смысле он самый сильный. Я такая дура, поэтому просто смотрю: кому легче живется — тот и самый сильный. Игорю будет легче всех. А если, например, духовную силу брать, то самый сильный, конечно, Ванька — ведь его сломают, а он и сломанный за свое борется.
— Ну а я? — спросил Отличник. — Про меня ты что-нибудь скажешь? Сильный я или слабый? И в каком смысле?
Серафима засмеялась, и Отличник, взволнованно глядя в ее спокойные серебристые глаза, с новой силой почувствовал, как любит ее.
— А ты совсем не такой. Вообще-то тебя очень легко сломать. Гораздо легче, чем остальных. Но понимаешь… Мне так кажется… Их один раз сломали — и все. Навсегда, конец. А тебя надо бесконечно всякий раз ломать заново.
Леля и Ира Якупова давно уже спали, когда около двух часов ночи в дверь громко и требовательно забарабанили. Леля проснулась. Ира покорно встала, накинула халат и поплелась открывать. Луна одним плечом всовывалась в открытое окно.
— Сваденые колокочики, сваденые колокочики! — раздался игривый голос Гапонова.
В потоке света из коридора в комнату ввалились пьяные Гапонов и Ринат. Талонов звякал друг о друга двумя бутылками портвейна.
— Ты чего, Ян, мы уже спим! — зашипела Ира.
— Фигня, Ирка, — отмахнулся Гапонов, опуская бутылки на стол.
— Идите к себе пейте! Вам тут кабак, что ли?
— Кочай, — велел Гапонов, усаживаясь. — Имею я право выпить со своей невесой? Ты мне невеса или нет? Ринат, ты где пропал?
Леля лежала сама не своя, отвернувшись к стене и укрывшись с головой. Она слышала, как Ринат возится у двери, стаскивает обувь и шепчет: «Блядь, темно, ни хера не видно…» — и вдруг вспыхнул включенный свет.
— Погаси! — шепотом закричала Ира. — Там же Лелька спит!
«Вот дура, — подумала Леля. — Просили же ее молчать!»
— Какая Лека? — с пьяной подозрительностью спросил Гапонов. — Что за Лека, почему не заю?
— Э-э… — Ира сама растерялась от собственного промаха.
— Я же говорил тебе, — тихо напомнил Гапонову Ринат.
— Леушина? Нелегащица?
Затылок и спина у Лели словно налились свинцом — она почувствовала, как Гапонов рассматривает ее.
— Гнать ее надо осюда нах-х… — сказал Гапонов.
Леля, умирая от страха, ждала, что сейчас Гаионов сдернет с нее простыню и прямо в ночнушке выставит в коридор.
— Лано, пес с ней, — смилостивился Гапонов. — Пусь спит. Я сёня добрый. Давай стаканы, Ирка.
Свет погас. Ринат тоже уселся за стол.
— Может, разбудить? — негромко спросил он у Иры. — Выпьет за компанию…
— Не трогай ее, — попросила Ира.
— Нах-х те эта копания с нелегалами? — агрессивно спросил у Рината Гапонов.
— Да пошел ты! — разозлился Ринат. — Как нажрешься, так ни хера не соображаешь!
— Лано-лано, — примирительно заворчал Гапонов. — Не злись.
По короткому красному отсвету на стене перед собою Леля поняла, что Ринат зажег спичку прикурить.
— Я же против Леушиной ничего не имею, — продолжал свое Гапонов. — Да мне воще на них сех насрать… Каминскому просо сзы дать, да и сех делов, а Симакова бы я засавил гоно есь, да положил я на их сех… В ощаге, наверно, чек писят нелегалов живет, за кажим мне, что ли, гоняться? Я токо эту стерву прищучить хочу…
Леля снова испугалась, что под «этой стервой» Гапонов подразумевает ее. Но Ян и Ринат мирно пили вино, и никто не собирался Лелю сей же момент «прищучивать». «Это он не про меня… — поняла Леля. — Это… это он про Нелю…»
Гапонов и Ринат расположились надолго, но тема нелегальщиков в их разговоре больше не всплывала. Леля понемногу успокоилась и все-таки задремала, надеясь, что все обойдется и гости, допив, уйдут.
