Собравшиеся сидели молча, чтобы дать Матушке Ласвелл возможность справиться со своими чувствами. Через некоторое время она сказала:
— Почему же она не пошла сразу ко мне, бедное дитя… — она грустно покачала головой. — Все эта проклятая фабрика. Неужели этому не будет конца? Боюсь, у меня совершенно пропал аппетит. Я не слишком нарушу правила приличия, если отпрошусь домой, профессор?
— Конечно, нет, мэм, — ответил Сент-Ив.
Элис помогла Матушке Ласвелл встать, и собравшиеся молча проводили взглядом ее и Билла, медленно бредущих в сторону фермы «Грядущее» в сопровождении шедшей позади миссис Тулли.
Впрочем, тишина продлилась недолго — дети, отправив Доктора Джонсона в сарай, уже бежали к притихшим взрослым по траве, восстанавливая равновесие своими криками и смехом. Они столпились вокруг стола, протягивая руки, чтобы показать, что как следует отмыли их после поездки. Элис шикнула на ребят, чтобы Сент-Ив мог произнести молитву перед едой. Гости передавали друг другу блюда и бутылки вина, и Сент-Ив заметил, как Финн Конрад и Клара Райт незаметно взяли друг друга за руки; оба улыбались. «Газетт» все еще лежала на столе, а из нее, как закладка, торчала записка Дейзи Дампел. Сент-Ив свернул газету и засунул ее вместе с запиской в жилетный карман.
— Боже, сохрани нас от всякой напасти, — пробормотал он и тут же увидел среди дальних кустов роз оленя, нагло, средь бела дня, угощавшегося желтыми цветами. Лэнгдон хотел было прогнать его, но потом усовестился и, мысленно пожелав нахальному, но прекрасному созданию приятного аппетита и счастливого пути, попросил Элис передать ему солонку.
ГЛАВА 9СОЖЖЕНИЕ
Перед званым вечером ферма «Грядущее» — большой каменный дом, хлев, просторный застекленный парник и коттеджи — сияла в свете газовых рожков и ламп. В теплом вечернем воздухе едва слышалась скрипка — без сомнения, где-то, укрывшись от посторонних глаз, играл мистер Тулли, садовник-музыкант. На лужайке группками стояли гости, многие с бокалами или бутылками в руках, и, как заметил Сент-Ив, в доме тоже толпились люди — в общей сложности собралось человек пятьдесят или шестьдесят. Они с Гилбертом Фробишером стояли у дверей хлева. Сент-Ив чувствовал себя незваным гостем, и его спутник, вероятно, тоже, судя по несвойственной ему молчаливости.
В брезентовой палатке хлопотал фотограф в высоком цилиндре, расставляя свою камеру. Сент-Ив и Фробишер наблюдали, как изысканно одетая дама с длинным мундштуком в одной руке и бокалом шампанского в другой уселась на табурет фотографа. Фотограф что-то сказал ей, и она приняла картинную позу. На жестяной подставке с козырьком вспыхнул магний. Дама освободила табурет, и ее место занял господин в смокинге и монокле. Еще один господин, с карандашом и блокнотом, выдававшими в нем репортера, поспешил за дамой с мундштуком, явно пытаясь привлечь ее внимание.
— Эта изысканная особа — Эдит Несбитт, — сообщила Матушка Ласвелл Сент-Иву и Гилберту Фробишеру. Она вышла из хлева, ведя на поводу серого мула. На муле красовалась цветастая попона и соломенная шляпа, укрепленная на шее лентой.
— Мы должны знать эту мисс Несбитт? — спросил Гилберт. — Боюсь, я чудовищно невежественен во всем, что касается светской жизни, но мне понравилась трубочка из слоновой кости, через которую она курит. Огонек сигареты освещает ей путь, как фонарик.
— Она замужем за Губертом Бландом, социалистом и опиумистом, — сообщила Матушка Ласвелл. — Вернее сказать, в какой-то степени замужем. Как бы там ни было, у нее, как и еще у нескольких женщин, есть от него дети. Начинающая поэтесса, пишет опусы под псевдонимом Фабиан Бланд. Весьма примечательная особа, подруга мистера Бернарда Шоу, и очень близкая, как некоторые утверждают.
— Все это очень и очень богемно, — сказал Гилберт. — А кто же это такой симпатичный на другом конце веревки? Завидная у него шляпа.
— Это Нед Лудд, мистер Фробишер.
— Тот самый? — переспросил Фробишер. — Яростный разрушитель машин на мануфактурах?
— Собственной персоной, только перевоплотившийся в мула. Наша Клара даже научила его узнавать буквы.
— Рад знакомству, Нед, — сказал Фробишер мулу, погладив шею животного. Фотограф снова поджег вспышку, и мул закосил глазами и прянул в сторону.
— Неду не нравятся вспышки, — заметила Матушка Ласвелл. — Живущие в соломе ненавидят огонь.
— В высшей степени разумно, — одобрительно протянул Сент-Ив. Он заметил Элис, миссис Лэнгли и Клару Райт, приближающихся к фотографу и его камере. — А фотограф, стало быть, местный? — поинтересовался он.
— Признаться, не имею понятия, — ответила Матушка Ласвелл. — Знаю только, что я его не приглашала. Должно быть, приехал из Лондона с остальными. Некоторые из этих знаменитостей весьма тщеславны, знаете ли. Однако мне пора, джентльмены. Нужно сфотографировать наше общество «Друзья реки Медуэй» — нам тоже не помешает немного публичности. Светильники под спудом — это не про нас, — и она поспешила присоединиться к стоявшим перед фотографом Элис и миссис Лэнгли, ведя за собой Неда Лудда.
