Сказанное относительно формирования идей и суждений об обществе относится также и к распространению знания, к превращению его в ценное достояние членов общества. Любое размежевание данных двух сторон единой проблемы является искусственным. Вместе с тем, рассмотрение пропаганды [знания] и пропагандизма вообще составило бы тему отдельной книги, к тому же для ее написания потребовался бы более богатый опыт, чем тот которым обладает автор этих строк. Соответственно, ограничимся лишь упоминанием о том, что современная ситуация является беспрецедентной в смысле условий для осуществления пропаганды. Политические формы демократии и квази-демократизм тех методов, с которыми принято подходить к рассмотрению социальных вопросов породили в обществе некую дискуссию и привели даже к появлению какого-то подобия всеобщих консультаций, предшествующих принятию политических решений. Представительное правление должно обладать хотя бы видимостью того, что оно исходит из интересов общества, как они представляются общественному мнению. Прошли те времена, когда правление можно было осуществлять, не делая вида, будто интересуешься пожеланиями подданных. Теоретически согласие управляемых является необходимым. При прежних формах правления не было нужды мутить источники мнений, выносимых по политическим вопросам. Подобные источники не подавали признаков жизни. Ныне же мнения общества по политическим вопросам настолько важны (несмотря на все противодействующие им факторы), что выработка методов влияния на них стала крайне выгодным делом.
Вернейшим способом обретения контроля над поведением политиков является управление общественным мнением. До тех пор, пока личная нажива продолжает играть роль важного мотива поведения, до тех пор, пока общество не обрело, не идентифицировало себя самое, искушение дотянуться до всего того, что составляет скрытые рычаги политической деятельности, не покинет заинтересованных в наживе лиц. В управлении обществом, как и в управлении любым вообще производством и обменом, технологический фактор оттеснен на задний план «бизнесом». Частью действующий системы наживы является сбор имеющих общественный вес данных и торговля ими. Сбор и обнародование новостей, осуществляемые искренне заинтересованными и свободно работающими сборщиками, будет так же отличаться от существующей практики, как производство, управляемое инженерами на основе соответствующих технологий, от производства в его нынешнем виде.
Один аспект данной темы затрагивает конкретно распространение знания. Нередко утверждают, что освобождение и совершенствование процесса исследования не даст сколько-нибудь ощутимых результатов — и это утверждение выглядит весьма правдоподобным. Ибо, как утверждается, читающая публика в массе своей не интересуется изучением и усвоением результатов точных исследований. А не будучи прочитаны, эти исследования не могут серьезно повлиять на мысли и поступки членов общества; тома их пылятся на задних полках библиотек, способные привлечь к себе внимание лишь кучки интеллектуалов. С данным возражением можно было бы согласиться, если только не принимать во внимание силу искусства. Заумное техническое изложение сути дела способно привлечь только заумных, технически подготовленных людей; так что данные новости будут не для масс. Главную роль в решении данной проблемы играет вопрос формы презентации; а это уже компетенция искусства. Газета, дословно повторяющая содержание журнала по философии или политологии, несомненно, будет слабо расходиться и окажет незначительное влияние. Но и такая газета уже самим фактом своего существования, уже самой своей доступностью смогла бы возыметь определенный эффект на состояние дел в обществе. Но рассмотрим вопрос глубже. В человеческом плане, предлагаемый материал должен обладать таким огромным, всеохватным значением, что само его существование явит непреодолимый соблазн представить его в такой форме, которая была бы привлекательна для масс. Иными словами, создание условий для свободной художественной презентации материала является такой же неотъемлемой предпосылкой формирования правильного общественного мнения, как и свободные социальные исследования. Часто различные выносимые людьми мнения и суждения отличаются тривиальным и поверхностным характером. Функция же искусства всегда состояла в том, чтобы пробиться через броню закосневшего, погрязшего в условностях сознания. Вещи обычные (такие как цветок, сиянье луны, пенье птиц) — а отнюдь не редкие и далекие — являют собой средства, облегчающие доступ к тем глубоко спрятанным струнам жизни, прикасание к которым пробуждает желания и мысли. Попытки получить этот доступ и составляют суть искусства. Существование поэзии, драмы, романистики суть доказательство того, что проблема презентации не есть нечто неразрешимое. Люди искусства всегда являлись истинными новаторами, ибо новым. в любом случае является не само по себе внешнее событие, а отзыв, получаемый на него со стороны эмоций, восприятий, оценок. Мы лишь вкратце и мимоходом затронули тему условий, выполнение которых является необходимым для превращения «великого общества» в «великое сообщество», то есть в такое общество, в котором условия непрестанно множащихся и все более обязывающих последствий совместной деятельности будут в полном смысле слова познаны, благодаря чему и станет возможным возникновение организованного, структурированного общества. Руководство техническими механизмами передачи и циркуляции [мнений] должны взять на себя самые сложные и продвинутые исследования, дополненные тонким, изысканным и ярким искусством коммуникации; только это способно вдохнуть в данные механизмы новую жизнь. Когда машинный век сможет подобным образом усовершенствовать собственные машины, последние перестанут играть роль деспотических хозяев и превратятся в средства обеспечения жизни. И тогда демократия станет наконец самой собой, ибо демократия — это обозначение жизни свободного, развивающегося сообщества. Пророком такой демократии явился Уолт Уитман. Венцом же ее станет формирование неразрывной связи между свободным социальным исследованием и искусством волнующей и всесторонней коммуникации.
