– Ну, переспал бы я, что бы изменилось?
– Ты пришел бы ко мне если хоть не личностью, то уже мужчиной, а не подростком. Ведь сейчас ты, каким я тебя вижу, совершенно банален. Мне тебя жалко, а за себя стыдно. Вот и все. И никакой любви. Поэтому и все то, чем я жила, когда думала о тебе, сейчас мне кажется банальным, жалким и стыдным, как юношеские прыщи.
– А по-моему, ты во мне разочаровалась потому, что во все эти гадости влипла, – печально сказал Отличник.
– Типично банальное объяснение…
– А что тогда не банально? – пожал плечами Отличник.
– Небанальна трагедия, в которую я верила. Но трагедийной героини из меня не получилось. Подвига я не совершила, предательства – тоже, ведь я ничего не обещала Игорю. Когда загнали в угол, пришлось совершить низость. Но ведь предательство – это когда есть выбор: предавать или не предавать, – а выбора у меня не было. И проходным персонажем в этом романе я тоже быть не могу, ведь я что-то еще собой представляю, да? Так кто же я? Если уж не к добру, так я все-таки хоть к чему-то большому рвалась – к истине. И где я очутилась? Не на Голгофе и не в преисподней, а так, в грязной и мелкой луже. Если бы я хоть с Гитлером переспала – а то разные Гапоновы, Жихари… Совершенно позорный у меня роман, мелкий и банальный, как моя любовь к тебе, как ты сам. Одна рука все это сотворила, Отличник, – и тебя, и мою лужу. Один почерк, один стиль.
– Твоего бога-писателя?
– Ну да, – горько улыбнулась Нелли. – Только вот кто он, каков? А точнее, что для него значу я? Если в его романе главный герой – ты, со всей твоей банальностью, то он сам банален. Зачем мне такой бог? Если главный герой – я и он посадил меня в эту лужу, из которой нет выхода и здесь, в общаге, и в душе моей, потому что нет любви, – значит, он бездарен. Зачем он мне такой? А если я – герой второстепенный, то мне не нужен бог, для которого я – разменная фигура, строительный материал. Ну а если его вообще нет, то на нет и суда нет. Выходит, если он и есть, то он мне все равно не нужен. Отмыться он мне не поможет, ибо у него, у бездарности, не будет читателей и не будет третьей правды. А я ведь всю жизнь свою строила из расчета на бога-писателя и на тебя как его ипостась. Это сейчас я убиваю бога, а раньше как я могла поднять на него руку?
– Что значит – поднять руку?
– Да переспать с тобой. Все равно бы уломала.
– А что бы изменилось?
– Я бы не сказала Игорю, что Талонов хотел меня изнасиловать, Игорь и Ванька ни с кем бы не ссорились, ты бы не ошивался по крышам, а трахался со мной, девчонка бы не спрыгнула, нас бы не выселили – видишь, как много всего? И самое главное – у тебя не было бы Серафимы. Ты бы навсегда остался моим.
Отличник был просто ошарашен такой перспективой.
– Неужели это все зависело только от того, как ты понимаешь бога? Как много ты принесла ему в жертву…
– Возможно, всю счастливую историю человечества.
Нелли на прощание пригласила Отличника заходить вечером, когда придут Игорь и Ванька и принесут вино. Отличник пообещал. До темноты он сидел в читалке и зубрил, а потом отправился в двести двадцатую. Зачем он это сделал, он не знал. Сработала привычка быть вместе с друзьями. Перед дверью он прислушался, и через голоса, звон посуды, смех услышал какие-то обрывки неприятных фраз: «Отличник… Вторая койка… Фимочка…» Злоба рванула горло Отличника, но он заставил себя успокоиться. Словно доказывая самому себе, что он не верит в предательство друзей, он стукнул пару раз и открыл дверь.
Он замер на пороге и понял, что эту секунду запомнит на всю жизнь. За столом сидели все четверо – Ванька, Игорь, Нелли и Леля. И все они замерли, увидев Отличника, вмиг прекратили разговоры и смех, остановили всякое движение, словно разыграли моментальную немую сцену. Отличника не ждали. Все взгляды, направленные на него, стали на мгновение совершенно одинаковыми. В них Отличник прочел только яркий и обнаженный ужас. Ванька, Игорь, Нелли и Леля выглядели как вурдалаки, застигнутые врасплох за поеданием человеческого мяса.
Миг – и наваждение исчезло, лица и глаза ожили. Отличника усадили за стол, стали кормить, но он не мог отделаться от своего жуткого впечатления. Замкнувшись, отстранившись, он все переживал встречу. Друзья словно бы вдруг затаили какую-то угрозу – их болтовня и оживление выглядели для Отличника подозрительными и неестественными. Он слушал вполуха, не принимая участия в разговоре, и чутко ощупывал свою душу: где, что в ней треснуло? Фразы бренчали в голове Отличника, не слипаясь друг с другом, как это бывало раньше: «Портвейна хоть жопой жри… А у меня какое-то плодово-выгодное… Поднимем тост за прекрасных дам… Которых с нами нет… Очень вкусно все… Особенно удались консервы…» Леля предложила выпить за окончание сессии, и Нелли возразила:
– Сессия еще не кончилась, а ты до ее конца еще не дожила. Завтра вот перережешь вены, так и не доживешь. Тост не пойдет.
– Совсем тогда нехорошая комната получится, – сказал Игорь. – Одна из этой комнаты с крыши спрыгнула, другая вены вскроет… Традиция подлежит порицанию.
– А что? – неожиданно оживилась Нелли. – У Отличника есть ключ от крыши. Пойдемте наверх и тоже спрыгнем все вместе!
