[79]. Здесь я устаю не от тебя, но, как говорит Хандке, «с тобой»[80]: «Мы сидели во дворе в лучах послеполуденного солнца и, переговариваясь или без слов, наслаждались общей усталостью <…>. Облако небесной усталости объединяло нас»[81].
Усталость от истощения – это усталость позитивной потенции. Она приводит к неспособности делать что-то. Одухотворяющая усталость – это усталость негативной потенции, то есть усталость ни-для-чего. В равной мере шаббат, что изначально значит «прекращать», – это день ни-для-чего, день, освобождающий от всякого для-того-чтобы, от всякой заботы, говоря языком Хайдеггера. Речь идет о межвременьи. После Творения Бог объявил седьмой день священным. Таким образом, священен не день для-того-чтобы, но день ни-для-чего, день, в который можно было бы пользоваться бесполезным. Это день усталости. Межвременье – это время без труда, время игры, отличающееся также и от хайдеггеровского времени, которое, по сути, является временем заботы и труда. Хандке описывает это межвременье как мирное время. Усталость обезоруживает. В долгом, медленном и усталом взгляде решительность уступает место отрешенности. Меж-временье – это время без-различия как дружелюбия: «Я рассказываю об усталости в мирное время, в промежутке между войнами[82]. В те часы как раз был мир <…>. И удивительно, что моя усталость, казалось, содействовала временному миру, <…> – унимая? смягчая? – в зачатке жесты насилия, спора или недружелюбного действия»[83].
Хандке создает набросок имманентной религии усталости. «Фундаментальная усталость» снимает эгологическое разобщение и образует сообщество, не требующее родства. В ней возникает особый ритм, ведущий к согласию, к близости, соседству без всякой семейной, функциональной связи: «Уставший подобен Орфею, к которому стекаются свирепые звери, чтобы предаться совместной усталости. Усталость сообщает разрозненным одиночкам общий ритм»34[84]. «Общество апостолов»[85], воодушевляющее на не-деяние, противостоит активному обществу. Хандке представляет его себе, «устало примостившись на лавке»[86]. Оно есть общество усталых в особом смысле слова. Если «общество апостолов» – это синоним для будущего общества, то грядущее общество можно было бы назвать обществом усталости.
Послесловие переводчика
Мне не хотелось бы быть многословным в этом послесловии и пытаться как-то подытоживать сказанное самим Бён-Чхоль Ханом в его тексте, тем более что с этой задачей прекрасно справился в своем предисловии Александр Павлов, которому я безгранично благодарен за научную редактуру перевода как этой книги, так и уже вышедшей «Агонии Эроса».
Вместо этого я хотел бы сосредоточиться на одном важном переводческом решении, так как оно не позволяет напрямую увидеть один важный прием в текстах Хана, который тем не менее может значительно помочь для понимания его философии. Речь идет о словосочетании «Nicht-Können-Können» и о связанном с ним «Nicht-Mehr-Können-Können». Особенность их в том, что в зависимости от акцента они могут быть поняты и как «мочь-не-мочь», и как «не-мочь-мочь» (в этом смысле они напоминают знаменитое «казнить нельзя помиловать»). Это нашло отражение в том, что в английских переводах «Агонии Эроса» и «Общества усталости» эти словосочетания как раз были переведены по-разному: как «Being able not to be able»[87] и как «No-longer-being-able-to-be-able»[88] (в первом случае речь идет о «мочь-не-мочь», во втором – о «не-мочь-больше-мочь»). И действительно, в первом случае акцент ставился на способности субъекта отказаться от своих способностей и своего могущества ради любви, тогда как во втором случае речь шла о выгорании и утрате способности что-либо делать в условиях общества выгорания, о депрессии.
Тем не менее для мысли Хана важна амбивалентность словосочетания «Nicht-Können-Können», так как в ней выражается идея того, что из выгорания, депрессии и одинокой усталости возможен выход к любви, дружелюбию, созерцанию и спасительной усталости. В этом заключается суть истолкования Ханом гегелевской диалектики, поэтому я решил придерживаться логики перевода «Nicht-Können-Können» как «способности мочь-не-мочь» вне зависимости от конкретного смыслового акцента (и вновь я должен выразить признательность Александру Павлову за помощь в выборе русских терминов). Соответственно, «Nicht-Mehr-Können-Können» в русском переводе приняло форму «способность мочь-больше-не-мочь».
