— Мужчина, пожалуйста, не курите на ребенка! — просит девушка своего соседа. — А лучше всего — идите курить в тамбур!
— А ты успокой его, и я перестану курить, — отвечает ей парень в черной ватной телогрейке. — Я, может, нервничаю, когда дети плачут, и курю, чтобы успокоиться! Сам отец!
— Ну пожалуйста, — умоляет его девушка. — Вы хоть выдыхайте в проход, а не на нас.
— Скажи спасибо, — говорит ей курильщик, — что я вообще разрешил тебе здесь сесть. Это вообще — моё место.
Девушка качает на руках ребенка, который орет в надрыв.
Поезд вздрагивает, и состав приходит в движение. Курящий сосед бросает окурок на пол, и тот тлеет некоторое время. Никому нет никакого дела. Стёпа заложил руки в карманы, и утопил голову в приподнятом воротнике. Сидит с закрытыми глазами. После того, как ушла попутчица, вроде бы места прибавилось, но мы втроем как-то так расползлись по лавке, что полностью заняли пространство, ранее умещавшее четверых. Да, стало значительно свободнее. И ноги, свисавшие с верхней полки, пропали. Не знаю куда, может, один человек ушел, а может, они там вдвоем друг на друга легли. Не знаю. И знать не хочу.
— Пойду поссу, — говорит Стёпа. — Место посмотри, чтоб не заняли…
— Иди, посмотрю, — говорю я, понимая, что и сам уже хочу в туалет. — Потом я схожу, как вернешься.
— Я быстро.
Стёпа уходит по проходу в сторону туалета. На боковой полке соседней плацкарты парень в телогрейке снова закуривает. Сколько можно — ведь только докурил предыдущую. Я перегибаюсь и трогаю его за рукав:
— Слышь, браток, ты бы не курил — ребенок и успокоится.
— А ты что, меня будешь жизни учить? — парень, очевидно, не робкого десятка, и готов идти на конфликт.
Он вынимает изо рта сигарету, и выдыхает мне прямо в лицо. Это вызов, который в мужской среде всегда воспринимается исключительно однозначно.
Я сижу в очень неудобном положении, и для того, чтобы ответить, нужно встать — а это уже лишает внезапности. Парень крупнее, здоровее физически, и «выключить» его можно только в выгодном положении. Но все равно встаю. Подрывается на ноги и он. Нависает надо мной — на пол головы выше меня, в плечах шире.
— Ты мне что-то хочешь сказать? — он играет кулаками, большими весьма.
— Не кури на ребенка. Он тебе ничего плохого не сделал.
— А тебе-то что?
— За ребенка переживаю.
— Чо, типа защитник? — парень снова затягивается, и с наслаждением выдыхает дымом мне в лицо.
Вижу, что он готов уложить меня хорошим хуком. Боксер, что ли? Уж больно хорошо стоит, правильно. Голову грамотно прикрыл со всех сторон. Моё положение хуже. Я ниже ростом, весу во мне меньше, и правая рука не имеет пространства для удара — мешает стенка между боковушками. Если сейчас начнется, то он мне наваляет — и первый удар наверняка сделает правой — у него эта рука свободна, и ей ничего не мешает.
— Мужчины, не надо! — визжит молодая мамаша. — Только не деритесь!
По глазам парня вижу, что удар пошел. Руку в такой момент не увидишь, но глаза выдают намерения. Резко уклоняюсь назад, и мощный кулак, слегка зацепив переносицу, пролетает перед моим лицом, и не найдя точки приложения, уходит в сторону и в конце траектории попадает в стену вагона.
— А-а-а! — вырывается крик боли.
Он прижимает руку к груди, и обнимает разбитый кулак здоровой ладонью. Конечно, мне такой расклад нравится. Ничего не делал — но противника из строя вывел.
— Будешь еще курить? — нагло интересуюсь у скулящего парня.
— Пошел ты нахер, — бросает он сквозь зубы.
Вот теперь можно. Чуть к нему, и с силой — головой в открытую переносицу. Тут уже не до сантиментов. Здесь такой суровый мужской разговор. На повышенных тонах.
Парень не успевает уклониться, получает удар и валится в проход, пытаясь руками зацепиться за поручни.
Чувствую, что из носа потекло, успеваю только языком слизнуть — кровь. Достаю из кармана платок, и прикладываю к своему носу. Парень встает. Спесь прошла. Это видно по глазам. Сбоку орет ребенок. Большинство пассажиров старательно делают вид, что ничего не происходит. Общий вагон. Поезд едет во Владивосток.
— Ушел отсюда, — говорю парню.
Тот бурчит что-то под свой разбитый нос, мол, еще найдет меня, но уходит, утирая кровь. Мой платок тоже наполняется кровью. Сажусь на свое место, поднимаю голову и пытаюсь таким образом остановить кровь. Думаю, что этот тип может еще вернуться, и хлопаю себя по карману, в котором лежит перочинный нож — новомодная китайская выкидушка. Мало ли, как может обернуться эта поездка. Здесь тебе никто не поможет.
— Вам еще платок дать? — вдруг проявляет заботу соседка, сидящая у окна.
— Нет, спасибо.
Где же этот Стёпа? Мне в туалет уже по двум надобностям надо — еще и нос водой прополоскать. Выглядываю в коридор вдоль вагона, но тот край не виден — мешают люди, стоящие в проходе.
— Я посторожу место, — говорит мне соседка, угадывая мысли.