– Представляю, – подхватил Игорь, – какую картину общага утром лицезреть будет. Что называется, реки крови, горы костей.
– А в газетах появится статья, – включился и Ванька. – Она будет начинаться так: «Печально – это слово будет набрано большими буквами – закончилась вечеринка студентов К. и С., а также их подружек К. и Л. Перехватив лишнего, они…» – ну и тэ дэ, – неожиданно закруглился Ванька.
– Для общаги это за сессию будет третья корка об одной компании, – заметила Нелли. – Выгнали – раз, поселились – два.
– Весь вечер на арене, – вставила Леля.
– А ведь так можно и навечно войти в историю общаги, – задумался Игорь. – Украсят стену из желтых кирпичей скромной и строгой мемориальной доской с нашими профилями…
– На асфальте наши профили останутся, – хмыкнул Ванька. – А не на мраморе.
– Не войти нам в историю, – согласилась Нелли. – Даже в историю общаги. Посудачат и забудут. Много ли ту девчонку поминали?
– То дело больно уж грустное, – примирительно произнес Игорь.
– А у нас – веселое? – тихо спросила Леля. – Лучше бы уж тоже молчали. А то по коридору пройти нельзя, не знаешь, как с человеком разговаривать, если встретится кто… Одни делают вид, что ровным счетом ничего не случилось, другие стороной обходят – презирают…
– Нет, это не презрение, – с удовольствием влез Ванька. – Это хуже. Вот на зонах есть такое понятие – «опустить», и человек становится парией, изгоем, неприкасаемым. И мы все тут тоже «опущенные» общагой, и к нам относятся как к «опущенным».
Тягостное молчание повисло после Ванькиных слов.
– Иван, – тихо сказал Игорь. – Это гадко. Прекрати. Не стоит.
– А он прав, – спокойно и громко возразила Нелли. – Мы друг друга теперь терпеть не можем, а сидим вместе, квасим, натужно делаем вид, что шуточками можно обратить весь наш позор в какой-то просто конфуз, в нелепость, в неловкость.
Но почему мы одни и только своей компанией? Ведь всю сессию бухали порознь, каждый со своими, а сейчас снова вместе? – Она сделала паузу. – Да потому что мы «опущенные». С нами за стол сесть западло. Вот одни и кукуем.
– Ну почему же?.. – медленно заводился Игорь. – Не столь уж и сложно вернуть все компании, только свистни…
– Свистнешь, и что? Стрельченко к тебе сюда придут? Беловы? Бумагин? К нам теперь только наши новые друзья ходить будут. – Нелли с особенной издевкой произнесла «новые друзья». Она била наотмашь по каждому и без пощады. – Чудненькая компания получится! Будем сидеть воркующими парочками – я с Гапоном, ты с Ботвой, Лелька с Ринатом, а Отличник с Серафимой.
Что-то тяжелое ударило Отличника через горло в затылок. Кровь хлестнула в виски, оставив болезненный звон. Ртуть полезла вверх по позвоночнику и гусиной кожей спустилась вниз по рукам.
– А при чем тут Серафима? – медленно спросил Отличник.
Казалось, целый час прошел, прежде чем он получил ответ.
– Совершенно ни при чем, – осторожно сказал Игорь. – Она просто была перечислена среди прочих новых знакомых…
– Я не хочу, чтобы ее имя перечисляли в одном ряду с этими…
– В данном перечислении не содержалось оценочного значения.
– Я вообще не хочу, чтобы вы трогали Серафиму, – тщательно и почти беззвучно выговорил Отличник.
Молчание поплыло по комнате, как разрыв времени. И Отличник вновь увидел взгляды вурдалаков, застигнутых за поеданием человеческого мяса.
– Извини, мой юный друг, но трогать Серафиму – это твоя прерогатива, – как-то вяло, неохотно сказал Игорь.
Отличник зажмурил глаза и стиснул челюсти.
– Ты спишь? Ночью было не до сна?
– Кулаком под одеялом работал, – добавила Нелли. – Руки устали. Ничего, Отличник, это секс в теории.
Отличник понял, что она увидела, как трясутся его руки.
– Не переживай, Отличник, – донесся до него жалостливый голос Лели. – Она подождет немного и, как мы с Нелей, сама даст.
– Скажет: «На, хоть все возьми!» – снова добавила Нелли.
Отличник вздрогнул – в звукосочетании, произнесенном ею, прятался откровенный матюк.
– Доверься нам, Отличник, – поучительно сказал Игорь. – Мы тебя научим, как все лучше и лучше проводить первую брачную ночь.
– Иди-ка ты лучше к Серафиме, Отличник, – предложил Ванька и задел его за плечо.
Какие-то хрустальные шарики, конфетти из фольги, дождики из блестящих звезд посыпались в голове Отличника от этого прикосновения. Ничего не соображая, он поднялся, отодвинул стул и поплыл к выходу.
– И забудь нас поскорее, – вдогонку ему пожелал Ванька.
– Будешь проходить мимо – проходи, – сказала Нелли.
Отличник шел по коридору, и голова его, как колокол, слегка позванивала эхом миновавшего набата. Пунктир ламп дневного света на потолке напоминал разметку автострады. В дальнем окне в конце коридора чернела лакированная ночь. Вокруг было пусто, в сердце ясно. Встреча с вурдалаками казалась какой-то нереальной, не происходившей никогда. На отточенной, святой, серебряной вертикали боли, которая лучом пронзала душу Отличника, не могло быть зазубрин и вмятин от клыков и когтей замогильной нечисти.