Анцыферова , 1978, с. 45).
Представители экзистенциально-гуманистической психологии уделяют большое внимание разработкам вопроса о способах достижения человеком аутентичного существования и о соответствующих формах психологической помощи на этом пути. В этом отношении оптимистические установки психологов данного направления на развитие возможностей человека существенно отличаются от глубокого пессимизма философов-экзистенциалистов. Суммируя суть «экзистенциального гуманизма» как особой психологической ориентации, Т. Грининг, например, пишет следующее: «…экзистенциальный гуманизм включает признаваемый экзистенциализмом хаос, абсурдность, случайность, отчаяние и “брошенность” бытия человека в этом мире, где он один ответственный за свое становление. Он также включает гуманистический постулат о том, что человек имеет огромный потенциал для преобразования себя в виде неподавляемого стремления испытать актуализацию, проверяя пределы этого потенциала против помех, свойственных существованию» ( Egan , 1973, p. 9). Отказывая науке, своему обществу в способности помочь человеку обрести смысл в собственном существовании, рассматриваемые авторы пытаются тем не менее акцентировать позитивные аспекты человеческой природы. «Наряду с неосознаваемыми и иррациональными мотивами у человека имеются также сильные склонности к преодолению иррациональности – для сознательного планирования и рационального выбора» ( Schein, Bennis , 1965, p. 31). Поиск удовлетворяющих ценностей, которые бы наполнили жизнь смыслом, – дело весьма индивидуальное, но с подобной задачей сталкиваются все люди. Источник ее решения – обращение человека к самому себе. Следование пути самоактуализации требует мужества (courage to be), и прежде всего мужество должно быть направлено на самопознание и самоопределение. Это стратегический путь решения проблемы установления конструктивных отношений с собой и с другими. «Таким образом, гуманистическая модель приписывает большую важность человеческому обучению, но подчеркивает рефлексию, обоснование, рассуждение и творческое воображение, а не обусловливание» ( там же ).
Последние три десятилетия отмечены активным поиском и разработкой этих нетрадиционных форм обучения. Нововведением психологов данной ориентации является развитие, наряду с индивидуальным консультированием, различных форм опыта интенсивного группового общения как в рамках психотерапии, так и в русле психологической службы для здоровых людей. Основной задачей подобных многообразных групп является именно продвижение их участников в самопознании через самораскрытие, которое рассматривается в качестве предпосылки, источника решения многих других проблем.
Классифицируя основные формы помощи в решении проблем «роста и изменения индивида», Д. Колеман выделяет следующие три типа: 1) интенсивный опыт в специальных малых группах, нацеленный на возрастание у участников понимания себя и способности к значимым отношениям с другими; 2) консультирование; 3) психотерапия ( Coleman , 1969, p. 352). Возникновение первой формы обычно связывают с развитием гуманистической психологии. Ниже мы подробно рассмотрим ее на примере так называемых групп встреч, родоначальником которых является К. Роджерс. Анализ второй и третьей форм не входит в нашу задачу в данном контексте, хотя влияние на них «гуманистической психологии» также велико.
Завершая характеристику общих исходных принципов экзистенциально-гуманистической психологии, необходимо отметить, что ее оценка в среде западных психологов далека от однозначности. Острокритической является, например, позиция З. Коха: «В лексиконе концепций и методов этого направления откровенность превращается в “прозрачность”, любовь, забота и сопереживание становятся предметом товарообмена или, может быть, средством взаимощекотания самолюбия, а эстетическая восприимчивость или непосредственность называется “сенсорной чуткостью”. Оно превращает в кривозеркальное отражение все благородные качества, едва прикоснется к ним. Оно по сути, открывает психический универмаг, где в изобилии продаются широко рекламируемые товары экзистенциального ширпотреба – подлинность, свобода, целостность, гибкость, содружество, любовь, радость» ( Коч , 1979, с. 28). В то же время можно было бы привести множество умеренных, высоких оценок, даже восторженных отзывов, высказанных в адрес данной ориентации. Но, пожалуй, можно сказать, что все единодушно признают тот факт, что эти психологи ввели новые измерения (dimensions) в рассмотрение личности и межличностных отношений, хотя оценка этого факта и отношение к нему достаточно дифференцированны.
