой. Лицо его скрывала тень от длинных полей шляпы. Он поклонился на все стороны и сказал:
– Застенчивые люди могут посылать мне свои желания в письменном виде.
Он стоял, ожидая желаний. Но желания не поступали. Посетители молчаливо рассматривали приезжего. И только лысый фармацевт здешней аптеки, сидевший в первом ряду со своей курчавой женой, сказал небрежно: