И вздох как день, и шаг – тысячелетье.
Я в мире медленном живу и любопытном
И конь как Тициан рисует мне копытом
То небо, то огромную Венеру, то горы
То деревья большие и прохладные
И я смотрю и взоры мои в море,
А море мое мир немирный и доклад.
1942
«Здесь одинокий Тассо ставил таз…»
Здесь одинокий Тассо ставил таз
Чтоб золото промыть в ключе и песню.
Здесь Ариосто пел в последний раз
И песню превращал он в Ципикан
В проток весенний что гремит бессонно,
И это было никогда во время оно
И время жизни ставило капкан,
И плакала тайга и камень – век,
И каменный всё видел человек
Но выразить не мог он безъязычный,
И пас оленей безразличный
Тунгус, и трубку он курил
И молча он с тайгою говорил.
1942
«Ворона взмахом крыла пишет в небе картину…»
Ворона взмахом крыла пишет в небе картину.
Гинсбург в длинный бинокль смотрит в кустах на Арину.
Вот уж раздела белое тело Арина похожее на перину,
Вот уж сорочку сбросила пухлой рукою в корзину,
Вот уж рукою другою чешет жирные бедра,
Вот уж в воду идет, неся с собой ведра,
Вот уже колыхаясь и фыркая бодро,
Из речки на берег выходят и ведра и бедра.
Ворона летая всё пишет и пишет на небе картину.
Гинсбург в длинный бинокль смотрит в кустах на Арину.
1942
«Мне Гоголь сказал по секрету…»
Мне Гоголь сказал по секрету
Что осень забыта, убита,
Что будет за брата расплата,
Что птицей бьется забота,
На сердце пришита заплата.
Мне Гоголь сказал по секрету,
Я крикнул. Но нету ответа.
1942
«Я девушку съел хохотунью Ревекку…»
Я девушку съел хохотунью Ревекку
И ворон глядел на обед мой ужасный.
И ворон глядел на меня как на скуку
Как медленно ел человек человека
И ворон глядел но напрасно,
Не бросил ему я Ревеккину руку.
1942
«Его оленье величество…»
Его оленье величество,
Его осеннее высочество
Из леса вмиг
И смотрит гордо лик
В воде нога и губы,
Но выстрел вдруг и груб.
Олень ногою пенит воздух.
Мутнеет глаз.
И реже взмах.
Нож режет пах.
1942
«Не корми меня хрустящими грибами…»
Не корми меня хрустящими грибами,
Не целуй меня солеными губами.
Я Алена променял тебя на лен
Я Алена утонуть хотел да лень.
1942
«Сестра твоя залаяла напрасно…»
Сестра твоя залаяла напрасно,
Бесстыдные деревья улыбнулись,
Гора сошла с ума опасно
И реки к рекам не вернулись.
Жених сидит и ест невесту,
Старик сосет козу безлюдный.
И теща высунула тела тесто,
И теща показала свои груди.
А теща предложила свои груди
И юбку подняла безумно.
А в окна к нам глядели люди.
1942
«Я Овидия увидел…»
Я Овидия увидел,
Пел Овидий под сосною,
Под сосною пел со сна.
Я Овидия обидел
Песню я сравнил с овсом.
1942
«Снопы как девки в поле с песней…»
Снопы как девки в поле с песней
Идут и нет, стоят и снятся.
И осень с лесом в гости вместе
Не знают плакать иль смеяться.
И неба чистого как речка
Подняв гора, вот-вот уронит.
А вот раскрыв свой рот овечий
Глядит овца как будто ей понять.
1942
«Он сердце продал на орех…»
Он сердце продал на орех
Как будто сердце прореха.
Неряху постигла проруха
И он не увидел порога.
Его укусила старуха
Приняв в темноте за пророка.
1942
«И в нас текла река, внутри нас…»
И в нас текла река, внутри нас
Но голос утренний угас.
И детство высохло как куст
И стало пусто как в соломе.
Мы жизнь свою сухую сломим
Чтобы прозрачнее стекла
Внутри нас мысль рекой текла.
1942
«Глаз олений замер…»
Глаз олений замер.
Ум тюлений умер.