Леля внезапно проснулась от того, что панцирная сетка под ней ахнула и ушла вниз. Это рядом сел Ринат.
Гапонов черной, бесформенной грудой ворочался на койке Иры. Леля ошарашенно уставилась на голую, такую яркую при луне, согнутую в колене женскую ногу, торчащую из-под Гапонова, и почему-то насмерть перепугалась.
— Ян, ну, не сейчас… — сдавленно простонала Ира.
— А кода еще? — тупо спросил Гапонов.
— Ну… ай! Не при посторонних… ай!
— Ринат — сой чек, — невнятно отозвался Гапонов. — Ему сечас не до нас… У него другое дело…
Ринат вдруг как-то неловко навалился на Лелю, обнимая ее, и Леля инстинктивно схватила его за запястья. От его ладоней и живота пахло потом, и Лелю моментально охватило омерзение, перерастающее в ужас. Лица Рината она не видела, и вообще ничего не видела, а лишь чувствовала, как его руки спокойно и сильно вывинтились из ее хватки и ушли под простыню.
— Рина-ат!.. — изумленно прошептала Леля, поводя плечами, чтобы освободить груди от его жестких пальцев.
Сетка кровати просела еще больше — это Ринат забросил ноги. И едва Леля заметила его медленное, трудное от опьянения движение, как ее страх мигом прошел. Толкаясь и пихаясь, она начала выбираться из кровати, как из болота.
— Х-худа… — прохрипел Ринат, утягивая Лелю обратно, но она все равно села. Ринат, в общем-то, даже не держал ее, а просто придавил. Леля легко перебралась через его ноги, спрыгнула на пол и сразу попала в тапочки.
— Куда ты?.. — бормотал Ринат, пытаясь сесть. — Иди сюда…
Леля схватила со стула свой халат, но Ринат неожиданно ловко и быстро тоже цапнул его. Некоторое время они молча тянули халат каждый к себе, и Ринат, медленно сдаваясь, пробормотал:
— Ну, ложись со мной… Я тебя в общагу поселю, дура…
Леля наконец выдернула халат, напялила и бросилась вон из комнаты. Что там происходило у Гапонова с Ирой, она увидеть не успела. Только в коридоре, очнувшись, Леля вдруг поняла, что с ней приключилось и какое предложение сделал ей Ринат.
Она забилась в первый же попавший туалет и беззвучно ревела, визжала там, трясла головой и грызла пальцы. А потом, когда истерика прошла, умылась и на балконе выкурила полпачки сигарет — все, что оставалось в кармане халата.
Ванька заявился на закате, когда Отличник и Серафима пили чай, выплевывая за окно вишневые косточки.
— Здорово, Фимка. — Ванька плюхнулся на койку Отличника.
— Чай будешь?.. — Серафима уже потянулась к чайнику.
— Не буду, — отказался Ванька. — Лучше дайте водки.
Отличник крякнул.
— Водки нету, — удивленно сказала Серафима.
— Харя, дай тогда на пазырь, — развязно попросил Ванька.
Отличник поглядел на него. В общем-то, в хамской Ванькиной просьбе не содержалось ничего нового, но, во-первых, Ванька просил денег «на пазырь» только пьяный, а во-вторых, все равно знал, что Отличник не даст.
— Ты же знаешь, что не дам, — ответил Отличник.
— Ну дай, а?.. — заканючил Ванька.
Отличник снова внимательно поглядел на Ваньку. Ему показалось, что в Ванькином разгильдяйстве есть что-то неестественное, словно Ванька немного переигрывал. Отличнику вдруг захотелось действительно дать Ваньке денег, но дурацкое упрямство удержало его, и он отрицательно покачал головой.
