Лишь бы это были не призраки. Лишь бы не они.
Но, даже несмотря на мерзкое чувство, что кто-то наблюдает за Эбель из темного угла, несмотря на мысли о своей смерти, которые раз за разом возвращали ее в гроб из орешника, она уснула до рассвета и даже смогла поспать несколько часов. Правда, ее разбудили: с улицы донесся истеричный плач, похожий на собачий вой. За ним явно скрывалось что-то ужасное. От него заложило уши, а сердце бешено застучало о ребра.
Соль вскочила с кровати быстрее Эбель и, прилипнув к окну, закрыла рот рукой.
– Это… сын смотрителя. Сидит у свежей могилы. И там… Боже… Мистер Пирсон… И он, он…
– Умер. Кажется, его закопали заживо, – закончила Эбель, глядя на торчащую из могилы руку.
Так начался третий день Эбель в Академии Скура. Так она поняла, что ни черта они не в безопасности.
Мисс Вуд спешно отменила воскресную службу, поэтому священник, уже приехавший в собор рано утром, отпел мистера Пирсона и уехал, так и не проведя литургию. Всех студентов попросили остаться в комнатах. Разрешили выходить только в трапезную, и то в сопровождении преподавателей, которые стойко держались и не отвечали на вопросы студентов. Спальное крыло девочек охраняла мисс Блейк, преподавательница литературы. Она сидела на стуле в конце коридора и, впиваясь соколиным взглядом в ручки дверей, ждала студентов, решивших нарушить правило и выйти из комнаты.
Но все тихо сидели за закрытыми дверьми и, уставившись в окна, смотрели, как мисс Вуд обнимала Бенни и тот ненадолго успокаивался в ее руках. Как мистер Кэруэл и мистер Чампи вырезали на деревянном кресте имя смотрителя кладбища, а мисс Моретти, выйдя из леса с небольшим букетом цветов, положила их на могилу. Все преподаватели склонили головы и молча провожали мистера Пирсона. Как и остальные: студенты академии, летучие мыши под крышей и даже ветер, ненадолго стихший.
Полицию так и не вызвали. Оно и ясно: секретная академия в секретном месте, о котором знал только мэр Хиггинс и его правая рука. Тот самый священник Арчибальд Робинс, приезжающий в академию каждое воскресенье.
Соль сказала, что мисс Вуд обязательно сообщит мэру о случившемся и он примет меры, чтобы обезопасить студентов и преподавателей. Кажется, Соль так успокаивала себя и Эбель. Но Эбель было плевать. Единственное, о чем она думала, так это о том, что ей срочно нужно поговорить с сыном смотрителя. И что он явно даст ей первую подсказку в расследовании наверняка связанных между собой убийств. Но студентов закрыли на несколько дней внутри собора. Отменили занятия, раздали кучу книг для самостоятельного изучения и наказали не выходить никуда, пока мисс Вуд и другие разбираются в том, что произошло. Может, ищут убийцу или допрашивают свидетелей. Черт его знает. А может, просто ждут, пока спадут волнения, которые явно зрели в столовой, где шушукались исключительные.
Следующие два дня тянулись ужасно медленно. И даже Ноа, который каким-то чудом умудрялся пробираться к ним в комнату, не скрашивал ожидание. Мисс Блейк быстро его прогоняла, поторапливая книгой. Ноа кидался в ответ неуместными шутками, а та назначала ему дополнительные задания. Студентки радовались, увидев в своем крыле парня, да еще и самого Ноа Эдвина, и с интересом наблюдали за ним из приоткрытых дверей. А когда напоследок, перед очередным ударом толстым томом по спине, он посылал всем воздушные поцелуи, громко хихикали.
По ночам, когда все засыпали, Эбель смотрела в окно, выглядывая среди деревьев призрак мистера Пирсона, и ждала, когда же он наконец покажется ей. Так она смогла бы все разузнать. Но, видимо, его душа упокоилась, и он покинул этот ничтожный мир.
Тогда Эбель первый раз пожалела, что призрак к ней так и не пришел. Хотя…
В их комнате явно кто-то скрывался. В темном углу за дверцей шкафа или под кроватью Соль. Каждую ночь Эбель чувствовала на себе взгляд. Четко ощущала его и мурашки, бегущие от этого по спине. Но, оглядывая комнату, никого не видела. И от этого становилось намного страшнее.
Она перестала засыпать лицом к стене, боясь, что кто-то окажется за спиной. Дергалась каждый раз, когда сквозь сон чувствовала, что кто-то садится на кровать, и переставала дышать, когда холодным мимолетным движением кто-то касался ее щеки. Эбель была уверена, что к ней пришел чертов призрак. Долбаный мертвяк, который не давал ей покоя. Но почему-то он скрывался. Просто наблюдал.
Когда утром мисс Блейк объявила, что сегодня начинаются занятия и преподаватели ждут всех в своих кабинетах, Эбель, недолго думая, пропустила завтрак и, схватив пальто Бенни, побежала на кладбище. На улице моросил мерзкий дождик. Хотя это и дождиком-то назвать было сложно. Тысячи капелек размером с песчинку росой оседали на вьющихся от влажности волосах. Кофта намокла. Как и конверсы, белая подошва которых сразу стала грязной.
В этот раз к кладбищу идти было проще, чем той ночью, когда Эбель хотела сбежать. Сейчас она точно знала, что вернется обратно в академию и что днем ничего плохого с ней не случится. Но все равно старалась лишний раз не смотреть в сторону могил и торчащих из земли крестов.