Решаю идти в туалет с сумкой. Не оставишь ведь свои вещи в таком вагоне! Встаю, начинаю пробираться по проходу. В каждой плацкарте кипит своя жизнь. Стоит дым коромыслом — кое где люди курят в вагоне, не утруждая себя выходом в тамбур. На площадке перед туалетом курят двое. Открыта дверь в тамбур, там происходит какая-то суета. Слышу отчетливо жалобный голос Степана:
— Больно… не надо… не надо… — и как-то так шепеляво.
Не желая неожиданных неприятностей, достаю из кармана нож, зажимая его в кулаке. Заглядываю в тамбур. Трое парней прижали Стёпу в угол, и что-то делают с ним. Думал, бьют, но все оказалось гораздо хуже.
— Один остался, — говорит тот, который ближе к Степану. — Открывай шире!
Стёпа видит меня:
— Лёха! Помоги! Вызови милицию!
У него окровавлено лицо и вымученный взгляд. Наверное, его тут хорошо били. Один из парней поворачивается, и я вижу в его руках пассатижи.
— Иди отсюда, парень, — говорит он мне.
— А то что? — я поднимаю руку на уровень глаз и раскрываю нож.
Лезвие щелкает прямо перед лицом моего собеседника. Это хорошо останавливает любого. Он пятится:
— Ты это, парень, не в кипяток…
— Лёха, милицию вызови! — мямлит Стёпа, сплевывая кровь.
— Отошли от него!
Трое расступаются, но я не приближаюсь — еще не хватало, чтобы меня взяли в кольцо. Втроем они меня и с ножом уделают, тем более, что это явно профессиональные гопники. Но с другой стороны, биться им со мной нет никакого смысла — чего с меня взять? Тут целый состав идёт, в котором полно терпил, не способных сопротивляться ограблению.
— Валим, — предлагает один из троих, и они быстро переходят в тамбур другого вагона, прикрыв за собой дверь.
Стёпа матерится и плюётся на пол тамбура. Мне очень сильно хочется в туалет. Я убираю в карман нож.
— Что у тебя случилось?
— Зубы вырвали, — шамкает он. — Золотые… пассатижами…
Мне отчего-то становится смешно. Открывается туалетная дверь, и на площадке появляется удовлетворенный мужик. Я, опережая других страждущих, быстро прыгаю к туалету:
— Я по другой части! Мне просто в туалет надо!
— В очередь давай! — говорит мне один из двоих, но его одергивает второй.
На унитазе сидит Марина. Она считает деньги. В туалете стоит острый запах спермы.
— Марина, выйди, — предлагаю я. — Мне надо!
Она кивает и выходит. Справляю нужду, закинув за спину спортивную сумку. Какое это блаженство. Потом полощу под краном окровавленный платок, выжимаю его в раковину. Вытираю лицо. Смотрю на себя в зеркало. Улыбаюсь. Мне смешно. Общий вагон. Давно так не веселился.
На площадке стоит Стёпа.
— Один зуб только остался. Шесть золотых вырвали…
— Скажи спасибо, что язык не вырвали.
— И деньги все забрали. На что мне товар теперь покупать?
— Займешь у кого-нибудь, — подсказываю я.
Я возвращаюсь в «свою» плацкарту. На моем месте сидит девушка со спящим ребенком. Она держит ребенка на руках, и поэтому мне, в общем-то, еще есть куда присесть. Не спрашивая разрешения, сажусь на край. Она немного двигается.
— Вам больно? — она пытается участвовать в моей судьбе.
— Нет, — отмахиваюсь я. — Ему, наверное, больнее.
— А он ушел в другой вагон. Вернее, его трое парней увели, — говорит она. — Они мимо проходили, и чем-то они там зацепились. Наверное, бить повели.
— Или зубы дергать, — усмехаюсь я.
Она не понимает моей шутки.
— Уссурийск! — вдруг орет проводник. — Стоянка пятнадцать минут!
Вагон начинает шевелиться, так как многие выходят на этой станции.
— Вы выходите? — спрашивает молодая мамаша.
— Нет, я до Владивостока.
— Это хорошо. Можно, я буду рядом с вами?
— Вам страшно?
— Да.
— Ну можно, — киваю я. — Отчего же нельзя?
Соседки встают, начинают готовиться к выходу. Поезд замедляет ход. Мамаша стоит с ребенком на руках, ждет, когда наши соседи достанут из багажного отделения свои манатки. Я смотрю на нее — впервые за все время пути — как на женщину. Она привлекательна.
Только я подумал о прекрасном, в этот момент поезд резко останавливается, и со второй полки в проход плацкарты падает мужское тело.
Мужик звонко бьется головой об стол, далее валится на пол и замирает без чувств.
— Готов, — комментирую ситуацию.
— Проводник, — орет соседка. — У вас тут мужчина головой с полки разбился!
Я только вознамерился было метнуться с жертве вагона, как поезд снова дёргается, и с третьей полки, только противоположной, вниз летит еще одно тело. Удар головой об стол еще звонче.
— Проводник, — орет соседка как ни в чем не бывало, будто это происходит с ней каждый день. — Идите скорее сюда! Тут уже двое разбились.
При этом она дергает из-под бездыханных тел свои сумки.
Убедившись, что поезд стоит, и что оставшиеся на полках пассажиры больше не будут сыпаться вниз, я беру за плечи верхнего. Он без сознания. Пытаюсь уложить его на нижнюю полку. Моя сумка мне мешает, и я снимаю ее, ставлю на стол. Укладываю тело, берусь за второго. За моей спиной двинулся поток людей на выход. Только взялся за плечи второго, как замечаю, что сумки нет. Оборачиваюсь — она мелькает уже ближе к выходу.