– Так когда ты вернешь мне проигрыватель с пластинкой? И если вдруг я найду на нем хоть одну царапину, сверну тебе шею, ясно?
Ноа тряхнул головой. Больше никаких мыслей об этой зануде. Особенно о поцелуях с ней. Фу. Как он вообще мог подумать об этом. И как вообще мог этого хотеть. Соль душная, как пустыня Сахара. И уж точно свежестью альпийского ветра там даже близко не пахнет. Надо срочно найти Ребекку, Амелию или Шируку. Надо забыться в них. Или в Армире, которая заигрывающе смотрела на Ноа весь завтрак. Она сидела с другими «белыми» в центре зала и накручивала на палец темные волосы. Кажется, ее способностью была левитация, потому что от каждого вздоха и каждого взгляда Ноа в ответ на нее она медленно отрывалась от стула. Мальчик рядом с ней аккуратно хватал ее за локоть, зная, что пользоваться даром в стенах академии запрещено. Видимо, это был ее друг. Или парень. Ноа это вовсе не волновало. Для нее он может стать кем угодно. И отказаться от этого она точно не сможет.
– Занесу сегодня, – наконец ответил Ноа на вопрос Соль, – и специально поцарапаю. Оборванке – оборванные вещи.
Он встал из-за стола, держа в руках пакет молока.
– А вот это уже оскорбление, дебил, – огрызнулась Соль. – И вообще, никто не говорит «оборванные» вещи.
Но ее поучения и смех Эбель он уже плохо слышал. Потому что видел перед собой лишь красотку Армиру.
На урок искусств Ноа и Армира опоздали: были заняты более интересными вещами, чем очередной рассказ о любимом художнике мисс Моретти, да Винчи. Хорошо, что в субботу было всего две пары: живопись и литература. Что на той паре, что на другой Ноа планировал поспать. Сесть в конце кабинета, подмять под себя пиджак и под старый саксофон, скуление которого Соль называла джазом, провалиться в мир дремы и сновидений. Но все задние парты были заняты теми, кто вчера на вечеринке Ноа вылакал минимум бутылку рома. Их отекшие лица лежали в ряд на партах.
– А вот и вы, мистер Ноа, мисс Лейзвуд, – Бруна не была расстроена их с Армирой опозданием. – Заходите скорее, miei cari[10], занимайте свободные места.
Мисс Моретти поставила холст на подрамник и, взяв в руки палитру с кисточкой, продолжила объяснять студентам, как рисовать очередной шедевр, лучший из которых украсит одну из стен в академии. В кабинете пахло шоколадом и ванилью. На аккуратно прибранном столике мисс Моретти стояла чашка. Рядом на салфетке лежал недоеденный кусок пирога. И крошки. Много крошек…
– Сегодня я расскажу вам о приемах, которые в живописи использовал сам Леонардо. Покажу все на примере его работ, а потом мы вместе напишем собственную картину. Можете повторять за мной, а можете импровизировать. – Мисс Моретти поправила фартук, обтягивающий ее пышную фигуру. – Или же наслаждайтесь музыкой. Сегодня вместо субботнего джаза я включила вам Алессандро Скарлатти, итальянского композитора эпохи барокко.
Ноа не заметил, как Армира подсела к своим друзьям и заняла место, на которое претендовал он.
– Ну же, мистер Эдвин, поторопитесь, а то пропустите самое интересное.
Ноа оглядел кабинет. Нашел Реджиса, сидящего у окна, Ребекку, целующуюся с каким-то «фиолетовым», и Соль, которая, кажется, даже не обратила внимание на мешающего всему классу студента. Собрав длинные волосы в высокий хвост и выпустив фиолетовые прядки у лба, она надела наушники и начала покачивать головой в такт музыке. А потом закатала рукава отвратительной, будто бабкино тряпье столетней давности, рубашки. Соль всегда была неуклюжей: уже умудрилась заляпать академическую жилетку светлой краской. Свет падал на ее тонкую, исполосованную следами цепочек шею и костлявые запястья. Запястья, которые Ноа сразу захотел поцеловать.
– Мистер Эдвин. – Рука Бруны легла ему на плечо и аккуратно подтолкнула к партам.
Ноа махнул головой, прогоняя мерзкий образ зануды из своей головы и, извинившись перед преподавателем, показательно прошел мимо Соль. Эбель, сидящая рядом с ней, что-то писала в своем блокнотике, но, завидев приближающегося Ноа, резко закрыла тетрадь и запихнула в сумку.
– И это ты мне говорил про то, что я пялюсь на новенькую? – Реджис не упустил возможности уколоть Ноа.
Ноа бросил сумку на парту и громко упал на стул, будя спящих скур.
– Я не пялился на Соль, – сказал Ноа, смотря прямо на нее.
Черт, Ноа. Ты пялился! Ты, как кретин, любовался ею, пока она не видела. Ты и сейчас на нее смотришь! Отвернись!
– Ага, – ухмыльнулся Реджис.
– Ага, – передразнил Ноа.
