От этой чисто реактивной, понятной растерянности, ведущей свое происхождение от неспособности больного верно сориентироваться в сложившейся ситуации и постичь суть новых переживаний, следует отличать другие, генетически отличные формы растерянности; впрочем, в отдельных случаях это удается с трудом.
Различаются: (1) Паранойяльная растерянность, не сопровождающаяся помутнением рассудка. Бредовые переживания и все еще остающееся неясным содержание сознания приводят больного в состояние мучительного беспокойства. Он чувствует, что что-то случилось, он ищет и спрашивает, он не может разобраться в происходящем. Больная просит своего мужа: «Скажи же мне, что это, ведь я знаю, что что-то есть!» (2) Меланхолическая растерянность по своим речевым проявлениям напоминает реактивную. Охваченные бредом убожества и униженности, нигилистическим бредом, больные смотрят на все окружающее с тревогой, задают вопросы типа: «Почему здесь столько людей? Что означают все эти врачи? Откуда здесь столько полотенец?»
В начале душевной болезни у некоторых людей бывает жуткое ощущение происшедшего изменения (они чувствуют себя околдованными, ощущают необычайный подъем сексуальности и т. п.). К этому добавляется осознание угрозы безумия. В чем именно состоит это осознание, сказать трудно. В любом случае оно представляет собой результирующую многочисленных отдельных чувств: не простое мнение, а действительное переживание.
Женщина, страдающая периодической душевной болезнью, следующим образом описывает возникновение этих чувств в ситуациях, когда сам психоз не доставляет ей неприятных ощущений: «Меня пугает не сама болезнь, а тот момент, когда я начинаю ее чувствовать вновь и не знаю, куда она повернется на этот раз». Больной, страдающий кратковременными, но бурными психозами, пишет: «Самые страшные моменты моей жизни — это моменты перехода из состояния ясного сознания в состояние спутанности (Verwirrung), неразрывно связанные с чувством тревоги». Имея в виду продромальные явления, тот же больной говорит: «Самое жуткое в болезни то, что ее жертва не может контролировать переход от здорового к болезненному образу действий».
Часто сообщается об отмечаемых в начале болезни отдельных моментах — таких, как изолированные обманы восприятия, явное изменение уровня впечатлительности, необычная, не поддающаяся никакому контролю склонность говорить стихами (стихи словно самопроизвольно приходят на ум) и т. д. В подобных случаях, однако, мы имеем дело не с чувством какого-то всеобъемлющего изменения, а со сделанными post hoc констатациями, касающимися того, как все начиналось. На ранних стадиях процесса иногда — особенно среди относительно образованных людей — обнаруживается страх перед помешательством, сопровождающийся крайним беспокойством и попытками развеять свои опасения, проверяя и испытывая окружающих. Пример: больной отправляет палец своей подруги себе в рот, чтобы посмотреть, не выкажет ли она признаков страха. Она не боится, что он ее укусит, — значит, она считает его вполне здоровым; на какое-то время этот вывод его успокаивает.
Далее, страх перед душевной болезнью и ощущение надвигающегося безумия — это обычные, но объективно никак не обоснованные симптомы, встречающиеся, в частности, у лиц с психопатиями и слабо выраженной циклотимией — то есть у тех, кого, по существу, не приходится считать больными.
(б) Переработка воздействий острого психоза после наступления ремиссии
У человека вырабатывается заряженная комплексами установка по отношению ко всему тому, что некогда было для него существенно важным, значащим переживанием. Например, думая о своих страшных военных переживаниях, человек неизбежно, независимо от собственной воли, впадает в мрачное настроение; он всячески избегает повторной встречи с предметом своей давней страсти; он избегает повторного посещения мест, где им некогда было пережито все еще не избытое страдание. Существуют психозы, воздействующие именно подобным образом: они сами вносят в психическую жизнь новое содержание. Содержательный аспект других психозов бывает связан с личностью больного (таковы прежде всего шизофренические психозы). Наконец, существуют психозы, которые по прошествии острой стадии остаются абсолютно чужды данной личности и ничем дополнительно не обременяют душу, не привносят в нее никакого содержания. В подобных случаях больной, говоря о своих проблемах с кем бы то ни было (за возможным исключением врача), обычно испытывает явное чувство стыда.
Майер-Гросс1 исследовал формы последействия острого шизофренического психоза и классифицировал их согласно понятным взаимосвязям. Он различает: отчаяние, «новую жизнь», изъятие (Ausscheidung) содержания (как если бы ничего не произошло), обращение (Bekehrung) (когда психоз, через озарение, дает начало чему-то новому), расплавление (Einschmelzung) или интеграцию содержания психоза.
