С этой технологией обычно связывают огромные ожидания. Однако мало кто сознает, что ЭМ подвергает государственному контролю людей, все еще не виновных в глазах закона. Предполагается, что электронный мониторинг можно использовать в качестве альтернативы тюремному заключению после вынесения обвинительного приговора. Ниже я объясню это различие, изучив последствия двух историй, отделенных друг от друга несколькими годами и одним океаном.
Мы начнем с более поздней истории, которая случилась в Индианаполисе в мае 2019 года. Мне о ней рассказала добродушная рыжеволосая 52-летняя женщина по имени Кэтлин тихим сентябрьским утром в центре Индианаполиса. Мы познакомились в офисе некоммерческой организации Project Lia, в которой женщины из числа бывших заключенных учатся делать аксессуары и предметы быта из промышленных отходов. Кэтлин сшила несколько шикарных фартуков из выброшенной ткани.
Несколькими месяцами ранее, будучи на испытательном сроке по ранее предъявленному обвинению, она вступила в жаркую ссору с соседкой по комнате, и та вызвала полицию. Кэтлин арестовали за угрозы и хулиганство и отправили в тюрьму. Там она томилась три недели, потому что у нее не нашлось 500 долларов наличными для залога, и занять их было не у кого. В конце концов ее общественный защитник связался с Проектом Bail – национальной некоммерческой организацией, которая по состоянию на сентябрь 2019 года добилась освобождения под залог почти семи тысяч человек. Эта организация внесла залог за Кэтлин.
Однако ее освободили с условием, что прямо из тюрьмы женщина отправится в какое-то муниципальное здание, чтобы получить монитор на лодыжку. Ей назначили плату за активацию в размере 50 долларов, а затем она должна была платить по 13 долларов в день, что на один доллар меньше самой высокой ставки за ЭМ, взимаемой округом Марион, где Кэтлин заключили в тюрьму. Это составляет почти 400 долларов в месяц, включая плату за активацию. И это всего на 50 долларов ниже залога, который она не смогла заплатить.
Тайлер Боума, глава исправительных учреждений округа Марион, сообщил мне по электронной почте, что для снижения этих сборов существует несколько механизмов: суд может установить более низкую плату; суд может признать клиента (очень странный и эвфемистический способ охарактеризовать человека, которого округ заключил в тюрьму) неимущим; кейс-менеджеры могут работать с клиентом, используя финансовое приложение, чтобы определить необходимость более низкой платы или даже снисхождения. Кэтлин сочла приложение сложным и запутанным, и сотрудники Проекта Bail сказали мне, что в этом нет ничего необычного.
Кэтлин сказала, что задержанные должны внести плату за активацию в течение сорока восьми часов после включения монитора, иначе к ним применят силу, то есть отправят обратно в камеру предварительного заключения. Она отказалась платить такую цену. Адвокат заявил, что ее арестуют, если не получат деньги. Но Кэтлин заметила: «Если вы говорите, что я должна заплатить 50 долларов, это вовсе не значит, что у меня есть 50 долларов».
Мониторы оснащены GPS-локатором, на некоторых установлен также датчик контроля алкоголя. Как и большинство таких устройств, монитор Кэтлин определял ее местонахождение с помощью геотегирования. Если женщина не получала разрешения на присутствие в каком-либо определенном месте, она должна была находиться у себя в квартире. (Власти по мере необходимости меняют параметры устройства, ограничивая доступ пользователей в определенные области.) Если Кэтлин переходила улицу, чтобы поговорить с соседом, раздавался сигнал тревоги. «Они звонят и спрашивают, в чем дело, – сказала она мне, – и если вы не найдете хорошего ответа, они применят к вам силу».
Предполагается, что мониторы на лодыжках отслеживают местоположение человека, который их носит. Это резонно, хотя и раздражает клиента. Но один адвокат рассказал мне историю, как у его подзащитного с ЭМ сигнализация о побеге включалась всякий раз, когда тот заходил в прачечную на первом этаже своего многоквартирного дома. Некоторые обитатели трейлеров обнаружили, что металлические стены блокируют сигнал передатчика, что тоже приводит к срабатыванию аварийной сигнализации.
Задержанный, получивший разрешение покинуть дом на два часа, чтобы пройти собеседование для приема на работу, должен надеяться, что в отделе кадров трудятся пунктуальные люди и обратный автобус не попадет в пробку. Есть еще повседневные дела, такие как уход за ребенком и различные неожиданные ситуации. Представьте, что вам приходится полностью планировать заранее все прогулки, за несколько дней запрашивая разрешение на самое элементарное отступление от привычной рутины. Если срабатывает сигнал, носитель ЭМ должен сообщить причину полиции, чье недоверие может отправить его обратно в тюрьму.
Кроме того, сигнал тревоги включается, когда в мониторе разряжаются батарейки. Тайлер Боума сказал, что мониторы округа Марион держат заряд более двенадцати часов, если их правильно заряжать два раза в день по одному часу. Но случается всякое. Возможно, мониторы не всегда работают так, как обещает реклама. Возможно, время от времени носитель забывает их заряжать: у многих людей на ЭМ нестабильная ситуация с жильем, и это затрудняет регулярную, предсказуемую перезарядку.
