– Да, я это видел.
– Так что же заставляет тебя полагать, будто я дарую милость членам Общества Кинжала или мальфетто?
– То, ваше величество, что Общество Кинжала – это группа Элиты, обладающая огромной силой. Мы можем подчинять своей воле ветер, укрощать диких животных, мы способны создавать и разрушать. – Он не отрывает глаз от королевы. – Разве вы не хотите иметь в своем распоряжении такую силу?
Джульетта издает короткий смешок:
– И почему я должна верить вашему обещанию встать на мою сторону?
– Потому что вы способны даровать нам то единственное, чего мы желаем и за что всегда боролись. Пощадите своих мальфетто. Позвольте им жить мирно, и вы завоюете симпатии и верность сообщества Элиты.
Теперь Джульетта выглядит серьезной. Она изучает Раффаэле, как будто силится понять, лжет он или говорит правду. Молчание длится долго. Между тем внутри Терена бурлит энергия, она вспенивается и застилает всю комнату темным покрывалом. Главный Инквизитор смотрит на Раффаэле глазами, полными ненависти.
– Этот потаскун лжет, – низким голосом произносит Терен. – Они обратятся против вас в тот момент…
Джульетта лениво поднимает руку, останавливая его.
– Вы обещали мне, что найдете Белую Волчицу и принесете ее голову, – говорит она, обернувшись через плечо. – И несмотря на это, сегодня утром я получила известие, что Аделина Амотеру взяла верх над кораблем моих инквизиторов в Кампанье. Убила всех. Ходят слухи, что она собрала сторонников и шлет нам весть о своем приближении. Не делает ли это лжецом и вас, мастер Санторо?
Терен вспыхивает и багровеет, а Раффаэле хмурится. На мгновение осмотрительность покидает его, и он шепчет:
– Аделина здесь?
Джульетта смотрит на него:
– Что ты знаешь о Белой Волчице?
В голове вспыхивают сотни воспоминаний. Аделина, напуганная и разъяренная у столба, где ее собираются сжечь; неуверенная на экзамене; робкая и милая во время их вечерних тренировок… холодная и полная ненависти при последнем прощании. Что она делает в Кенеттре? Чего хочет?
– Только то, что она предала многих из нас, – отвечает он, пряча уколы совести глубоко в сердце. И что один раз я сам предал ее.
Терен склоняет голову перед Джульеттой:
– Мы неустанно преследуем ее, ваше величество. Я не успокоюсь, пока она не будет мертва.
«Это Терен – зачинщик преследования всех мальфетто, – понимает Раффаэле. – Он – палач, тогда как она – политик. Теперь, когда Джульетта стала королевой, у нее нет причин уничтожать мальфетто. Между Тереном и его повелительницей вбит клин, который расколет их союз».
Наконец Джульетта качает головой и подходит к Раффаэле.
– Я не дарую свою милость просто так, – шепчет она, любуясь его глазами, мерцающими, как драгоценные камни.
Раффаэле слышит щелчки арбалетов по всему залу. Одно неверное движение – и он будет мертв. Джульетта изучает пленника еще мгновение, после чего отворачивается и делает взмах рукой:
– Отведите его обратно в темницу.
Инквизиторы хватают Раффаэле за руки. Выходя из спальни, он еще раз проверяет, в каком состоянии энергетическое поле Джульетты. Она подозревает его. Но на этот раз его слова вызвали в ней новую эмоцию, какой раньше Раффаэле не замечал.
Любопытство.
Аделина Амотеру
Только прекрасная юная Компасия посмела бросить вызов святому Амаре. Даже когда он погрузил человечество в воды потопа, Компасия добралась до своего смертного возлюбленного и превратила его в лебедя. Он воспарил высоко над водой, над лунами и поднимался все выше и выше, пока его перья не стали звездной пылью.
В Эстенцию придется ехать по суше. Новую проверку, вроде той, какую нам устроили на корабле, мы не можем себе позволить, а судя по слухам, порт в столице наводнен инквизиторами и рабочими, которые готовятся к торжествам в честь прибытия Маэвы.
На следующий день рано утром мы отправляемся верхом по дороге из Кампаньи в Эстенцию. По словам Маджиано, поездка займет два дня. Он всю дорогу бренчит на лютне, напевает себе под нос, и к ночи у него готовы три новые песни. Парень сочиняет с упорством, какого я до сих пор в нем ни разу не замечала. Маджиано, кажется, полностью поглощен своим занятием, и, когда я пытаюсь спросить, что у него на уме, он только улыбается и наигрывает мне еще несколько тактов новой мелодии. В конце концов я оставляю его в покое.
На первую ночевку Сержио устраивается в отдалении от нас. Я наблюдаю, как он смотрит в ночное небо, изучает расположение звезд, а потом закрывает глаза. Костер мы не разжигаем, чтобы не привлекать к себе внимание инквизиторов, и в темноте Сержио кажется вырезанной из мрака статуей. Рядом с ним только Виолетта, все ее внимание приковано к нему. Время от времени она задает ему вопросы, и он тихо отвечает, поворачиваясь к ней всем телом, чего никогда не делает в разговоре со мной или с Маджиано.
