– Тогда три бутылки рома, два фунта лайма и самую острую китайскую лапшу.
– Окей.
– Спасибо, бро! Респект тебе вселенский! – И Ноа радостно вскочил на ноги.
– Но, если честно, помощь твоя мне понадобится. – Арни помог подняться младшему брату.
Он порылся в документах на столе в поисках нужного. Ноа в этот момент подумал лишь о том, что в жизни не хотел бы работать с бумажной волокитой. Хорошо, что он учится на помощника первых лиц. В будущем надо будет лишь светить лицом на телике. И то – не своим.
– Нашел, – сказал Арни.
Ноа заинтересованно вытянул шею, разглядывая фото в руках брата. На снимке был труп мужчины. Белая вспышка от фотоаппарата освещала грудь, еле прикрытую разорванной клетчатой рубашкой. В районе диафрагмы, там, где ребра, кровоточила глубокая рана, похожая на какой-то символ, вырезанный ножом на коже.
– Чувак, ну, это перебор уже какой-то. – Ноа выхватил снимок у Арни и приблизил к лицу.
– Это мое новое дело, – пояснил Арни. – Раньше тебе было интересно изучать такое.
– У трупа проколоты соски? Это смущает больше, чем странная фигня на его теле, – пошутил Ноа.
Он приблизил фотку, пытаясь рассмотреть окружение. Но все улики вокруг трупа утаила беспросветная тьма.
– Боюсь даже представить, о чем ты хочешь меня попросить. Мне нужно в кого-то превратиться?
Арни положил снимок в конверт с запиской, которую успел написать, пока Ноа рассматривал лицо погибшего.
– Нет, кретин. Это не для тебя. И даже не думай лезть в это дело. Тут явно замешаны скуры, и черт поймет, был ли скурой убитый. Поэтому, если я узнаю, что ты ослушался меня, я оторву тебе голову. – Арни отдал брату заклеенный конверт. – Передай это Кэруэлу. И попроси со мной связаться. Только без лишних ушей и глаз.
– Окей. Тогда три бутылки рома в силе.
Ноа схватил со стула кожаную сумку и пихнул туда конверт. Тяжелые учебники, термос со спрайтом (да, и что?) и пенал, ручки из которого вывалились на дно сумки, – все повисло на плече.
Эту же сумку в школьные годы носил Арни. И может, даже их отец. Чистый винтаж. Потрепанный, местами рваный. Прямо под стать академии.
Арни кивнул на дверь, намекая брату на то, что ему пора уходить. Ноа и самому не сильно-то хотелось задерживаться. Впереди его ждала одна из самых веселых ночей. Поэтому, послав Арни воздушный поцелуй, от которого тот отмахнулся, Ноа спешно покинул полицейский участок. В облике незнакомого мужчины, которого он сегодня встретил на улице.
Черт.
А вечер-то оказался скучным.
Реджис так и не явился. Ребекка и ее свита ушли сразу, как поняли, что новую скуру ждать не стоит. Арни купил всего две бутылки рома, которые Ноа с горем в глазах разлил всем тем, кто все-таки приперся в его комнату. А сам, заварив себе китайскую лапшу, уселся на подоконник. Из окна открывался вид на хвойный лес и гору, заснеженную верхушку которой освещала луна.
Академия стояла в трех часах езды по шоссе и двух часах ходьбы по непролазному лесу от города Санди. Никто о ней не знал, кроме скур и преподавателей, живущих тут же. И в этом, надо признать, была своя прелесть. Вокруг царила вечная тишина. Лишь летучие мыши, поселившиеся в полуразрушенных башнях, изредка пищали, напоминая о том, что в этой академии, кроме пятидесяти с лишним студентов, есть еще крылатые и зубастые жители. Не считая помета на подоконнике, мыши были очень даже милыми созданиями. Особенно по сравнению с некоторыми исключительными, которые возомнили себя чертовски важными шишками и не пришли на вечеринку в их же честь.
На самом деле Ноа злился на Реджиса недолго. Стоило китайской лапше закончиться, как к горящим от остроты губам Ноа прильнули губы паучихи Шируки – девушки с факультета гражданской поддержки. Она часто приходила к Ноа на вечеринки, но расстроенно пряталась в углу, завидев Ребекку и ее свиту. Те считали «белых» недостойными, бесполезными и скучными. Говорили, что их способности недотягивают до «желтых» и «фиолетовых». А Ширука, зная это, прятала свои липкие, выделяющие паутину пальцы в карманы.
Но сегодня, собравшись с духом и явно выпив не один стакан дайкири, она наконец осмелилась подойти к тому, о ком, не умолкая, говорила вся академия. Точнее, о том, что вытворял язык Ноа Эдвина, руки Ноа Эдвина и другие конечности в том числе. Ну и о том, что, уснув с ним, можно было проснуться хоть с самим Брэдом Питтом.
Ноа был совсем не против продемонстрировать свои способности. Хотя бы так его ночь под звуки скулящего патефона Соль стала веселее. И хотя бы так Ноа почувствовал вкус дайкири на языке Шируки.
– Чува-а-ак, – расстроенно протянул Ноа, когда увидел Реджиса в трапезной за столом у стены наутро.
– М? – Реджис точно услышал его вопрос, но зачем-то переспросил и отодвинул свою порцию яблок подальше от него.
– Ты где, мать твою, вчера ночью был?
– Не твое дело. – Реджис собрал остатки каши в тарелке и пихнул ложку в рот.
– А вечеринка? Для кого я все это делал?
Реджис посмотрел на поднос Ноа и, увидев тарелку с фруктами, беспардонно стащил ее себе. Ему повезло, что у Ноа не было аппетита. Такое случалось редко. Сейчас он подвинул ему еще и кружку с чаем и тост с яйцом.
