ом, что саму идею не следует отождествлять с внешними органами и структурами ее реализации. Мы не согласны с общей позицией врагов существующего демократического правительства, согласно которой выдвигаемые против этого последнего обвинения затрагивают также и лежащие в основе данных политических форм социальные и моральные цели и идеи. Старый афоризм, утверждающий, что избавление от пороков демократии состоит в увеличении демократии, не имеет силы, если под ним подразумевается то, что от пороков демократии возможно избавиться либо путем увеличением числа механизмов, подобных уже существующим, либо путем исправления и совершенствования этих механизмов. Но этот афоризм может также означать необходимость возврата к самой идее с целью прояснения и углубления понимания ее и использования этого углубленного понимания для критики и преобразования ее политических воплощений.
Сейчас, сосредоточившись на понятии политической демократии, мы должны непременно опротестовать утверждение, согласно которому механизмы, обслуживающие практику правления в демократических государствах, как то: всеобщее избирательное право, избранные представители, правление большинства и т. д. — являются порождениями самого понятия политической демократии. Идея политической демократии оказала определенное влияние на конкретный облик политического движения, но не являлась его причиной. Переход к демократическому правлению от правления семейно-династического, опиравшегося на традиции, явился результатом, в первую очередь, технологических открытий и изобретений, изменивших те обычаи, которыми были связаны между собой люди. И это не имело никакого отношения к доктринам и их создателям. Привычные для нас формы демократического правления являют собой совокупный результат множества событий, событий непреднамеренных, если рассматривать их с точки зрения их политических результатов, и чреватых непредсказуемыми последствиями. В таких реалиях, как всеобщее избирательное право, частые выборы, правление большинства, наличие конгресса или кабинета в качестве высших органов управления, — во всем этом нет ничего священного. Все это суть средства, отражающие направления общих устремлений, общего течения, каждая волна которого порождала лишь минимальный отход от предшествующих обычаев и законов. Данные средства служили определенным целям; но цель эта состояла не столько в утверждении демократической идеи, сколько в удовлетворении тех из существующих потребностей, настоятельность которых не позволяла долее их игнорировать. И несмотря на все свои недостатки, данные средства хорошо служили поставленным целям.
Оглядываясь назад с помощью ex post facto[21]опыта, можно отметить, что даже мудрейшие из нас в данных конкретных обстоятельствах едва ли смогли бы лучше удовлетворить имевшиеся потребности, чем они были удовлетворены в тот момент. Вместе с тем, подобная ретроспекция позволяет увидеть всю неадекватность сопутствовавших практике конкретных формулировок доктрины, односторонность и ошибочность которой становится для нас теперь очевидна. Фактически, эти доктрины были не более чем воинственными политическими лозунгами, служащими целям ведения агитации за что-то конкретное или оправдания практических проявлений какой либо из форм правления — даже если они преподносились в качестве единственно верных отражений человеческой природы и человеческой морали. Эти доктрины служили удовлетворению конкретных, местных, прагматических потребностей. Но приспособление их к нуждам непосредственных ситуаций часто делало их в прагматическом смысле непригодными для более общих и долговременных целей. Их существование являлось тормозом для политики, они тем более препятствовали прогрессу, что подавались обществу не как некие гипотезы, призванные управлять социальным экспериментированием, а как истины в последней инстанции, как догмы. Неудивительно, что ныне столь остро ощущается потребность пересмотра их, замены их чем-то иным.
