Часто обсуждается проблема лево- и праворукости. «Левое» и «правое» — это фундаментальные категории, определяющие ориентацию нашего тела в пространстве. Они входят в ряд морфологических признаков тела. Предпочтение левому или правому в процессах, связанных с движением, как кажется, имеет отношение к некоей весьма специфической проблеме. В любом случае «левша» — это некая конституциональная характеристика, недоступная оценке в качестве соматического признака, но объективируемая в процессе осуществления способностей. Одни исследователи пытаются понять ее в терминах развития и структуры личности, тогда как другие считают ее незначительной частностью.
Фактическая сторона проблемы выглядит следующим образом. Левши почти всегда составляют меньшинство: в России их 4 %, в Эльзасе-Лотарингии –13 %. в Штутгарте — 10 % среди мальчиков и 6,6 % среди девочек. Считается, что 25 % обнаруженных орудий каменного века было изготовлено левшами: среди жителей острова Сулавеси (Целебес) левши составляют большинство. Споры ведутся вокруг того, является ли лево- или праворукость преимуществом или это не имеет никакого значения. Левшами были Леонардо да Винчи и Менцель. Леворукость выказывает сильно выраженную тенденцию передаваться по наследству и, как кажется, связана с расстройствами речи. 61 % мальчиков и 81 % девочек с серьезными расстройствами речи — левши (Schiller). «Доминирование одного из полушарий мозга необходимо для развития высших центров, особенно центра речи»; поэтому стремление к развитию у обеих рук одинаковой степени ловкости является скорее нежелательным.
§2. Действительное течение психической жизни
Состояние психической жизни в каждый данный момент может рассматриваться с различных точек зрения: как изменение или помрачение сознания (раздел 2 главы 1), как усталость и изнурение (главка «о» предыдущего параграфа, § 1 главы 9), или как особый мир, в котором протекает психическая жизнь (§2 второго раздела четвертой главы). Все эти точки зрения, взятые в совокупности, составляют единое целое; но для развития нашего знания важно, чтобы мы умели правильно их дифференцировать. Изменения, затрагивающие действительное состояние (сознания или биологического целого) и мир данной личности (то есть психологически понятные, значащие целостности), не должны смешиваться с изменениями в самом течении психических процессов, о котором мы будем говорить в настоящем разделе: течение психических процессов проявляется, в частности, в том, каким образом осуществляется пли нарушается связь между мыслями. Нашему анализу, однако, оно доступно только в аспекте недостаточности или «обратного хода» некоторых нормальных проявлений, взятых в их целостности. Изменения, о которых идет речь, издавна именуются такими терминами, как «скачка идей» (Ideenflucht), «заторможенность мышления» (Denkhemmung) «путаница в мыслях» (Verwirrtheit). При постановке диагноза различаются маниакально-депрессивные изменения (скачка идей, заторможенность) и шизофренические изменения (путаница). Но скачка идей может перерасти в путаницу, и, кроме того, классические симптомы скачки идей могут обнаруживаться при шизофренических состояниях.
(а) Скачка идей и заторможенность мышления
Приведем примеры того, что принято называть «скачкой идей« и «заторможенностью». Примеры эти в высшей степени гетерогенны.
В разговоре со своим врачом больная сделала следующие высказывания, объективно свидетельствующие о наличии у нее скачки идей. На вопрос о том. изменилась ли она за последний год, она ответила: «Да, я была нема и без всякого ума, но вовсе не глуха, я знала госпожу Иду Глух, она умерла, вероятно, от аппендицита; я не знаю. ослепла ли она, слепая Гессе, Великий Герцог Гессен-ский, сестра Луиза, Великий Герцог Баденский, умерший 28 сентября 1907 года, когда я вернулась, красно-желто-красное…» У таких больных течение мыслей хаотически обрывается. Они принимаются делать что-то одно, а затем что-то совершенно иное; они постоянно теряют из виду свою цель, но все время чем-то заняты и имеют великое множество мыслей. Они неспособны «попасть в точку» и то и дело теряются, сбиваясь с пути. Однажды потеряв нить, они уже не могут ее найти. Они никогда не завершают начатое, они перескакивают с одного на другое, их мышление обладает «коротким дыханием» и ведомо чисто внешними ассоциациями. С другой стороны, больные с заторможенностью почти во всех отношениях ведут себя прямо противоположно. Они не выказывают инициативы, никогда ничего не начинают, с трудом выговаривают слова, усиленно раздумывают над любым вопросом, но никаких ответов не находят.
Субъективные переживания больных иногда находят отражение в описаниях. сделанных ими самими. Например, один из типов скачки идей, особенно при шизофрении, часто описывается как напор мыслей. Мадемуазель С. жалуется: «Я не могу удержать ни одной мысли, они, одна за другой, пляшут внутри меня… Я не могу собрать их вместе, значит, у меня нет никакой воли… Тьфу, как все это бессмысленно». Больная, описание которой находим у Фореля, говорит: «Сквозь мою голову сам собой, помимо моего желания проносится непрерывный поток мыслей, подобный часовому механизму. Одна мысль гонится за другой, с самыми причудливыми ассоциациями; но между отдельными звеньями цепи как будто есть какая-то связь. Какие только представления не роились в моей голове, какие только смешные ассоциации идей в ней не возникали! Я то и дело возвращалась к некоторым понятиям и идеям, например: droit de France! Таннин! Барбара! Роган! Это были словно путевые столбы на той дороге, на которой происходила гонка мыслей. Я произносила эти слова быстро, как своего. Данным термином мы обозначаем расстройство действительного течения психической жизни в целом, а не просто выраженный в форме «наплыва мыслей» вербальный продукт лица. которое на самом деле никаким подобным расстройством не страдает.
