– Что? – Эбель пробежала взглядом по лицам апостолов. – И где же тут Магдалина? Тут все мужчины.
– Ты не знаешь? – Джосайя поперхнулся чаем. – Мамма мия, какой позор.
Кажется, Бруна оказывала на него влияние. Эбель улыбнулась этому.
– По правую руку от Христа сидит ученик. Видишь, между ними образуется буква «М»? Ну, вот их плечи, наклон головы. Видишь?
– Ага.
– Леонардо зашифровал здесь слово Matrimonio, которое означает «брак». А теперь вспоминаем, что Мария Магдалина омывала Иисусу ноги, вытирала их своими волосами, а согласно традиции, это могла сделать только жена.
– Я думала, что это Иоанн Богослов. – Эбель тоже не была дурой и так же, как и все фанаты загадок и фильмов про да Винчи, интересовалась его работами.
Но, видимо, не в такой мере, как Кэруэл.
– Ну как же. – Джосайя отхлебнул чай. – Слишком уж все женственно в Иоанне. Поза, руки, ожерелье. Да ты только посмотри на одежду. Такая только у Иисуса. Больше ни у кого за столом, кроме отражающей его, словно зеркало, Марии. Одинаковые халаты, плащи, наклон головы. Нет, нет, это точно Магдалина. Тем более Леонардо да Винчи был еретиком и состоял в тайном ордене по хранению секретов детей Иисуса. – Эбель вздернула бровь, и Джосайя громко стукнул чашкой по столу. – Ты еще скажи, что не знаешь символику приборов и еды на столе.
– Не знаю.
Джосайя улыбнулся, но, когда понял, что она не шутит, превратился в Стоунхендж.
– Боже помилуй, за что мне такая невежда на голову свалилась.
Он встал и потянул за собой Эбель. Они отошли к противоположной стене, чтобы взглянуть на картину издалека.
– Смотри, – ткнул профессор пальцем в Иуду, – видишь, рядом с ним рассыпана соль. Это символ предательства и потери религии. А еще у Иуды в руке мешочек, символизирующий его награду за идентификацию Иисуса. В нем тридцать сребреников. А еще позади апостолов три окна, и они поделены на три группы, что символизирует Святую Троицу. У апостола Петра в руках нож, которым он позже отрежет ухо солдату, арестовавшему Христа. На столе лежит либо угорь, либо сельдь – как знак веры или не веры. Ну, Эбель, ну честное слово, ну это же все так очевидно.
– Так же очевидно, как разгадать наилегчайший шифр с теми цифрами, что мы нашли на могилах?
– Что? – Джосайя повернулся к ней. – Ты нашла ответ?
Эбель лишь цокнула языком и направилась в главный зал. Джосайя быстро убрал за ними подносы с завтраком и, нагнав, замучил Эбель расспросами. Ну и, конечно, оставшийся час бубнил, какой же он был дурак и как же все это было очевидно, и вообще, рельеф Санди же менялся, и вот в начале девятнадцатого века какой-то там картограф что-то там сделал, и поэтому Джосайя запутался, и бла-бла-бла.
Эбель никогда не радовалась началу воскресной службы так, как сегодня. Кэруэл наконец-то замолчал, и разболевшаяся голова стала меньше гудеть. Мэр так и не соизволил приехать, и вместо него слово держала мисс Вуд. По правую руку от нее стоял отец Робинс, а по левую – мистер Янсен в своем черном плаще. Он вообще когда-нибудь менял одежду?
Речь, конечно, не могла закончиться быстро. И после долгого предисловия о том, как каждый исключительный важен для академии и как Хиггинсу трудно поддерживать здесь порядок и безопасность, мисс Вуд, опустив руки и сжав кулаки, готовилась объявить виновного.
– Боже, да когда же это кончится? Я успею умереть десять раз и воскреснуть, пока она договорит, – сказал Ноа за спиной Эбель.
Соль толкнула его локтем под ребро, и тот съежился, как улитка, которой разбили раковину.
– Молча стой и слушай, дебил.
– Как же ты жестока… – шипел он.
– Еще одно слово – и весь оставшийся день проведете в прачечной. Будете стирать простыни и гладить наволочки. Понятно вам? – сжав зубы, процедил Джосайя, и эти двое сразу закрыли рты.
– Мы безоговорочно доверяем расследованию и, – мисс Вуд громко сглотнула, – как ни больно мне это признавать, но убийцей оказался один из нас. Но можете больше не переживать. Тот, кто совершал все эти ужасные деяния, – мертв.
Все охнули, и по рядам вихрем закружил шепот студентов.
– Мы приняли решение не оглашать имя преступника, потому что это, несомненно, ранит многих из вас.
– Они же не нашли преступника, – шепнула Эбель на ухо Джосайе.
– Но кто-то же должен быть виноват, – пожав плечами, ответил он.
Мисс Вуд откашлялась и вновь продолжила свою речь:
– Спасибо, что оставались сильными все эти дни и что не потеряли доверие к нашей академии. Впредь мы постараемся больше не допустить такого. – Мисс Вуд улыбнулась. – А теперь передаю слово отцу Робинсу. Давайте помолимся за тех, кто нас покинул.
И священник затянул свою долгую песню, обдавая всех дымом тлеющего ладана и окропляя каждого святой водой.
Глава 7. Сладость или гадость
Первая неделя без убийств.