Через некоторое время Виолетта встает и возвращается к нам.
– Он вызывает дождь, – говорит она на ходу и, сев рядом, прижимается к моему боку. Я опираюсь на сестру, вспоминая, что она и раньше так делала, когда мы были маленькими и устраивались отдохнуть в тени какого-нибудь дерева. – Сплетает его, как сказала бы ты.
– Ты и это можешь сымитировать? – спрашиваю я Маджиано, не отрывая взгляда от Сержио.
– Не слишком хорошо, но могу придать ему сил, – отвечает лютнист и смотрит через плечо на Сержио, потом поднимает глаза к небу и показывает на одно мерцающее созвездие. – Видите его? В форме лебединой шеи?
Я сопоставляю расположение звезд:
– Это ведь Лебедь Компасии, да?
Об этом созвездии сложены десятки легенд и сказок. Моя мать больше всего любила ту, в которой Амаре, бог любви, напустил на землю бесконечный дождь, после того как люди сожгли его леса. Компасия, ангел сострадания, спасла от потопа своего нежного возлюбленного – человека, превратив его в лебедя и отпустив в небо.
– Это он, – подтверждает Маджиано. – Созвездие выстраивается в одну линию с тремя лунами, что, как я полагаю, помогает нашему другу определить, с какого направления тянуть влагу.
Виолетта продолжает внимательно следить за работой Сержио, не отрывая глаз от его неподвижной фигуры.
– Это восхитительно, – говорит она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Он собирает отдельные нити влаги в воздухе – туман с океана, кристаллы льда высоко в небе. Для этого нужно так сильно сконцентрироваться.
Глядя на сестру, я улыбаюсь. Она стала гораздо более чувствительна к проявлениям энергии других людей, теперь Раффаэле гордился бы ею. Она будет мощным оружием в борьбе против членов Общества Кинжала, когда мы встретимся с ними вновь.
Я собираюсь расспросить ее, как ей удалось так много узнать о способностях Сержио, но тут Дождетворец меняет позу и тем подает Виолетте знак, что она должна к нему вернуться. Она спрашивает Сержио о чем-то, я ничего не могу расслышать, кроме громкого ответного смеха.
Не сразу замечаю, что Маджиано наблюдает за мной. Он откинулся назад и опирается на локти, потом с любопытным видом склоняет набок голову и спрашивает:
– Как ты получила свои отметины?
Сердце мое по привычке тут же закрывается плотными ставнями.
– Кровавая лихорадка поразила мой глаз. – Больше говорить на эту тему я не намерена. Упираюсь взглядом в его глаза, зрачки сейчас круглые и расширились из-за темноты. – У тебя зрение как-нибудь меняется, когда зрачки превращаются в щелочки?
– Оно обостряется. – Как только эти слова слетают с его губ, он сжимает зрачки и становится похож на кота. Маджиано медлит. – Хотя это не главная моя метка.
Всем телом я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:
– А какая главная?
Маджиано смотрит на меня, потом тянется вперед и начинает задирать рубашку. Под грубой льняной тканью открывается гладкая смуглая кожа, четко очерченные линии живота и спины. Щеки у меня краснеют. Рубашка скользит выше, обнажая всю спину. Я ахаю.
Вот она. Это масса красного и белесого мяса, вспученного, покрытого шрамами, и она занимает значительную часть спины. Края у отметины грубые. Я пялюсь на нее с открытым ртом. Похоже, когда-то это была смертельная рана, ее невозможно было хорошо залечить.
– Это была огромная красная и плоская метка, – говорит Маджиано. – Жрецы пытались удалить ее, снимая кожу. Но, разумеется, она никуда не исчезла. – Он горько усмехается. – Они только заменили одну отметину на другую.
Жрецы. Значит, Маджиано рос учеником при храмах? Я морщусь, думая о том, как они врезались в его плоть, чтобы оторвать кожу. Одновременно с этим зашевелились шепотки, привлеченные таким жутким зрелищем.
– Хорошо, что она зарубцевалась, – выдавливаю я из себя.
Маджиано натягивает рубашку и возвращается в свою полулежачую позу.
– Не до конца. Иногда вскрывается.
Ставни на сердце начинают закрываться. Когда я снова смотрю на Маджиано, то встречаю его взгляд и спрашиваю:
– Что привело тебя к такой жизни? Почему ты стал… ну… Маджиано?
Парень склоняет голову набок и начинает:
– В Солнечных землях мальфетто считаются связанными с богами. Это не означает, что кто-то поклоняется нам, просто жрецы в храмах любят брать под опеку сирот-мальфетто, веря в то, что их присутствие поможет общаться с богами. – Маджиано понижает голос. – Им также нравилось морить нас голодом. По той же причине вельможа держит своих тигров на скудной диете, понимаешь? Если мы голодны, то всегда настороже, а если мы настороже, значит лучше связаны с богами. Я вечно охотился за едой в этом храме, любовь моя. Однажды жрецы поймали меня на краже пищи, предназначенной для приношения богам. И наказали меня. Ты можешь биться об заклад и не ошибешься – после этого я сбежал. – Он показывает на свою спину, потом усмехается. – Надеюсь, боги простили меня.
Знакомая история. Я качаю головой.