рода пароль, на который мои беспокойные мысли наталкивались в определенные моменты моей повседневной жизни, когда я входила в залу, когда открывалась дверь в мою палату, когда наступало время еды, когда ко мне кто-то подходил и т. д. Я поступала так, чтобы не потерять нить и как-то удержать безумную последовательность мыслей, сменявших друг друга в моей голове». Больной шизофренией сообщает: «Мои мысли разогнались, их движение постоянно ускорялось. Я уже не мог схватывать отдельные мысли: мне казалось, что я в любой момент могу спятить. Я чувствовал только движение своих мыслей, но уже не мог видеть их содержание. В конце концов я перестал сознавать собственные мысли, я опустел».
Тридцатилетняя больная в постэнцефалитном состоянии описывает внутренние изменения своего мышления в связи с навязчивыми явлениями: «Я не могу просидеть и пяти минут, чтобы о чем-нибудь не подумать. Скорость движения моих мыслей превышает мою возможность произнести их вслух; я знаю ответы задолго до того, как могу их сказать. Так продолжается в течение определенного времени, словно в моем уме прокручивается фильм. Все молниеносно. II я удерживаю все детали, даже самые незначительные… Когда я не отвечаю сразу, вам кажется, что я не поняла, и все повторяется вновь. Но я не могу отвечать сразу. Когда я думаю, это продолжается целый день, и мне на ум приходит все время одно и то же, снова и снова» (Dorer).
В следующих описаниях мы сталкиваемся с относительно легкими случаями заторможенности: «Мое настроение постоянно менялось. Мои лучшие дни характеризовались интересом к окружающему, осознанными и целенаправленными действиями, возбудимостью, определенностью суждений о вещах, о людях и о себе и известной эластичностью. В такие дни я искала общества других людей и получала удовольствие от всего на свете. Переходы от одного настроения к другому были не мгновенными, а постепенными, изо дня в день. В другие, худшие дни я терма интерес, чувствовала себя отупевшей и неуверенной во всем, что касалось вещей и моего к ним отношения. Я изо всех сил старалась скрыть эти свои недостатки, и иногда мне удавалось показать, на что я бываю способна в свои лучшие дни. Мои почерк и походка изменились. Позднее появилось полное безразличие, исчезла восприимчивость к чему бы то ни было. Ни спектакли, ни концерты не производили на меня впечатления; я больше не могла о них говорить. Я теряла нить разговора, то есть я не умела связывать одну мысль с другой. ей предшествовавшей. Я стала нечувствительна к шуткам и остротам в разговорах; я их не улавливала» (в последующие годы эта больная впала в параноидное слабоумие). Другая больная жалуется: «Я совершенно потеряла память и не могу участвовать в разговоре. Я чувствую себя парализованной. У меня не осталось разума. Я совершенно отупела. Я не могу вспомнить ничего из того, что я читала или слышала. У меня больше нет никакой воли, не осталось ни следа энергии, побуждений. Я не могу ни на что решиться. Чтобы сделать хотя бы одно движение, я должна напрячь все свои силы».
Истолкование скачки идей и заторможенности. Мы могли бы сказать, что вся разница между этими феноменами заключается в оппозиции ускоренного и замедленного темпа. Но такая характеристика, при всей своей наглядности, не касается истинного существа расстройства. Ускорение процесса, который сам по себе во всех отношениях соответствует норме, — это явный признак здоровья; с другой стороны, замедление психического процесса, который во всех остальных отношениях не нарушен, может происходить и у больных эпилепсией и при этом не выказывать никакого сходства с только что описанными явлениями заторможенности. Оппозиция «возбуждение — торможение», пожалуй, подходит ближе к существу дела, но даже она, обрисовывая один из аспектов процесса в целом, остается не вполне определенной. По-настоящему сущностная, структурная характеристика расстройства будет достигнута, если мы прибегнем к противопоставлению механического, ассоциативного, пассивного потока представлений и активного мышления, управляемого определенным представлением о цели (господствующими идеями, детерминирующими тенденциями). Ассоциативные процессы умножают материал, тогда как активные процессы упорядочивают мышление. Мы видим следующее сочетание: с одной стороны, имеется торможение или возбуждение, богатство или бедность в аспекте ассоциативных событий; с другой же стороны, действенные представления о цели вместе со своими детерминирующими тенденциями отступают на второй план. При ослаблении детерминирующих тенденций (когда осознание цели отсутствует, или не оказывает никакого воздействия, или меняется со слишком высокой скоростью) поток представлений руководствуется только констелляциями ассоциативных элементов. Сознание подпитывается внешними сенсорными стимулами, а также образными представлениями, которые обязаны своим появлением случайным констелляциям, взаимодействующим на основе самых разнообразных ассоциативных принципов. Это дает нам объективную картину скачки идей. Слово «идея» относится здесь не только к «представлениям», но и вообще ко всему, что может быть названо «элементом» в общем хаосе ассоциаций. Аналогично, представления о цели суть не просто представления, а все те факторы, которые способствуют отбору и структурированию психического содержания: логически (эстетически) воспринимаемые императивы ситуации (в речи, разговоре, коммуникации, при выполнении задачи). На основании данной схемы мы можем вывести любое количество субъективных и объективных типов торможения и скачки идей.