— Фимка, ну дай ты, — вдруг бесцеремонно переметнулся Ванька.
— Ванька, поимей совесть! — разозлился Отличник.
Серафима встала, молча вынула из сумочки, висевшей на спинке койки, кошелек, достала деньги и подала Ваньке.
— Мерси. — Ванька без смущения взял их, плотоядно улыбаясь.
— Он тебе не вернет, — желчно сказал Отличник.
— Вполне вероятно, — печально согласился Ванька и, усевшись, уставился на Серафиму, будто ожидал, что она тотчас отберет деньги.
— Что же делать-то?.. — растерялась Серафима и, подумав, заключила: — Ладно, не разорюсь… Но может, не надо пить, Ванька?
— Надо, — вздохнул Ванька и туманно пояснил одной из любимых своих поговорок: — С китайцами надо говорить по-китайски… А можно я у вас ее выпью?
— Я не буду пить, — отказалась Серафима.
— Нам учиться надо, — холодно добавил Отличник.
— Да я без компании обойдусь, молчком!.. — заверил Ванька.
— Н-ну, ладно… — неуверенно согласилась Серафима.
— Тогда я побежал. — Ванька вскочил. — Отец, выйди со мной…
Удивляясь все больше и больше, Отличник вышел в коридор.
— Вы уж извините, так надо, — негромко проговорил Ванька. — Я вам не помешаю… Ты мне скажи, отец, с твоего курса девицы Ковалева и Северьянова — они как: целочки или нет?
— А я откуда знаю?! — Отличник был почти потрясен.
— Ну, и так ведь ясно, — с досадой пояснил Ванька.
— По-моему, да, — ответил Отличник. — А что случилось?
— Да ничего не случилось. — Ванька отвернулся. — Херня кругом одна, вот и все. — Он хлопнул Отличника по плечу и пошел прочь.
Строя различные предположения, Отличник вернулся к чаю.
— Что это с ним? — спросила Серафима.
— Настроение паршивое, вот и дурит, — ответил Отличник так, чтобы она не забивала себе голову всякими загадками.
Они допили чай, забыв о Ваньке, и легли по своим койкам с учебниками. Но через полчаса Ванька вернулся с бутылкой. Он сделал жест рукой, который можно было перевести как «все нормально!», сел за стол, зубами сорвал пробку и стал пить, перемежая дозы курением. Он не говорил ни слова, и Отличнику надоело наблюдать за ним. Через полчаса, задымив всю комнату, Ванька сделался хорош и румян. Задумавшись, он, похоже, и сам забыл, где находится, и молчание его было естественным, как молчание в одиночестве.
— Ванька, ты на мне дыру проглядишь, — вдруг сказала Серафима.
— Ладно, я попер, — очнувшись, вскочил Ванька и с улыбкой бессмысленной радости побултыхал бутылкой, демонстрируя ее.
Он направился к семьсот двадцатой комнате, где договорился ночевать. В коридоре его мотало от стены к стене. Он снова приложился к бутылке и заорал басом на весь этаж частушку:
— Из-за леса выезжает конная милиция,
Становитесь, девки, раком, будет репетиция!
Плечом он двинул в дверь и ввалился в комнату. В комнате за столом сидели четверо: коренные жильцы пятикурсники Андрей Каменев и Толик Савенко, а также их гости, однокурсницы Отличника Мила Северьянова и Света Ковалева. Все пили коньяк. Девушки имели такой вид, что становилось ясно: с роскошными, уверенными в себе кавалерами они впервые попробовали крутой взрослой жизни и, взволнованные, но скрывающие это, разгоряченные выпитым, решили доводить дело до конца, какого бы раскаяния или стыда это потом ни стоило. Кавалеры же, прекрасно понимая душевное состоя