Реджис отталкивал от себя, но вместе с тем и притягивал. И чем дольше Эбель смотрела на него, тем отчетливее ей казалось, что когда-то она тонула в его медовых глазах. Будто они ей знакомы. Как и его аромат. И нахмуренные брови. Сжатые кулаки. И потрепанная кожанка, с которой тот не расставался.
– Новенькая, – «сын Дейенерис» помахал Эбель перчаткой, и рядом с ней громко цокнула Ребекка, – мы с тобой так и не познакомились.
– Не падай в моих глазах, Эрик, – кинула Ребекка, – мы не общаемся с «белыми».
Эбель заметила, как Реджис вздернул бровь. До жути знакомо… Он молча осуждал, не одобрял сказанные слова. Эбель уже видела такое – и не раз. Но кто так делал? Мать? Парень из старших классов? Врач из психушки? Священник из церкви на окраине Санди? Кто… Кто, черт возьми, так же осуждал Эбель?
– Вы сегодня долго. – Ребекка наконец отлипла от стены и, подойдя к особо опасным, чмокнула в щеку каждого из них.
Кроме Реджиса. Он ловко увернулся и шагнул назад, когда она попыталась коснуться его. Эбель закатила глаза. Ей не хотелось наблюдать еще одну трагикомедию, разворачивающуюся прямо в центре главного зала. Зрителей тут было достаточно.
– У меня есть дело, – сказала Эбель, и теперь все уставились на нее. – К тебе, Реджис.
Он единственный отвел от нее взгляд.
– Давай отойдем?
Эбель не хотела сообщать всем исключительным о том, как ходила на кладбище, допросе Бенни и о многом другом, поэтому увести Реджиса подальше от десятка ушей ей показалось хорошей идеей. Она шагнула вперед, чтобы обогнуть Эрика с Йонни и, взяв за рукав Реджиса, вытащить его из зала, но Эрик схватил ее первым.
– Отпусти, – не поднимая на него взгляд, сказала она.
Эрик сильно сжал ее локоть. Эбель не любила, когда ей мешают. Не любила блондинов. И не любила кожаные перчатки.
– Нам всем интересно, что у тебя там за дело, новенькая, – сказал он.
Эрик был худым и таким высоким, что даже Реджис, которому она была по плечо, казался рядом с ним лилипутом.
– Отпусти, – повторила Эбель.
– Только после того, как скажешь, что тебе нужно.
Ребекка громко вздохнула и что-то прошептала на ухо Амелии. Увидев это, Эрик улыбнулся и разжал пальцы.
– С особо опасными лучше не шутить, новенькая, – Ребекка тоже встряла в разговор. – Ах да, ты же с гражданской поддержки, – она посмотрела на белую нашивку на футболке Эбель. – Я забыла, что вы там все немного туповаты. Так вот, напомню. «Фиолетовые», то есть мы, – она указала на себя и подругу, – слушаемся только «красных». «Желтые» слушают нас и «красных». «Красные» не слушают никого. А вот «белые»…
– Вы не только слушаете, но и делаете все, что вам говорят любые студенты любых факультетов, – откинув рыжие кудри с плеч, продолжила Амелия.
– Перестаньте, – сказал Эрик и, обойдя Эбель, закинул на нее руку, – она тут меньше недели. Скоро ко всему привыкнет.
Реджис наклонил голову и сжал зубы так, что заходили желваки. Он спрятал побелевшие кулаки в карманы куртки и расправил плечи.
– Да хватит уже, идем на обед, – сказал Йонни и, толкнув Эрика плечом, обошел его, направившись в трапезную.
– Так что, Эбель? – Эрик так и остался стоять рядом с Эбель. – Какое дело?
– Хотела раскопать всем вам могилы, но вот думаю, одна не управлюсь. Хоронить придется не только вас, но и ваше самомнение. А значит, и ямы копать придется большие.