Гром трясется в небе.
Кровь несется в бабе.
1942
«Парень озеро обняв…»
Парень озеро обняв,
Сел в траву с усами.
То не сон, то явь,
То не парень, то мы сами,
То не озеро, а снег.
У оленя длинный бег.
1942
«Овидий, завидующий белке…»
Овидий, завидующий белке
Овидий, мечтавший о булке,
О горе поет и зиме.
Вдруг ветер подул и речное наречье
Покрылося льдом,
К песне примерзли слова.
Накинув шкуру овечью
Озябший Овидий идет по дрова.
1942
«Ее пролили на поляне…»
Ее пролили на поляне
Чтоб кровью быстрой напоить деревья.
И небу поклялись древляне
Беречь деревья на здоровье.
1942
«Приятеля след…»
Приятеля след.
Озеро плещет о берег прекрасно.
Приятеля нет.
И я по следам. Лес сумрачный открываю
И в лес я открытый вхожу за собою закрыв.
Евгений! Кричу я.
Борис! Отвечает мне эхо.
Почуя
Меня в темноте, приятель хохочет.
Но раз! И на мне и вынул уж нож.
И хохот безумный, как будто олень недобитый
И озеро плещет о берег весь день.
1942
«И он отведал человечины…»
И он отведал человечины
Адольф с овечьим взглядом.
Жена стояла рядом
В воде и стуже,
Глядя как ели мужа.
1942
«Двое меня на поляну к осине попросят…»
Двое меня на поляну к осине попросят,
А третий наденет на шею веревку.
И девушки будут смеяться воровки
Глядя на ноги мои что так странно висят.
1942
«Крик зайца и всё…»
Крик зайца и всё
То не заяц, то режут ребенка в лесу.
И сердце раскрытое криком
От жалости сжалось.
1942
«Лось забежавший с испуга во двор…»
Лось забежавший с испуга во двор,
Иль девушка пришедшая к речке топиться,
Иль девичье сердце, а в сердце вонзился топор.
Заплакать по-девичьи, горя напиться
Или как лось, увидя людей задрожать.
1942
«Сон соболю приснился не соболий…»
Сон соболю приснился не соболий
И тополю не топал тополь.
И плакала волна в Тоболе
О Ермаке, что не увидит поле.
И плакала волна в Тоболе
О соболе что не услышит боли
О Ермаке что не увидит воли.
И соболю не снился сон соболий.
1942
«Дедушка с ногой вороны…»
Дедушка с ногой вороны,
Бабушка с лицом Адама,
Девушка кричит Арона,
Дом молчит. Стекло без рамы.
Девушка зовет Арона.
Едет к ней Арон без раны.
Ворон ворону в ответ:
Бабушка, тебе привет.
<1942>
«У девушки птичья губа…»
У девушки птичья губа.
Сервантес идет в сельсовет.
В двенадцать завыла труба.
Заике не дали обед.
В двенадцать завыла труба.
И парень по девушке грубо.
На крыше желтеет трава,
Да девушка – птичья губа
На поезд враскачку без груза.
А в озере гром и осока
Да гуси на небе высоко,
Сервантес, обед и труба,
Да девушки птичья губа.
<1942>
«Сквозь сон я прошел и вышел направо…»
Сквозь сон я прошел и вышел направо,
И сон сквозь меня и детство сквозь крик.
А мама сквозь пальцы и сердце. Орава.
И я на краю сквозь девицу проник.
И я здесь проник сквозь девицыну ногу,
Плоть и сквозь ум и сквозь рот
И сквозь плечи, сквозь стены и бога
Сквозь дыры и море как крот
И я здесь как крик, как иголка, как мама
Сквозь пот. И я здесь безумец бездумный
Я – ум чтоб иголкой сквозь сон и сквозь дуб
Сквозь годы и утро, как светлая рама
И ум мой неглупый сквозь девичий пуп.
<1942>
«Срубили сестру, как осину…»
Срубили сестру, как осину
И брата срубили, свезли,
И бросили руки в корзину
И ноги с собой унесли.
И сердце по-птичьи смеется,
Воркует, тоскует в доске.
А ум под тобою трясется