Глава VI. Проблема метода
Выводы, сделанные нами относительно того, в чем состоят необходимые условия выхода современного общества из состояния кризиса, могут показаться многим (а, возможно, и большинству) наших читателей равносильными отрицанию самой возможности реализации идеи демократического общества. Однако, определенный оптимизм способно внушить воспоминание о том, с какими огромными трудностями пришлось столкнуться за последние несколько столетий развивающемуся естествознанию: история становления этой отрасли знания показывает, что наши упования на успех — это не просто слепая вера; так что терять надежду не следует. Вместе с тем, здесь мы хотели бы сосредоточиться не на пророчествах, а на анализе ситуации. В этом смысле нас вполне устраивает результат осуществленной выше конкретизации проблемы: важнейшая проблема общества была сформулирована нами как проблема его самообнаружения, самоидентификации; к тому же нам удалось, пусть ощупью, но все же прийти к осознанию тех условий, от реализации которых зависит решение данной проблемы. В заключение хотелось бы сформулировать некоторые предположения и выводы относительно метода — правда, это еще не метод решения данной проблемы как таковой, а только, повторим, метод выявления интеллектуальных предпосылок ее решения.
Залогом плодотворного рассмотрения социальных проблем является преодоление ряда стоящих на пути препятствий — препятствий, заключающихся в нашем нынешнем понимании метода социального исследования. Одним из таких препятствий является кажущееся незыблемым представление о том, что на всем протяжении указанного рассмотрения исследователь обречен на то, чтобы вновь и вновь пытаться разрешить проблему соотношения индивидуального и социального — иными словами, он вынужден искать тот или иной ответ на вопрос о том, что предпочесть: индивидуализм, коллективизм или некий компромисс между тем и другим.
На деле же оба термина — индивидуальное и социальное — безнадежно неоднозначны, и пока мы мыслим их в рамках данной антитезы, от этой неоднозначности избавиться не удастся.
В общем и целом, индивидуальным следует признать все, что движется и действует как целостный предмет. С точки зрения здравого смысла, признаком индивидуальности принято считать ту или иную степень пространственной обособленности предмета от других предметов. Вещь — будь то камень, дерево, молекула, капля воды или живой человек — едина, когда она стоит, покоится или движется независимо от других вещей. Но даже заурядный здравый смысл находит нужным тут же сделать определенные уточнения. Дерево стоит лишь постольку, поскольку оно укоренено в почве; жизнь и смерть его зависит от того, в каких отношениях находится оно с солнцем, воздухом и водой. А если так, то и дерево есть собрание взаимодействующих частей; является ли дерево единым целым в большей степени, уем составляющие его клетки? Находящийся в движении камень явно отличен он того, что его окружает. Но движение ему придает нечто другое, а траектория полета камня зависит не только от изначально приданного ему импульса, но и от ветра и земного притяжения. Удар молота превращает то, что было ранее камнем, в горстку пыли. Когда химик имеет дело с одной-единственной частичкой пыли, она превращается для него в молекулы, атомы и электроны — а что потом? Достигаем ли мы таким образом замкнутой, но не уединенной индивидуальности? Или, может быть, и электрон (с его единичностью, с единообразием его поведения) так же, как и камень — взятый нами за исходную точку данных рассуждений — зависит от тех связей, участником которых он выступает? Является ли и его поведение функцией какой-то более общей картины взаимодействия?
С другой стороны, принятое нами приблизительное понятие индивидуального как чего-то такого, что движется и ведет себя как единое целое, нуждается в уточнении. Нам следует рассмотреть не только связи и отношения этого целого, но и те последствия, с которыми сопряжены его действия и движения. Мы вынуждены говорить, что в одних отношениях индивидом является дерево, в других — клетка, а с точки зрения третьего типа отношений индивид — это целый лес или ландшафт. Обладает ли индивидуальностью книга, страница, абзац или печатный шрифт? Зависит ли ответ на этот вопрос от мыслительных установок, от границ самого мышления, придающих книге единство индивидуальности? Или же все эти вещи наделены индивидуальностью в соответствии с теми последствиями, которые заявляют о себе в какой-либо частной ситуации? Кажется, определить индивидуальность не представляется возможным без указания на различия, порождаемые как предшествующими, так и настоящими связями объекта — в противном случае, нам придется пойти проторенным путем здравого смысла и объявить