— В здешних местах капиталистов, случаем, не вешают? — поинтересовался Фробишер.
— Как правило, нет, — ответил Сент-Ив. — Правда, я никогда не бывал на собраниях общества Матушки Ласвелл, поэтому не готов поклясться, что повешение полностью исключено. Нам с вами нужно поостеречься — петли-то заготовят для обоих.
— Рад, что ты так думаешь, брат. Она, похоже, считает правильным мой образ мыслей, что по мне так полный абсурд. Табби вечно твердит, чтобы я поменьше говорил и побольше слушал, а я, конечно, никогда не обращаю на племянника внимания. Однако сегодня, пожалуй, стоит воспользоваться его советом. Слушая, сложно оскорбить чьи-то чувства.
— Последую твоему примеру, — согласился Сент-Ив. Он заметил, что подъехал доктор Пулман на своем фургоне. — Представлю тебя Ламонту Пулману, — сказал он Гилберту. — Он известный натуралист, а заодно здешний коронер, и последнее время занимался расследованием бесчинств бумажной фабрики «Мажестик».
Они подошли к доктору Пулману, невысокому человечку в характерном лабораторном халате, покрытом пятнами непонятного происхождения. Пулман и Фробишер пожали друг другу руки, а затем трое мужчин осмотрели размещенную в фургоне Пулмана коллекцию склянок, где плавали заспиртованные отравленные птицы, рыбы и земноводные. Доктор Пулман показал им язвы и пятна на разложившейся или изменившей цвет плоти: все это объяснялось действием ядов, найденных в пробах воды из ручья Эклис-Брук ниже по течению от фабрики. Сент-Ив заметил, что Фробишера явно расстроило увиденное. Неопровержимые доказательства. Они перенесли склянки в дом и вытащили их из ящиков.
Вскоре Матушка Ласвелл пригласила в дом всех гостей и предложила им осмотреть склянки. Сент-Ив и Фробишер отошли к дальней двери, чтобы послушать выступление доктора Пулмана перед собранием. Ничего нового из речи коронера Сент-Ив не вынес, если не считать подтверждения своих догадок. Чем не менее многие, в том числе и Гилберт Фробишер, были искренне возмущены.
После речи Пулмана Матушка Ласвелл обратилась к присутствующим с призывом всем вместе выступить против творимых фабрикой бесчинств и раздала брошюрку, рассказывающую о деятельности «Друзей реки Медуэй». Она поблагодарила коронера и через распахнутые стеклянные двери вывела гостей за дом, на широкий луг, раскинувшийся до самого леса. Сент-Ив догадался, что именно здесь, на лугу, и состоятся «развлечения».
— Я в сомнении, — сказал Фробишер, когда они нашли удобное место, откуда открывался хороший обзор. — Я обещал Чарлзу Тауноверу прийти завтра, поговорить о капиталовложениях. Но теперь понимаю, что не могу. Все не так просто, как я думал, а если на фабрике творится что-то неладное, то и я замажусь в их делах или еще в какой-нибудь другой грязи. Пожалуй, отговорюсь, передам ему, что мне нездоровится, чтобы выиграть немного времени.
— Мудрое решение. Однако вот что я думаю: не сходить ли мне на фабрику завтра, посмотреть, что он за человек? Что, если я представлюсь твоим другом? Я мог бы передать ему твои извинения, а заодно проникнуть туда, куда иным способом мне не попасть.
— Тебя не смущает, что придется немного погрешить против истины от моего имени?
— Ничуть, — ответил Сент-Ив. — Финн Конрад завтра с радостью покажет тебе здешних птиц. На одном из дубов живет очень приветливая сова.
— Чудесно. О! — сказал Гилберт, указывая подбородком в сторону. — А вот и Матушка Ласвелл готовится нас развлечь.
Траву на лугу скосили под самый корень, как на площадке для крикета, а вокруг расставили импровизированные деревянные столы с лампами посередине; возле них, смеясь и переговариваясь, толпились гости. На траве стояло шесть картонных зданий высотой по пояс, соединенных картонными дорожками, с картонными оградами, тщательно раскрашенных, вплоть до черепицы на крышах, и воспроизведенных во всех деталях: с окнами и дверями, дымовыми трубами и лестницами. Рядом имелись каретный сарай и хлев — все точно, насколько Сент-Ив помнил по своим ночным приключениям в окрестностях фабрики несколько дней назад. На полотнище, натянутом между двумя деревянными шестами над сооружением, значилось: «Бумажная фабрика „Мажестик“». От полотнища к крышам зданий тянулись бумажные ленты.
— Работа Матушки Ласвелл, — сказал Сент-Ив Фробишеру. — Она не лишена художественных способностей.
— И весьма тщательно проделанная работа, — отметил Гилберт. — Даже световые люки в крышах на месте. Ума не приложу, к чему такие усилия, если она ненавидит фабрику.
Матушка Ласвелл вышла на середину лужайки в сопровождении Билла Кракена. Кракен, обычно казавшийся придурковатым из-за вечно нечесаных волос и нелепой припадающей походки — он ходил, словно навстречу дул ураганный ветер, — сегодня выглядел сравнительно прилично: куртка, расшитый жилет и потертый котелок, надвинутый на самые брови. В руке он что-то нес — судя по всему, сплетенный из камыша факел.