Вокруг было тихо. Вороны улетели прятаться от дождя под крышей академии. Прохладный ветер дергал тонкие ветки и играл с пожухлыми листьями. Пахло землей и деревьями. Точно так же, как в ту ночь, когда Эбель проснулась в гробу. Голова невольно повернулась в сторону большого дуба: туда, где остался гроб, из которого ее достали. Но яма, которая несколько дней назад пустовала, теперь была завалена землей. Теперь вместо Эбель там покоился Датч Пирсон, о чем гласила надпись на кресте. Увидев это, Эбель облегченно выдохнула.
Ее место заняли. Забрали шанс вернуться в могилу. Спасли от смерти, которая дышала в затылок и, ожидая удобного момента, готовилась заточить ее обратно в гроб. Голодный дьявол ее больше не ждал, потому что лакомился другим мертвецом. И как бы мерзко это ни звучало, Эбель была рада тому, что в его глотке все же оказалась не она.
– Девочка, к-к-которую земля в-в-вернула обратно? – раздалось со спины.
Эбель обернулась и увидела Бенни. Сына мистера Пирсона. Заплаканного, обнимающего свои плечи мужчину с лицом ребенка.
– Привет, Бенджамин. Тебя же так зовут, да? – Она и так знала ответ, но надо же было с чего-то начать.
Эбель двинулась к нему, но он шагнул назад.
– Папа з-з-запретил мне с тобой г-г-говорить.
– Но я… – Она опять шагнула вперед и протянула ему пальто.
– Ух-х-ходи, – обиженно бросил Бенни и, вырвав пальто из ее рук, развернулся, чтобы уйти в сторожку.
– Стой-стой-стой. – Эбель замерла, подняв руки вверх, будто сдается и принимает его правила игры. – А ты и не разговаривай со мной.
– Это к-к-как? – Бенни тоже остановился.
Сильный ветер закружил листья под ногами, и Бенни, забыв про Эбель, словно ребенок, радостно попытался их поймать.
– Давай поиграем. Я буду говорить, а ты отвечать мне с помощью листиков. Если «да», то кленовый, если «нет», то осиновый.
– Д-д-давай! – не успев даже подумать, ответил Бенни.
Он взял в руки красный, изъеденный червями лист клена и маленький желтый лист осины.
– Ты помнишь что-нибудь о дне, когда выкопал меня из земли?
Бенни поднял красный лист и повертел его в руке, рассматривая прожилки.
– А знаешь, как я оказалась на кладбище?
Опять лист клена.
– Меня привезли? Ну, на машине? Или…
Не дав договорить Эбель, Бенни поднял желтый лист, который тоже внимательно рассмотрел.
– Ага, – Эбель заговорила сама с собой. – Ни черта не понятно…
Бенни поднял красный лист.
– Меня хоронил твой отец?
Бенни не ответил. Он кусал губу и смотрел в землю. В его глазах читалась вина. Он явно что-то знал.
– Бенни, меня хоронил кто-то другой?
Он молчал.
– Ты знаешь этого человека?
– Ух-х-ходи! – вдруг вскрикнул Бенджамин и, запихнув листы в карман, быстро зашагал к дому.
Эбель, шлепая по небольшим лужам, попыталась нагнать его, но он уже скрылся внутри сторожки.
– Мне очень нужна твоя помощь! – ударила кулаком по хлипкой двери Эбель. – Прошу тебя!
– Уходи, г-г-говорю!
– Почему папа запретил тебе со мной говорить?
Тишина.
А дождь все усиливался. Капли, которые стали в разы крупнее, застучали по земле. Яркая молния сверкнула в сером небе, и спустя секунды вдали послышался гром.
Ну же, Бенни! Давай! Не тяни ты это чертово время! Скажи все как есть, и я отстану от тебя на веки вечные.
– А если я приведу подругу, то ей ты расскажешь? – Эбель решила, что с Соль Бенни будет дружелюбнее.
– Н-н-нет.
Та-а-ак… уже лучше. В нее уже хотя бы не бросили пренебрежительным «уходи».
– А кому бы ты все рассказал? Может, кому-то из преподавателей? – Эбель, конечно, понадеялась, что услышит имя Кэруэла. – Или директору? – Ее имя она хотела бы услышать меньше.
– Р-р-реджису. Я буду г-г-говорить только с ним.
И небо озарила новая вспышка. Эбель тяжело вздохнула и недовольно топнула ногой. Промокшая насквозь кофта повисла на тонких плечах. Блокнот, в который она так ничего и не записала, размяк. Настроение испортилось. А было лишь восемь утра. Гребаных. Восемь. Утра. И Эбель вместо теплого кабинета философии выбрала сырое кладбище.
– Тогда я загляну к тебе позже, Бенни. Хорошо? – пыталась перекричать дождь Эбель.
И в окне показался красный кленовый листочек.
Эбель пришла на философию в середине урока. И, подсев к Соль, которая быстро убрала свою сумку с занятого для подруги стула, извинилась перед профессором. Тот лишь закатил глаза и что-то пометил в своей толстой тетради.
– Ты куда ходила? – Соль скривила губы, посмотрев на промокшую кофту. – Принимала душ в одежде?
Ноа, сидящий за Соль, наклонился к ним поближе.
– На кладбище, – ответила Эбель.
– С ума сошла? – Ноа выпучил глаза. – После того как смотрителя убили, ты попер…
– Молодые люди, – постучал по столу мистер Хан, – не срывайте мне занятие.