Кэтлин рассказала, как ее монитор подал сигнал тревоги, когда она возвращалась с собеседования. Ей оставалось сорок пять минут до дома и десять минут автономной работы аккумуляторов. Ей пришлось выскочить из автобуса и заходить подряд во все магазины с вопросом, можно ли на час подключиться к электрической розетке.
Джон говорит, что монитор стоил ему двух рабочих мест. Первое ушло из-за того, что ему предложили работать в те часы, на которые у него не было разрешения, а второе – потому что на его неисправном мониторе каждые два часа включался сигнал тревоги, и менеджер счел это непрофессиональным. Помимо простой потери дохода, это повлекло дополнительные издержки. «Когда ты увольняешься сам и когда тебя увольняют – это совсем разные истории, – сказал мне Джон. – Я не могу вернуться в эти компании. Из-за монитора у меня плохая репутация. Я посетил столько людей, чтобы устроиться на работу… Ведь с моим прошлым меня мало куда возьмут. За меня просили многие знакомые. А потом у меня испортился монитор, и это выставило их в плохом свете».
Джон ходил с монитором около четырех месяцев, а Кэтлин – месяц. Потом ее адвокат убедил судью снять с нее браслет, потому что женщина не могла оплачивать это устройство, а специфические условия наблюдения мешали ей устроиться на работу. Я не знаю, подавал ли адвокат Джона аналогичные петиции. Эти два человека находились в разных юрисдикциях, обвинялись в разных преступлениях и сталкивались с разными судебными решениями. Но все же стоит добавить, что Джон – афроамериканец, а Кэтлин – белая.
Но каждый из них до сих пор страдает от косвенных последствий. Джон потерял репутацию. Что касается Кэтлин, с нее обвинения были сняты после того, как бывшая соседка по комнате не явилась в суд. Однако женщина все еще должна округу Марион сотни долларов – за то, что полиция за ней следила.
Денежные сборы – обременительное дело. Но это лишь часть проблемы, связанной с ЭM. Джеймс Килгор, который провел в заключении шесть с половиной лет, прежде чем стать исследователем и активистом в Иллинойсе, мягко пожурил меня, когда я позвонил, чтобы обсудить расходы на ЭM. «Я обеспокоен, что многие журналисты ведутся на сюжеты, в которых с людей взимают огромные деньги, – сказал он. – В итоге читатель понимает только одно: если прекратятся поборы, все будет в порядке. Настоящая проблема в том, что людям отказывают в свободе. Это устройство для слежки, и в дополнение к поборам оно делает много таких вещей, которые портят человеку жизнь». Килгор назвал ЭM электронным карцером и возглавил кампанию по ограничению – или как минимум тщательному переосмыслению – использования этой технологии[157].
Электронный мониторинг может свести на нет два основных преимущества, из-за которых мы предполагаем, что лучше ожидать суда дома, а не в тюрьме. Во-первых, обвиняемые, находящиеся в камере предварительного заключения, с большей вероятностью будут осуждены, чем обвиняемые в аналогичных преступлениях, ожидающие суда дома. Одна из причин заключается в том, что последние могут активно участвовать в своей собственной защите. Им легче встречаться с адвокатами, находить полезных свидетелей и т. д. Однако это затрудняется из-за ограничительных условий ЭM, таких как необходимость запрашивать разрешение за несколько дней до встречи с адвокатом или потенциально полезным свидетелем.
Еще одна причина, по которой обвиняемые, заключенные в тюрьму до суда, имеют значительно более высокие показатели осуждения, состоит в том, что они признают себя виновными – особенно когда им вменяются не слишком серьезные преступления – просто ради того, чтобы жить дальше. Тому, кто никогда не попадал в руки уголовного правосудия, это понять трудно: если вы ничего не сделали, боритесь против обвинений, и истина принесет вам свободу.
Но представьте, что вы сидите в тюрьме в ожидании суда по обвинению в хранении наркотиков. У вас нет денег на залог, как и у всех ваших знакомых. Наркотики были не ваши, они принадлежали вашему другу, но найдены у вас в машине.
Потом вы в первый и единственный раз встречаетесь со своим государственным защитником. Верный своему делу, но перегруженный работой, он предлагает вам выбор: либо вы признаете себя виновным, и тогда обвинение учитывает ваше предварительное заключение, дает год условно и освобождает прямо в зале суда, либо вы предстаете перед судом через десять месяцев, и в этом случае штат будет добиваться максимального наказания в виде пятнадцати лет. Вероятно, вас не приговорят к максимальному сроку, но пять лет вы легко можете получить, а может быть, и восемь. Другими словами, признайте себя виновным, отправляйтесь домой и смиритесь с тем, что вас осудили за преступление, которого вы не совершали, или проведете еще десять месяцев в тюрьме, ожидая неопределенного исхода. Подобное происходит не только в случаях, когда преступления связаны с наркотиками или когда задержанный невиновен. Такое