(в) Отношение к болезни в хронических состояниях
Относительно чувствительные больные, в особенности при хронических состояниях, выказывают значительное многообразие реакций на отдельные болезненные проявления. Больной определенным образом «перерабатывает» свои симптомы. Исходя из своих бредовых переживаний, он тщательно разрабатывает целую бредовую систему. Он принимает определенную установку по отношению к содержанию своих переживаний; например, он отмечает возрастающее тупоумие источника «голосов», который бесконечно повторяет одни и те же банальные обороты или бессмысленные обрывки фраз. Ощущение соматической болезни и осознание наступивших в психической жизни изменений часто приписываются разного рода вредоносным воздействиям. Больной думает о возможных средствах защиты от них — в особенности от воздействий на соматическую сферу. От обманов чувств и всяческого рода «сделанных» феноменов можно защититься «отвлекающими» методами (чтением молитвы «Отче наш», работой). В иных случаях больные всячески развлекаются содержанием обманов восприятий. Они преднамеренно вызывают зрительные псевдогаллюцинации и наслаждаются ими. Они дразнят «голоса», постоянно меняя ритм своих шагов, которому те следуют; такая смена ритма озадачивает «голоса», и они замолкают. Против ряда неприятных явлений хорошо помогает самоконтроль в форме упомянутых «отвлекающих» действий или каких-либо активных волевых усилий (например, усилия, направленного против «сделанных» движений или «сделанного» гнева). Самоконтроль успешно помогает также против сопровождающих психическую болезнь соматических болей, против мучительных ощущений, доставляемых аномальной психической жизнью.
Во всех этих случаях установка больных но отношению к собственной болезни представляется в целом вполне понятной. Если мера понятности установки снижается, если установка начинает казаться все более и более причудливой, это само по себе должно расцениваться как знак обусловленного болезнью изменения целостной личности. Во многих случаях мы наблюдаем примечательное в своем роде привыкание больного к симптомам (например, к болезненным обманам восприятия и иным пассивно воспринимаемым переживаниям). Мы наблюдаем, как вопреки пугающему содержанию симптомов у больного вырабатывается безразличие к ним; как он перестает замечать фундаментальное, исключительно важное для него бредовое содержание или быстро забывает о нем. С другой стороны, не менее удивительной представляется та непреодолимая, сопоставимая с физическим принуждением сила, с которой больным овладевают некоторые «императивные» галлюцинации и бредовые идеи. Поразительно, до какой степени некоторые содержательные элементы могут овладеть всем вниманием больного, как глубоко затрагивают его материи, кажущиеся со стороны абсолютно тривиальными. Наблюдая за случаями острых, богатых переживаниями психозов, мы можем видеть, как больной просто отдается чувству потери воли и совершенно пассивно переносит даже самое страшное и мучительное. Такое состояние бессилия (отметим, что сами больные нередко дают ему весьма характерные описания) соединяется с отсутствием интереса к дальнейшему развитию событий. Даже заговаривая о величайших космических переворотах, больные продолжают шутить как ни в чем не бывало или делать легкомысленные замечания.
Много поучительного можно почерпнуть из того объяснения, которое дает сам больной, когда он стремится понять себя. Больной шизофренией следующим образом объясняет особое содержание своих видений:
«Фигуры кажутся увеличенными воплощениями совершенных мною мелких, несущественных ошибок. Скажем, за столом я ощутил приятный вкус еды; и в тот же вечер, словно отзвук моего ощущения, появляется демон в форме прожорливого, жадного человека-зверя с огромной пастью, чувственными толстыми красными губами, жирным брюхом гигантских размеров. Я чувствовал присутствие этого чудовища рядом с собой до тех пор, пока, приняв пищу еще дважды или трижды, на следующий раз не воздержался от чревоугодия (поскольку именно чревоугодие показалось мне тем самым источником, из которого кормился демон)… Недостатки всех окружавших меня людей я видел воплощенными в уродливых или угрожающих фигурах, которые выползали из них и нападали на меня» (Schwab).
Тот же больной дал истолкование своей болезни в целом. Все, что с точки зрения психиатра есть процесс, он возвел к некоему единому смыслу:
«Я уверен, что сам вызвал свою болезнь. При попытке проникнуть в потусторонний мир я столкнулся с его естественными стражами, воплощениями моих слабостей и ошибок. Я поначалу подумал, что эти демоны — низшие обитатели потустороннего мира, которые могут играть со мной как с мячом, потому что я явился в эти места неподготовленным и сбился с пути. Потом я подумал, что они — расщепленные части моего духа (различные формы страстей), существующие рядом со мной в свободном пространстве и питающиеся моими чувствами. Я был уверен, что то же самое есть у любого человека, но люди этого не замечают из-за защитного воздействия и успешного обмана со стороны чувства личностного бытия. Я подумал, что последнее — это лишь артефакт памяти, комплексов мышления и т. п.. кукла, красивая снаружи, но внутри себя ничего особенного не содержащая.