ние своих дам, чувствовали себя хозяевами положения и потому были снисходительны к нервозности, сосредоточенности и неумелости своих юных подруг.
– Здравствуй, жопа, в Новый год!.. – воскликнул Ванька, удивленно перекосившись и застряв в двери.
– Ты чего приперся? – недовольно спросил Каменев.
– Я буквально на две минуты – выпить по рюмочке.
Ванька щелкнул каблуками, по струнке прошел через комнату и мягко опустил свою бутылку на стол рядом с коньяком. Черно-дубовая коньячная этикетка в сравнении с бело-красной незамысловатой водочной выглядела как генеральские погоны рядом с солдатскими. Света глядела на Ваньку испуганно, а Мила презрительно отвернулась.
– Иван, – протягивая Свете руку, с обворожительной улыбкой представился Ванька. –
Иван, – сказал он Миле. – Друзьям можно просто Иван.
Поддернув на коленях замызганные трико, он опустился на стул и обвел присутствующих лучезарным взглядом.
– Кому налить? – спросил он, выливая всю водку себе в стакан. В комнате царило натянутое молчание. – За присутствующих дам! – пышно провозгласил Ванька и пригубил живительную влагу.
Крякнув, он всем телом скривился набок, достал из заднего кармана измочаленную пачку сигарет, выволок мятую, извилистую сигарету, придирчиво распрямил ее, сунул в бороду и со словами: «Прошу прощения!» – изящно взял обомлевшую Милу за запястье, поднес ее руку с сигаретой к своему лицу и прикурил.
– Симаков, ты что, пьяный? – наконец сообразил Каменев.
– Ясный хрен, – ослепительно улыбнувшись, подтвердил Ванька и закашлялся. – Если бы не чахотка, давно бы помер, – откашлявшись, сообщил он.
– Ты пепел уронил, – брезгливо сказала ему Мила.
– Ну и сигареты, блин, – пробормотал Ванька, отряхивая живот и колени. – Только закурил, а уже пеплом обсыпался, как… как Везувий.
Разряжая обстановку, все четверо засмеялись. Всем стало ясно, что перед ними так называемый гороховый шут.
Через час совсем стемнело, и компания сплотилась, как родная. Горела свеча, играл магнитофон, под потолком шевелился густой дым, на столе стояла вторая бутылка коньяка. Каменев и Савенко потихоньку тискали девочек. Ванька сидя спал. Все были изрядно пьяны, а Ванька пьянее всех. Он выжрал до конца свою водку, несколько раз присасывался к коньяку, потешал гостей и хозяев побасенками, наконец пожаловался, что его в общаге считают импотентом, потому что никто не видел, как он трахается, и уснул.
– Рота, подъем! – гаркнул ему Савенко. – Симаков, поди гулять!
– Не… – Ванька помотал головой. – Мы только пить начали…
– Все, пить больше нечего, – отрезал Каменев. – Поди погуляй. Мы же с тобой договорились, что ты до двух гуляешь?
– А ты у нас целый час отнял, – поддержал Савенко. – Значит, вернешься в три.
– Я не хочу гулять! – закапризничал Ванька. – Я хочу петь!.. Мисочке… То есть Милочке и Светочке… Дайте мне гитару!
– Вот пойди и поищи ее, – обрадовался Каменев.
– Я вернусь! – кокетливо сказал Ванька, встал, извиваясь всем телом, и погрозил девушкам пальцем: – Не шалите без меня, крошки!
По замысловатой кривой он добрался до двери и выпал в коридор. Дверь за его спиной долго и тщательно запиралась. Ванька побрел на пятый этаж к Вадику Стрельченко, у которого хранилась его гитара, и через десять минут вернулся.
– А это я!.. – закричал он, шлепая ладонью по двери.
Дверь нехотя приоткрылась.
– Ладно, не надо петь, – сквозь щель сказал Савенко.
Но Ванька вдруг ринулся на него, и напор был такой неожиданный, что Савенко не удержал позиции. Ванька ввалился в комнату. Свеча была уже задута, постели расправлены, а девушки разложены по постелям.
– Вот ведь коз-зел!.. – шепотом сказал Каменев.
– Песня! – объявил Ванька.
Шатаясь, он укрепился посреди комнаты и заорал на мотив марша «Прощание славянки»:
– Отцвела в огороде ака-ация,
Снова чистая совесть моя:
У меня началась менструа-а-ация,
Значит, я не бере-мен-ная!..
– Сделай что-нибудь с этой пьяной свиньей, – сказал Каменев.
Савенко мягко обхватил Ваньку за талию и повлек к выходу.
– Иди в холл, там и сбацай чего-нибудь, – на ходу увещевал он Ваньку.
Ваньку вытурили в коридор и снова тщательно заперли дверь.
Ванька опять сходил к Стрельченко, оставил гитару и вернулся. Резко, отрывисто, звонко и кратко он постучал в дверь так, как стучат только трезвые люди. После яростного перепирательства шепотом дверь приоткрылась, и Ванька ломанулся в щель, крича тоненьким, противным голоском:
– Я тоже хочу к девочкам!..
Но Каменев грудью выпер Ваньку в коридор, схватил за олимпийку на горле и отвесил две крепкие пощечины.
– Очухался? – злобно спросил он. – Соображаешь?
– Я мыслю, следовательно, я существую, – гордо изрек Ванька.
– Значит, так, Симаков, – внушительно сказал Каменев, отпуская Ваньку. – До трех часов ты мыслишь, следовательно, существуешь, в другом месте, понял? Или ты совсем оскотинился? Давай иди…
Каменев подтолкнул его, и Ванька сделал несколько неуверенных шагов. Тогда Каменев быстро вернулся в комнату и захлопнул дверь. Ванька тотчас подбежал к ней и замолотил кулаками.