Но почему был выбран именно такой вариант? Почему не «неспособность-мочь» и не «неспособность-больше-мочь»? Для ответа на этот вопрос нужно немного погрузиться в философию Хана. В главе «Педагогика зрения» данной книги он пишет о диалектике потенции и импотенции. Простая абстрактная потенция есть позитивная потенция, это способность мочь что-то делать, способность полагать тезис. В общественном плане позитивной потенции соответствует готовность субъекта быть самому себе предпринимателем, работать над собой, чтобы быть эффективным и производительным членом позднекапиталистического общества достижений.
Отрицание этой позитивной потенции приводит к импотенции, к неспособности что-то делать, к антитезису. Этой импотенции соответствует выгорание, депрессия, нарциссический крах субъекта от неспособности соответствовать идеальному образу самого себя. Именно в этом смысле в «Обществе усталости» говорится о «Nicht-Mehr-Können-Können»: субъект просто не может больше мочь.
Однако эту импотенцию необходимо отличать от негативной потенции: она есть способность не делать ничего, способность недеяния, которая выражается в иудаистском шаббате и в буддистском принципе пустоты. Если простое отрицание позитивной потенции («мочь») приводит к импотенции («не-мочь»), то отрицание отрицания как раз ведет к этой негативной потенции («мочь-не-мочь»). Именно в смысле этой негативной потенции «Nicht-Können-Können» и выражает способность мочь-не-мочь. Согласно Хану, благодаря этой потенции возможно подлинное действие, креативное, созидающее что-то новое, а не просто повторяющее исходный тезис. Благодаря способности что-то не делать, субъект может отказаться от социальных диспозитивов и открыться чему-то Иному.
Именно так Хан описывает в «Агонии Эроса» обращение Жюстин из депрессивной в любящую в «Меланхолии» Ларса фон Триера: будучи истощенной больным обществом на свадьбе, она уже не-может-мочь, но затем, поняв перед лицом неминуемой гибели, что теперь она может-больше-не-мочь, она расслабляется и просто любуется миром вокруг себя. На такой же переход от антитезиса к синтезу Хан рассчитывает, говоря о спасительной усталости Петера Хандке: современное неолиберальное общество должно выгореть в борьбе за достижения, чтобы затем в этой непрекращающейся депрессии осознать, что, раз оно не может больше мочь, то это предполагает, что оно вообще-то в принципе может и не мочь. В этом смысле Хан развивает свою диалектику потенции и импотенции вполне в духе Гегеля: синтез возникает из антитезиса, углубляющегося в самого себя, в самом своем основании открывающего синтез, ведь если кто-то не может мочь, это логически возможно только в том случае, если он или она может не мочь. И именно поэтому «Nicht-Können-Können» может в зависимости от контекста выражать как неспособность-мочь, так и способность-не-мочь: в этом словосочетании выражается единый процесс развития негативности, проходящий через два разных момента, антитезис и синтез.
Итак, почему же словосочетание, само по себе подходящее больше для синтеза, – «способность мочь-не-мочь» – было выбрано для обозначения всего этого процесса? С одной стороны, с логической точки зрения, чтобы не мочь больше мочь, нужно в принципе мочь не мочь. Это означает, что способность мочь-не-мочь лежит в основании неспособности мочь, она более фундаментальна и выражает суть как одного, так и другого. В этом смысле, если я не могу мочь, это само по себе уже значит, что я в принципе могу не мочь.
С другой стороны, наоборот, если я могу не мочь, это не значит, что я не могу вообще ничего мочь. Я вполне могу не мочь, но при этом не актуализировать эту свою возможность и вместо этого мочь что-то. Именно поэтому углубление антитезиса и ведет к синтезу: в синтезе субъект отказывается от того, чтобы мочь что-то одно, и наконец начинает мочь что-то Другое. Поэтому перевод «Nicht-Können-Können» как «способность мочь-не-мочь» позволяет отразить, что состояние, к которому стремится Бён-Чхоль Хан, – это не простое бездействие и не чистое созерцание, а опосредование действия и недеяния, созерцания и действия, vita activa и vita contemplativa (в книге «Запах времени», перевод которой также готовится в рамках проекта «Лёд», Хан пишет об этом подробнее). Если же переводить «Nicht-Können-Können» как «неспособность-мочь», то оно всегда будет выражать лишь импотенцию современного общества и никогда не укажет на подлинную цель истории, как ее видит Бён-Чхоль Хан.
Примечания
(Endnotes)
1. Интересным образом между общественными и биологическими дискурсами существуют тонкие отношения обмена. Науки не свободны от диспозитивов, происхождение которых ненаучно. Так, после конца холодной войны в медицинской иммунологии также происходит смена парадигм. Американская специалистка в области иммунологии Полли Метцингер отказывается от старой иммунологической парадигмы холодной войны. Согласно ее иммунологической модели, иммунная система различает не