Ребекка прыснула, а Эрик сильнее сжал плечо Эбель.
– Ты мне нравишься, – шепнул он ей на ухо. – Смешная, – сказал уже громче.
– Отстань от бедной девочки, Лайне, – прыснула Ребекка. – У нее не все дома. Пойдем лучше на обед.
Эбель не была глупой и сразу поняла, кто интересует Ребекку. Смешно было наблюдать за ее тщетными попытками сблизиться с Реджисом. Проще было охмурить принца Гарри, чем Реджиса, у которого на лице было написано: «Не подходи ко мне, иначе убью».
– Идите без меня, – Эрик опустил руку ниже, схватив Эбель за талию, – а я прогуляюсь с новенькой. Она хочет на кладбище, вот туда я ее и провожу. – И аккуратно подтолкнул Эбель вперед.
Эбель извернулась и, стряхнув его руку, наконец отошла от кретина.
– Не трогай ее, – хриплый голос Реджиса был тихим, но Эрик почему-то остановился и послушно опустил руку, вновь тянущуюся к Эбель.
Все удивились, что обычно молчаливый Реджис заговорил.
Эбель подошла к нему и коснулась рукава его кожанки, но Реджис увернулся от прикосновения.
– Забей на них, – тихо сказала ему Эбель. – Идем.
Глаза, полные сомнения, уставились на Эбель. Реджис не собирался никуда идти.
– Какие дела могут быть у «красного» и «белой»? – вновь раздался голос Эрика.
Он злился, не желая отпускать свою добычу. Так злились все богатенькие мальчики из прошлой школы Эбель. Особенно когда так и не получали желаемого.
– У меня такой же вопрос к тебе, – в голосе Реджиса слышалась угроза.
– Я хочу развлечься. Все в академии знают, что «белые» здесь именно для этого.
Ребекка с Амелией кивнули, а стоящие вокруг скуры переглянулись и засуетились, неожиданно вспомнив, что, вообще-то, пять минут назад шли на обед.
– Я могу развлечь тебя ударом по яйцам. От непередаваемых ощущений захватит дух, а в глазах запляшут звездочки. Хочешь? – шагнула к нему Эбель.
– Ты никак не уяснишь, новенькая? – двинулся навстречу ей Эрик. – Мне преподать тебе урок, как правильно себя вести с «красными»?
– Умереть хочешь? – процедил сквозь зубы Реджис.
Он закрыл своей спиной Эбель.
– Хотел. Раньше. Но сейчас нашел несколько прелестей в жизни, – ответил Эрик. – Успокойся, Редж. Мы тебе не враги.
– Идем, Барнс, – процедил Реджис.
Он не хотел слушать Эрика и, развернувшись, направился к выходу из главного зала.
Откуда он знает мою фамилию? Неужто Ноа проболтался?
Эбель, вздернув подбородок, еще несколько секунд смотрела в глаза Эрика, но в итоге, громко выдохнув, сдалась первая. И поторопилась за Реджисом.
– Академия небольшая, новенькая. Еще не раз с тобой встретимся, – победно кинул он ей в спину.
Реджис и Эбель вышли на улицу. Ветер тут же накинулся на них, растрепал волосы. Но солнце, впиваясь в макушку, не давало замерзнуть на каменных ступенях.
– Говори, – сказал Реджис, спрятав взгляд.
Будто его силой заставили сюда выйти и заговорить с ней. Будто она отнимает его драгоценное время. Реджис нервно кусал щеку изнутри и нетерпеливо дергал коленкой.
– Долго объяснять, вот короткая версия: мне нужно поговорить с сыном смотрителя кладбища.
– И?
– Но он сказал, что будет говорить только с тобой.
Реджис поднял задумчивый взгляд и, проследив за волосами, щекочущими Эбель шею, остановился на ней и замер. Рассматривая кулон на тонкой, словно проволока, цепочке, он нахмурился. И, кажется, еще сильнее занервничав, громко сглотнул.