– Откр-р-ройте, полиция! – басом заревел он. Дверь моментально приоткрылась.
– Сейчас как с-здану, сука!.. – бешено прошептал Каменев.
Ванька схватился за сердце и зашатался.
Каменев захлопнул дверь и яростно запер замок. Ванька отодвинулся к противоположной стене коридора и, едва услышал, как заскрипела сетка кровати, всем телом кинулся на дверь. Замок с хрустом вывернулся из косяка, дверь распахнулась, грохнув о стену, и Ванька пластом рухнул на пол семьсот двадцатой комнаты.
– «Ту-сто сорок четыре» п-просит п-посадки… – сказал он.
Когда Отличник сперва услышал мятежное Ванькино исполнение «Прощания славянки», а затем грохот и вопли, он вскочил с кровати, натянул штаны и выбежал в коридор. Мимо него вдоль стены, не глядя, быстро прошли Мила Северьянова и Света Ковалева. Затем из дверного проема семьсот двадцатой комнаты вылетел Ванька и шлепнулся на пол.
– Пролетарии всех стран, совокупляйтесь!.. – хихикая, орал он.
Отличник кинулся к Ваньке и успел вцепиться в спину Андрея Каменева, когда тот уже занес ногу, чтобы разбить Ваньке рот.
– Убирай этого пидара!.. – рявкнул Отличнику Савенко, удерживая трясущегося Каменева. – А то Андрюха его убьет!..
Отличник с неизвестно откуда взявшейся силой поставил Ваньку на ноги и увлек за собой. У Ваньки из носа текла кровь. Отличник впихнул Ваньку в блок, где в дверях семьсот десятой в одной ночной рубашке стояла Серафима.
– Сюда его, – уходя в тень, сказала она. – Что случилось?
Отличник уложил Ваньку на свою кровать.
– Накуролесил, ему и вломили, – сказал он. Серафима взяла свое полотенце, убежала в умывалку, вернулась, уголком вытерла Ваньке нос и усы, сложила мокрое полотенце компрессом и пристроила на лоб, потом стала осторожно ощупывать Ванькино лицо.
– Зубы, кости целы? – спросила она.
– Хрен их знает… – прохрипел Ванька.
– Теперь лежи спокойно, – велела Серафима, убирая из-под его затылка подушку. – Будет больно – позови.
Ничего больше не говоря, она легла обратно в свою постель. Растерянный Отличник стоял у шкафа, не зная, чего ему делать.
Ванька вдруг зашевелился, поднял руку и потрогал нос.
– Кажись, не течет, – сказал он. – Ну и шнобель у меня завтра на морде будет… Целая Шнобелевская премия.
Он снял полотенце и медленно сел.
– Попру я к Стрельченкам, – прокряхтел он. – Спасибо, Фимка.
– Больше не дерись, – спокойно сказала Серафима. – И не пей.
– Не буду, – вставая, ухмыльнулся Ванька. Он направился к двери и, открывая замок, сказал:
– Хоть один день не зря прожил…
Игорь купил бутылку вина и пришел ночевать к Марине Савцовой. Оказалось, что Марина куда-то уехала на всю ночь, а в комнате осталась одна Надя Новиченко. Игорь не расстроился, искренне заверил Надю, что считает ее девушкой Бориса Аргунова, а потому не будет на нее покушаться, откупорил бутылку и сел с Надей пить вино. Они уже почти все допили, когда дверь открылась, и в комнату вошел Борька Аргунов.
– Привет, это я, – сказал он и осекся, увидев Игоря.
– Добрый вечер, Борис, – вежливо поздоровался Игорь.
– Здорово… – не очень радостно ответил Борька, подавая руку и подозрительно заглядывая Игорю в глаза. Затем он сел на кровать Марины и развалился, закинув ногу на ногу.
– Квасите? – недоброжелательно поинтересовался он. – Я вам не помешал?
– Ничего, Борис, – спокойно сказал Игорь.
Все трое замолчали. Борька нервно качал носком. Игорь достал сигареты и закурил. Надя смотрела на свой стакан и задумчиво вращала его пальцами на столе.
– А куда Маринка уехала? – отрывисто спросил Борька.
– Домой, – кратко пояснил Игорь.
– А ты чего здесь делаешь?
– Сижу, – резонно заметил Игорь. Борька замолчал, разозлившись.
– Марина разрешила ему переночевать на ее месте, – осторожно сказала Надя.
Борька что-то проворчал.
– Прости, Борис, я не расслышал, – обратился к нему Игорь.
– Я говорю, ты, Надька, сказала, что будешь одна всю ночь…
– Откуда я знала про Игоря? Савцова мне не докладывала.
– А ты, Игорь, другого места ночевать найти не можешь?
– Если бы у меня была альтернатива, Борис, то я не преминул бы ею воспользоваться, дабы избежать двусмысленности положения.
– Какая уж тут двусмысленность? Тут односмысленность…
– То есть ты намекаешь на то, на что ты намекаешь?
Борька издал неопределенный звук.
– Я, Борис, в достаточной степени контролирую себя и не страдаю аберрациями поведения. Твои опасения излишни.
Борька хмыкнул и поглядел на бутылку. Игорь усмехнулся.
– Я так понимаю, Борис, что ты расстроен нарушением своих планов относительно ночлега? – Игорь поглядел Борьке в глаза. – Я сочувствую, но ничем не могу помочь. Чтобы твое отчаяние и разочарование в жизни не перешло допустимые пределы, я, пожалуй, пойду сейчас прогуляться. – Игорь посмотрел на часы. – Я вернусь ровно в полночь. Как Золушка.