Напряжение все еще витало в стенах академии вместе с запахом благовоний, дымящихся в главном зале. Все медленно возвращалось на круги своя. Студенты, конечно же, сами нашли виновного и, дофантазировав, обвинили в убийствах Ребекку Мартинс. Якобы она не смогла простить Эрику, в которого была тайно влюблена, измену, а мистеру Пирсону… Для него они причины не придумали. В итоге она якобы не справилась с этим грехом и ушла из жизни добровольно. Амелия всячески пыталась обелить свою подругу, и Йонни ей старательно в этом помогал, но все, словно быки, уперлись рогами в собственные же домыслы и слухи. Джосайя был прав. Людям нужен виновный. Тот, кого можно закидать камнями и преподать другим урок. Тот, на фоне кого они могут казаться лучше, правильнее и добрее.
А тем временем наступил октябрь. Дожди все чаще поливали землю, а ветер еще старательнее стал срывать пожухлые листья с деревьев. С каждым днем становилось холоднее и холоднее. Темнеть стало раньше, светлеть позже.
Режим Эбель опять сбился, хоть после исповеди ей и удалось хорошенько выспаться. Ей и правда помогли та душная будка и священник, что сидел рядом, хотя к новой встрече с ним Эбель не готовилась. Но и отец Робинс не торопился звать ее на вторую исповедь.
Соль влюбилась в нового парня со своего факультета. Нейтан Купер создавал силовое поле вокруг себя, чем, возможно, и поразил ее. Другой причины, почему она втрескалась в рыжего парня с веснушками на туповатом лице, Эбель не нашла. Ноа тоже был в своем духе. Он умудрился закатить вечеринку на следующий день после воскресной службы, за что был наказан мистером Чампи и мисс Вуд. И наказание это он отбывал до сих пор. Каждое утро бегал вокруг академии один километр, каждый обед – три, каждый вечер – пять. Стоит ли говорить, что его хватало на пятьсот метров? И, хватаясь за левый бок, он всякий раз падал на землю и громко стонал. Тимо нравилось наблюдать за ним из окна. Он, кстати, стал совсем плохо себя чувствовать, и даже могильная земля на окне перестала ему помогать.
– Представляешь, кто-то был у моей могилы, – сказал он Эбель, когда вернулся после своей мертвецкой спячки.
– С чего ты взял?
– Ну… там были следы. – Эмоции на лице Тимо менялись так же быстро, как картинке в калейдоскопе. Радость перетекала в грусть, а грусть – в удивление.
– А еще там почистили мой крест и убрали сорняки.
– Может, это Бенни?
– А еще мне оставили печенье.
– Печенье? – Эбель удивилась.
– Мое любимое. Овсяное с шоколадной крошкой.
Тимо не любил ходить по академии. Живые души высасывали из него энергию, и с каждой секундой, проведенной в толпе, Тимо становился все слабее. Его удивляли призраки, живущие в городах рядом с живыми. Тимо говорил, что мертвецы делятся на разные типы, помимо злых и добрых, конечно же. И что они тоже могут быть интровертами. Поэтому Тимо спасался в шкафу с вещами Соль и Эбель. Он буквально поселился в нем вместе с пауками, обвившими паутиной вешалки. И выходил лишь по ночам, когда Соль засыпала, а Эбель, ложась к нему на холодные колени, рассказывала истории из своей, как казалось Тимо, тяжелой жизни.
Реджис вообще испарился. Эбель видела его на этой неделе всего пару раз – на шифрологии и философии. Он начал спорить с ней прямо на уроке и всячески пытался доказать, что она не права, но профессор остановил их раньше, чем Эбель швырнула в Реджиса учебником. Ноа говорил, что Реджис вновь замкнулся в себе и круглыми сутками сидит в комнате, читая книги на забытых языках. Видимо, решил окунуться с головой в учебу.
Короче говоря, даже после стольких смертей все осталось практически прежним.
– Я уже забыл, что ты там наразгадывала, – сказал Ноа, когда после долгого перерыва они вчетвером собрались в библиотеке.
До этого Джосайя всю неделю был занят и даже свои любимые пары проводил в какой-то спешке. Он писал отчет для мисс Вуд, потом ездил к Хиггинсу отдавать какие-то документы и, только закончив с делами, наконец назначил новый сбор.
Вечерние встречи в библиотеке стали доброй традицией. Мистер Кэруэл все еще прикрывал задницы своих студентов и говорил, что занимается с ними после пар. Мол, слишком сильно им нравится его предмет. Мисс Вуд ему верила. И этого было достаточно.
– Напомни мне, Эбель, зачем ты притащила с собой это пустоголовое чудище? – Кэруэл покосился на Ноа. – С таким же успехом ты могла принести спичечный коробок. Хотя и в нем пользы было бы побольше.
– Вы тоже мне нравитесь, мистер Кэруэл. Смотрю на вас и сразу понимаю, что вы человек с большой доброй душой.
Ноа закинул ноги на стол. Джосайя столкнул их, но Ноа непослушно вернул ноги на место, светя перед носом профессора испачканными красными конверсами.
– Мы начали это вместе, – сказала Эбель, доставая лист с шифром.
– Вместе и закончим, – договорил за нее Ноа, глядя прямо на мистера Кэруэла. – Правильно, вишенка, правильно. Так и поступают настоящие друзья.
– Вишенка? – скривил лицо Джосайя. – Меня сейчас стошнит.
– Правда, что ли, Джоси? – пародируя голос Бруны, сказал Ноа.