– Зачем тебе с ним говорить? – выдавил он наконец.
– Не могу рассказать.
Реджис прищурился.
– Это связано с тем, как ты оказалась в академии? – вдруг выпалил он, о чем, кажется, сразу пожалел.
– Что? – Эбель сделала вид, что не услышала его.
Но она услышала. И была поражена этому так же, как и он, когда понял, что совершил ошибку.
– Ты слышала, что я спросил. – Реджис держался уверенно, хоть глаза и забегали по ее лицу.
– Я, э-э-э… – Эбель не знала, что сказать.
Это вопрос с подвохом? Ей дадут приз за правильный ответ? Он все и так знает? Или лишь предполагает?
– Я не могу тебе ответить.
– Тогда, как будешь готова, найди меня. Сходим к твоему Бенни.
И, не дав Эбель сказать и слова, Реджис направился внутрь собора.
Первый раз за все эти дни Эбель осталась в комнате одна. Соль после обеда около часа красовалась у зеркала и, надев голубое платье в пайетках, выскользнула за дверь, даже не попрощавшись. Видимо, ушла на свидание с Яром, который обещал устроить ей пикник у реки рядом с академией.
Интересно, они будут есть шоколадные кексы с обеда? Или украдут еду с ужина? Но романтики у этого Яра не занимать.
На пластинке патефона тихо скрежетала музыка. Неизвестный композитор старательно стучал по клавишам фортепиано, а птицы за окном, громко щебеча, подпевали ему. Эбель сидела на ковре, заваленная учебниками, которые ей выдал Джосайя. Опершись на кровать, она запрокинула голову и, закрыв глаза, задремала, провалившись в знакомое ей чувство. Одиночество.
Эбель любила тишину. Холод в комнате. Приглушенный свет. Ей нравилось, когда мама допоздна задерживалась на работе, а папа и вовсе уезжал в командировки. Так Эбель оставалась наедине с собой и мыслями о всяком важном и неважном. У нее было время подумать. И время помечтать. О путешествии с родителями на море. О собаке, которую ей так и не подарили. О парне из школы, который поделился с ней обедом. Или о красавчике актере из очередного сериала. Эбель громко пела, вторя голосу в телевизоре, и танцевала, повторяя движения за женщиной из шоу «Двигай телом, детка». А когда к ней приходило вдохновение, то садилась писать фанфики по Гарри Поттеру, которые, конечно же, никуда не выкладывала, а стесняясь, лишь сохраняла на компьютере в папке «никогда это не открывать».
А еще Эбель любила слушать дождь за окном. Смотреть на бегущие по стеклу капли и на людей, перепрыгивающих лужи с зонтиками в руках. А потом, когда все утихало, высматривать радугу в небе. Блеклую, еле видную и прячущуюся за крышами домов. Все это делало ее счастливой. До того дня…
До того дня, когда она возненавидела чертов ливень, тишину и одиночество. Того самого дня, когда умер отец. Прикрывая голову газетой, он оббегал лужи, а Эбель, махая ему рукой из окна, смеялась, видя, как намокают его дорогущие брюки. В небе сверкала молния, раскатами гремел гром. А папа, промокший до нитки, улыбался, предвкушая долгожданную встречу с дочерью.
Он был журналистом. И наконец, после месяца во Флориде, вернулся домой.
Отец стоял на переходе. Ждал, когда же загорится зеленый, и что-то кричал маме, которая махала ему, стоя на лестнице дома. Эбель было пятнадцать. В руках она крепко сжимала игрушку, которую отец однажды привез из Китая, и длинное письмо с признанием в любви. Она писала их каждый раз, когда папа был в отъезде, в дни, когда начинала невыносимо по нему скучать. Папа бережно хранил все ее письма. Забирал с собой в командировки и, как он говорил, читал после тяжелого дня. Они и сейчас были в его чемодане.