Тем не менее, направление общего движения неизменно нацелено на утверждение демократических форм. Понимание того, что правительство стоит на службе сообщества, что его цели недостижимы без участия самого сообщества в отборе правителей и определении того, какую они должны проводить политику, — это понимание является чем-то само собой разумеющимся, предполагаемым в основе любых доктрин и форм, какую бы изменчивость эти последние ни демонстрировали. Этим пониманием понятие демократии не исчерпывается, оно есть лишь политическое выражение этого понятия. Вера в подобные политические устои не является чем-то мистическим, она не имеет ничего общего с верой во всемогущее провидение, заботящееся о детях, пьяницах и всех тех, кто не в состоянии позаботиться о себе сам. Понятие демократии содержит в себе ряд выводов, сделанных на основе основательного изучения фактов истории. У нас есть все основания полагать, что какие бы изменения ни происходили внутри существующих демократических механизмов, все они будут направлены на усиление роли обще-* ственных интересов как главных ориентиров и критериев деятельности правительства, на то, чтобы позволить обществу более авторитетно заявлять о своих целях. Основная трудность на этом пути заключается, как мы уже видели, в отыскании тех средств, с помощью которых разобщенное, мобильное и многоликое общество сможет узнать самое себя и благодаря этому определить и выразить собственные интересы. Это открытие себя есть необходимая предпосылка любого фундаментального преобразования механизмов демократического правления. Поэтому мы не собираемся выдвигать никаких предположений относительно того, какие улучшения в части форм политической демократии явятся наиболее предпочтительными. Таких предположений выдвигалось множество. Не имея намерения принизить значение этих идей, следует все же сказать, что рассмотрение предложенных преобразований не является в данный момент делом первостепенной важности. Проблема лежит глубже, и в первую очередь она имеет характер интеллектуальной проблемы отыскания тех условий, при которых возможно превращение «великого общества» в «великое сообщество». Главное — обеспечить эти условия, а тогда уже они сами вызовут к жизни соответствующие формы. Пока же таковые условия не найдены, мало смысла рассуждать о том, какие политические механизмы лучше всего подойдут им. Поиски тех условий, в которых сможет демократически функционировать нынешнее незрелое общество, мы начнем с выявления природы понятия демократии, рассмотренной с точки зрения его родового социального смысла.[22] В индивидуальном плане демократия заключается в том, что каждый человек обладает своей мерой ответственности в деле формирования образа действий своей группы и управления ее поведением, а также в том, чтобы по мере необходимости разделять защищаемые группой ценности. А в групповом аспекте демократия означает высвобождение потенций индивидуальных членов группы, осуществляемое в гармонии с общими интересами и на благо всей группы. Поскольку же каждый индивид является членом одновременно многих групп, данное требование выполнимо только в тех случаях, если одни группы взаимодействуют с другими гибко и многопланово. Член шайки грабителей может демонстрировать собственные полномочия способом, находящимся в полном соответствии со своей принадлежностью данной группе и руководствоваться интересами, объединяющими всех членов шайки. Но вести себя подобным образом он может только подавляя те стороны своего я, которые реализуются благодаря его членству в других группах. Шайка грабителей не способна к гибкому взаимодействию с другими группами; действовать она может, только изолировавшись от других. Ей необходимо предотвращать возникновение всех прочих интересов, кроме тех, которые соответствуют ее обособленному состоянию. В отличие от грабителей, добропорядочный гражданин убеждается в том, что выполнение им роли члена политической группы только выигрывает от того, что он участвует также и в жизни своей семьи, в функционировании производства, в научной и художественной ассоциациях (а на членство во всех этих группах, в свою очередь, благотворно влияет его причастность к группе политиков), здесь имеет место обратная связь: благодаря взаимовлиянию данных разнообразных групп и непротиворечивости ценностей каждой из них возникает возможность достижения гармонии и полноты личности.
В концептуальном плане демократия не является альтернативой другим принципам жизни ассоциаций. Ведь она есть не что иное как концептуальное представление о жизни в сообществе. Идеалом она является лишь в той степени, в какой идеал поддается осмыслению; а именно, она есть тенденция, направление развития чего-то сущего, доведенная до своего логического конца, то есть сущее, рассмотренное в его завершенном, совершенном виде. А так как в реальности вещи не достигают подобной завершенности, ощущая на себе воздействие, вмешательство других вещей, то и демократия в данном смысле не получает своего завершения и является в принципе нереализуемой. Но это же можно сказать и о сообществе в его завершенном виде — сообществе как чистой, ничем не омраченной сущности. Однако, идея или идеал сообщества отражает действительные стадии жизни ассоциаций, стадии их освобождения от сковывающих их элементов, являющихся помехой для них; в результате подобного освобождения возникает возможность воспринимать их как достигших предела собственного развития. Сообщество налицо везде, где имеется совместная деятельность людей, последствия которой оцениваются ее индивидуальными участниками как благие, везде, где осуществление благой цели порождает энергичное желание и практическое стремление сохранить благо только потому, что это общее для всех благо. Ясное сознание того, что представляет собой жизнь в ассоциации во всех ее аспектах, и составляет идею демократии.
Сформировать неутопические представления о демократии можно лишь взяв за исходное факт существования сообщества и концептуально вычленив составляющие его элементы. Ходячие представления и словечки, традиционно ассоциируемые с понятием демократии, приобретают достоверность и могут служить ориентирами, только когда они воспринимаются в качестве характерных черт ассоциации, воплощающих собой определяющие качества сообщества. В изоляции от жизни сообщества свобода, равенство и братство становятся безнадежными абстракциями. Утверждение их самих по себе выливается либо в слезливый сентиментализм, либо в безудержное и фанатичное насилие, что в конечном счете становится самоотрицанием этих идеалов. В этом случае равенство становится выражением механического тождества, которое не соответствует действительности и не может быть реализовано. Попытки достичь такого равенства ведут к разрушению жизненно важных связей, соединяющих людей между собой; говоря подробней, в результате такого равенства возникают посредственности, для которых общей является только усредненная и вульгарная разновидность блага. В этом случае свободу начинают представлять как независимость от социальных связей, результатом чего становится распад и анархия. Труднее отделить