Соль была не в его вкусе. Слишком правильная. Слишком умная. Слишком заносчивая. Всё «слишком». В ней не было золотой середины, и отношение Ноа к ней варьировалось от «ненавижу эту зануду» до «боже, как я хочу ее поцеловать». И в этом была виновата только она. Своими мерзкими словами, глупыми поступками, вечными нравоучениями Соль каждый раз отталкивала его от себя. И каждый раз притягивала мимолетным взглядом, запахом духов с зеленым чаем, странным танцем во время вечеринки и тупой шуткой, которая заставляла Ноа улыбнуться. И лишь раз Ноа позволил себе сорваться. Лишь раз пошел у нее на поводу, как и она в тот момент поддалась ему. И кажется, только тогда Соль оценила кабинет математики, а Ноа – штрафные работы мистера Льюиса.
– Итак, amici[11], сейчас вы узнаете четыре секрета Леонардо да Винчи.
Ноа заметил, как Соль сняла наушники и, переглянувшись с Эбель, отчего-то захихикала.
– Узнаете всё, что отличало этого великого художника от других. Рассмотрим на примере холста «Святая Анна с Мадонной и младенцем Христом».
У мисс Моретти было хорошее настроение. Наверное, потому, что на уроке искусств сегодня было на удивление много человек.
– Эта неоконченная картина относится к поздним работам Леонардо. На ней изображены Христос, его мать Мария, бабушка Анна и ягненок, символизирующий будущие страдания младенца. Предположительно, картину заказал король Франции, Людовик XII, для своей беременной супруги. Но да Винчи та-а-ак долго ее рисовал, что и Людовик, и его жена успели умереть. И на этом историки умывают руки. Любая другая информация об этой работе утеряна. Но знаете, какой секрет скрывается на этом холсте? – Преподавательница подошла к доске, на которой висел плакат, похоже, заказанный на eBay. – Здесь Мария и Анна одного возраста.
Ноа присмотрелся к женщине, сидящей на коленях своей матери. У обеих были молодые лица. Одна из них была взволнована. Она тревожно смотрела на младенца, который тянулся к ягненку. А вторая была спокойна и уверенна.
– Предполагают, что на картине изображены мать да Винчи Катерина и его мачеха Альбьера. Так он выразил свои психологические травмы. Ребенку сложно было расти с двумя матерями. Но кто из них кто, искусствоведы предположить не смогли.
Видимо, Бруна прониклась чувствами к ребенку и в свой тяжелый вздох вложила кучу сожалений. Горестному виду преподавательницы вторила такая же грустная музыка композитора, имя которого Ноа уже забыл.
– Итак, вернемся к секретам живописи. Первый секрет, – мисс Моретти быстро переключилась на студентов, – это сфумато – мягкая тень, дымка, которая размывает четкие границы. Так все линии, очерчивающие формы, становятся подвижными. – Она провела пальцем по контуру женских тел и их одежде.
Реджис все записывал, Ноа последовал его примеру. Как и несколько других заинтересованных студентов. Только заучка Соль запоминала все без записи. Загружала в свой жесткий диск, встроенный в голове. И если бы Ноа не знал о настоящих способностях Соль, то поверил бы в то, что она робот. Искусственный интеллект, который захватит их планету. Или задушит своими вечными «Правильно вот так, а не так» и «Я знаю все на свете, а ты не знаешь ни черта».
– Если вы посмотрите на дальний план, – мисс Моретти показала на горы, – то увидите второй секрет. А именно то, что фон тусклее и менее четкий, чем передний план. И это называется световоздушной перспективой. А теперь скажите мне, что еще вам бросается в глаза?
Класс молчал.
– Очевидно же, ну.
Святая Дева Мария… Ну кто бы сомневался, что Соль не упустит возможности поумничать. Сраная выскочка.
– Улыбки, – сказала она с видом «как можно этого не знать».
– Улыбки, – согласно повторила мисс Моретти. – Самая яркая особенность в работах Леонардо. Они ускользающие, неясные. Будто в них скрыто всё или не скрыто ничего. И все это благодаря сфумато. Тому самому размытию контуров. – Мисс Моретти показала на лица двух женщин и ребенка. – Ну, и закончим всё жестами. Кистями рук. Стопами. Тонкими пальцами. Мягким языком тела. Округлыми объемами. Все это аристократично, изысканно, выразительно. У всего этого есть своя история.
Бруна застыла, наслаждаясь красотой картины, расплылась в улыбке и прикусила губу.
– А теперь, зная всё это, давайте попробуем нарисовать свой шедевр.
Она нехотя оторвала взгляд от плаката и подошла к холсту.
По этому сигналу Ноа вытянул руки на столе и положил на них голову. На этом его работа закончена. Важную часть он послушал, а практика не его конек. Как и все гуманитарные науки. Как и художественность. Такого слова небось и не существует. И это лишний раз доказывает, что к Ноа оно не имеет никакого отношения.
Час урока пролетел незаметно.
Выгнувшись и хрустнув позвоночником, Ноа потянулся на стуле. Все студенты, быстро собирая вещи, торопились на последнюю пару по литературе. Мисс Моретти, как ни странно, оставив свой остывший напиток и пирог, вышла из кабинета. Гаденыш Реджис не стал дожидаться Ноа, и тот, вскочив с места, чтобы выкрикнуть ему в спину пару ругательств, задел ножку парты. Лежащая на ней сумка съехала на пол, и из нее, будто из шляпы фокусника, вывалились обгрызенное яблоко, сломанный на две части карандаш, скомканный лист, учебник по астрономии, пакет молока, пачка «Ментоса» и конверт, будто назло отлетевший чуть ли не в другой конец кабинета.