– Для своих друзей. – Захрустел долькой яблока Реджис. – И я тебя об этом не просил. Не забывай.
– Да какая разница: «просил», «не просил». У нас редко бывают новенькие, и такое событие нельзя было пропускать. Да и я поддержать тебя хотел. Ты грустный ходил. Молчал все время.
– Я не люблю болтать без дела.
– Да ты вообще красавчик, но пропускать тусы в свою же честь очень плохо. Очень. Слышишь?
Вместо ответа Ноа услышал жалобный вой в своем животе. Все-таки китайская лапша, съеденная вчера, и бутылка спрайта, выпитая утром, не насытили его худощавое тело. Аппетит великим чудом вернулся. Вырвав из рук Реджиса яблоко, Ноа кинул дольку себе в рот, а потом забрал свой поднос с завтраком и жадно впился зубами в поджаренный хлеб. Наверное, это все из-за злости, пробуждающей в Ноа голодного дикого зверя.
– Новенькая приходила? – Реджис отхлебнул чай из кружки Ноа и сделал вид, будто ему вообще не интересно знать ответ и спросил он это лишь для того, чтобы поддержать беседу.
Но Ноа помнил взгляд Реджиса на уроке шифрологии. Тот не моргал и смотрел на Эбель, словно одержимый. От него веяло опасностью. Будто в этого исключительного и правда вселился дьявол. «Тайная вечеря» словно нависала над Ноа, а деревянный крест, висящий на белой потрескавшейся стене, осуждающе качнулся от сквозняка. И Ноа отсеял мысли о том, о чем в старом святом соборе обычно не думают.
– Нет. – Ноа следил за реакцией Реджиса. – Она допоздна сидела в библиотеке вместе с Кэруэлом.
Реджис нахмурился и сжал между пальцами виноград.
– Правда или нет, понятия не имею, – поспешил добавить Ноа. – Мне так Соль сказала.
Но Реджис уже не слушал. Он все сильнее сдавливал ягоду: та налилась соком и готова была лопнуть.
– Соль, кстати, тоже не было, – продолжал Ноа. – Она притащила свой патефон, пластинку «Нирваны» и ушла. Прикинь, она была в костюме банана. А на вечеринке был йети. – Ноа специально начал нести бред, проверяя, слушает его Редж или нет. – Кто-то из «желтых» блеванул прямо на твою кровать. – Ноль эмоций. – А еще Ребекка сказала, что будет караулить тебя между парами. – Тут Ноа не соврал, но Редж все равно на него не смотрел.
Ноа вздохнул и скучающе оперся на руку.
– Блин, чувак… – безнадежно протянул он. – Все окей?
В ответ – тишина.
– Когда вернешь мне проигрыватель, Ноа? – неожиданно к столу подошла Соль, но даже на ее голос Реджис не откликнулся.
– Как, кстати, прошла вечеринка? – из-за ее спины, держа поднос еды, вышла Эбель.
И тогда… Тогда этот болван в кожанке дернулся, будто ударенный током. Виноград лопнул в его руке и обрызгал белую футболку. Так ему и надо. Не зря же академия выдавала им форму. Как минимум, чтобы ее носить. Как максимум – пачкать едой. Ноа понадеялся, что хоть какой-нибудь преподаватель сделает Реджису замечание из-за внешнего вида.
Тот опять уставился на Эбель. Он чего-то ждал. Может, миллион долларов, который она ему задолжала? Другой причины такого разъяренного взгляда Ноа не придумал. И либо проблемы были у Эбель, либо у Реджиса. Вообще, они оба были странными. Появились из ниоткуда и с разницей в день. Молчат. Ничего о себе не рассказывают. И не ходят на вечеринки в их честь.
– Эм… Ты Реджис? Верно? – сбитая с толку от такого пристального взгляда, Эбель села за стол.
Но Реджис этого не хотел. Он схватил свой поднос и сжал его так сильно, что затряслись руки. Покраснел от кончиков ушей до самого кончика носа и, кажется, даже перестал дышать. Лишь молча и до жути пугающе впился взглядом в лицо сидящей перед ним девушки.
– Прости, Боже, – посмотрел Ноа на деревянный крест на стене. – Да изгони дьявола из тела этого грешного.
Соль покосилась на него.
– Ну, может, поможет. Хер его знает, – оправдался он.
Зануда Соль, уже доедая яичницу, громко цокнула.
– Если быть точным, Ноа, – и вот она включила режим душной заучки, – а в изгнании нечистой силы обязательно надо быть точным, то правильно говорить «имундус спиритус омнус сатаника потестас…»
– Я Эбель. Будем знакомы, – перебила Эбель.
Святая женщина. Ну святая…
– Давай, мальчик, – подхватил Ноа, – протяни ручку девочке. Скажи: «При-вет, меня зовут Реджис».
Ну вдруг он не знал, как правильно знакомиться с людьми. Ноа решил ему помочь. Реджис помощь не принял и, молча поднявшись из-за стола, скрылся в толпе уходящих из трапезной студентов.
– Ты плохо на него влияешь, – укоризненно посмотрела Соль на Ноа.
– А ты безвкусно одеваешься. И что? – Ноа забрал у Соль коробку молока.
– Это тут при чем?
– Ты первая меня оскорбила.
– Это не оскорбление, Ноа.
– Ну и не комплимент тоже.
Соль набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула, стараясь успокоиться, наверняка используя какую-то корейскую технику. Изо рта у нее пахло мятой. Аромат тут же перенес Ноа в момент их последнего поцелуя. Освежающего, как глоток зимнего воздуха. Как то, чего ему не хватало. То, что он хотел ощущать вчера вечером вместо вкуса дайкири на своих губах.