Один из моментов, радикально отличающих эту ориентацию, например, от бихевиоризма, – это ее концепция активной личности: по своей природе человек таков, что «ищет большего, чем безопасное статическое существование. Основная тенденция состоит в том, чтобы реализовать наивысший потенциал, даже перед лицом внутренних проблем и внешних сопротивлений» ( Corey , 1977b, p. 50). Далее, в отличие от негативной и пессимистической психологической динамики психоаналитической модели, данный подход фокусируется на «позитивных аспектах человека». В этом, как мы уж отмечали, проходит существенный водораздел между «гуманистической психологией» и философией экзистенциализма. Следующий вопрос, который логично встает, – это вопрос о том, на что направлена активность личности. Оказывается, основным объектом преобразования для человека выступает он сам, а его активность направляется на познание самого себя с тем, чтобы поверить себе, полагаться только на себя в противостоянии чуждому миру. Связанный с этим комплекс задач решается с помощью психологов на пути индивидуального консультирования, но более всего в различного рода группах, способствующих продвижению личности в самопознании. Предпосылкой «роста личности» оказывается не ее открытость внешнему миру, а прежде всего центрированность на собственном внутреннем мире. Подобное акцентирование обращенности личности внутрь себя роднит гуманистическую психологию с психоанализом, хотя пути и средства, используемые для достижения этой цели, различаются. Вся активность человека направляется на снятие отчуждения в отношении к себе, отчужденное же отношение к миру принимается за константу.
За провозглашаемыми, таким образом, целями стоят, конечно, определенные ценности, характерные для данного подхода, делающие понятными его социальный смысл и социальные корни. Один из авторов, характеризуя отношения «группового движения», ориентированного на «рост личности», и общества, в котором оно возникло, отмечает, во-первых, противоположность ценностей этого движения «высокоструктурированному, конкурентному капиталистическому обществу». Во-вторых, он характеризует движение как «новую форму политики», «политики тех, кто отвергает ценности существующей системы, но не имеет желания ниспровергать ее силой», кто лелеет надежду изменить систему «через непрямые методы неподдержки» ( Solomon, Berzon , 1972, p. 20). Подобная интерпретация социальной функции форм психологического воздействия, выросших на почве гуманистической психологии, позволяет рассматривать этот подход как еще одну форму социальной утопии и поэтому, как это ни парадоксально звучит, – социальной апологетики. В конечном счете подобные утопии, как известно, играют реакционную роль, уводя от установки на переустройство окружающего мира, тех социальных отношений, которые в действительности оказываются ответственными за отчуждение, дегуманизацию, деперсонализацию современного человека в буржуазном обществе. Как показал марксизм, действительное социальное освобождение человека возможно лишь на пути глубоких социальных преобразований, каковым прежде всего является революция. Подмена реальных форм борьбы различными видами психологических исканий объективно способствует отвлечению, уходу от борьбы, выполняет функцию социальной дезориентации и дезорганизации. В социально-классовом отношении рассматриваемая позиция выступает типичной формой либерально-буржуазного протеста против статус-кво [26] .
Однако в оценке данного явления, конечно, не следует смешивать его социальный смысл (об этом речь шла выше) и его собственно психологические аспекты. С психологической точки зрения целый ряд методов психологического воздействия, разработанных в русле данного подхода, представляет несомненный интерес. Решительное отмежевание от философской и социально-политической ориентации этого подхода, их критика не должны сопровождаться отбрасыванием выработанных методических приемов, опирающихся на реальные психологические механизмы. Принципиально отказываясь видеть в них средства социального переустройства в широком смысле слова, мы считаем, что необходимо вычленить и воспринять их рациональное психологическое содержание для решения конкретных локальных психологических задач.
Особо следует остановиться на характере связи гуманистической психологии с философией экзистенциализма. Как мы видели, проблематика этих течений во многом схожая, однако ее «звучание», осмысление не всегда идентично. Широко пересекается набор используемых категорий, однако то, как они раскрываются, вносит значимые различия. В частности мы это видели на примере оптимистического пафоса гуманистической психологии по сравнению с пессимистической тональностью экзистенциализма. Гуманистическая психология не является простым психологическим эквивалентом экзистенциализма. Поэтому следует осмотрительно относиться к часто подчеркиваемому привязыванию гуманистической психологии к этой философии – данная связь отнюдь не однозначна ( Ярошевский , 1971, с. 113). Тем не менее активное заимствование философских понятий привело к тому, что «гуманистическую психологию» часто справедливо критикуют за ее «мистический язык», за отказ от операциональных дефиниций, за отсутствие методической строгости.
Действительно, теоретические принципы здесь часто имеют характер всеобщих постулатов, а многие понятия излишне широки и абстрактны, что делает их трудно приложимыми к реальной практике, например психологического консультирования. В методическом отношении данный подход предъявляет весьма высокие требования к практикующему психологу, например ведущему группы «роста личности», поскольку четкий алгоритм принципиально отсутствует и, по существу, успех в очень большой мере зависит от его личного гуманистического и творческого потенциала.