– Нашего отпрыска? Когда-то ты использовал более грубые слова для описания наших отношений.
Новая пауза.
– С какими душевными муками я вспоминаю мое непростительное поведение! Загляни под сиденье табурета для клавесина – ты увидишь там знак моих истинных чувств.
Констанс помедлила секунду, потом решительно включила фонарик и огляделась. Хотя голос казался близким, его обладателя нигде не было видно.
– Табурет, моя дорогая.
Она подняла сиденье. Внутри была фотография, скрепленная с какими-то бумагами. Констанс вытащила их и внимательно осмотрела.
– Фотография сделана пять недель назад, – прозвучал бестелесный голос. – Кажется, он вполне счастлив.
Констанс глядела на фотографию, и ее рука с фонариком слегка подрагивала. Вне всяких сомнений, это была фотография ее сына: облаченный в длинное шелковое одеяние, он держался за руку Цзеринга. Они стояли под аркой в обрамлении пробковых деревьев. Мальчик смотрел куда-то вдаль с безупречной серьезностью одаренного трехлетнего ребенка. Глядя на фотографию, Констанс неожиданно почувствовала, что ее переполняют одиночество и тоска.
Она взглянула на прикрепленный к фотографии листок. Это оказалась записка от опекунов ее сына в монастыре, адресованная ей и подтверждающая, что мальчик в безопасности и чувствует себя хорошо. И подает большие надежды. Письмо было запечатано специальной печатью, подтверждающей, что Диоген и в самом деле побывал там, а письмо подлинное. Каким образом Диоген сумел добиться посещения мальчика у таких скрытых и осторожных монахов, трудно было даже вообразить.
Констанс положила фотографию и письмо на клавесин и выключила фонарик, позволив темноте вернуться. Она не могла допустить, чтобы этот отвратительный человек играл ее чувствами.
– Ты был там, – сказала она. – В Эксмуте. Ты следил за нами.
– Да, – ответил Диоген. – Это правда. Я был там с Флавией, моей, так сказать, помощницей. Ты, несомненно, ее видела: молодая официантка в ресторане «Капитан Гуль», которая работала на неполную ставку и подрабатывала в магазине чая и всякой мелочи «Вкус Эксмута».
– Эта девушка? Флавия? Она работала на тебя?
– Должен признать, у меня с ней возникли маленькие проблемы. Она слишком усердствует в исполнении своих обязанностей.
– Могу себе представить эти обязанности, – заметила Констанс.
Ответа не последовало, и она продолжила:
– Ты освободил Моракса. Запустил этот виток насилия.
– Ты права. Я действительно помог этому несчастному, замордованному существу бежать от его мучителей. Откуда мне было знать, что он поведет себя таким образом? Я всего лишь хотел посеять немного смятения. Отвлечь моего брата. И благодаря этому получить возможность… получше присмотреться к тебе.
Констанс покачала головой. Она начинала терять самообладание. Ей пришлось снова подавить в себе гнев.
– Отвлечь брата? Ты убил своего брата!
– Нет, – раздался опечаленный голос. – В этом ты ошибаешься. Похоже, мой брат и в самом деле мертв, но у меня никогда не было таких намерений. Я немного знаю о чувствах, которые связывают вас… или связывали. Прости меня, но я получал немалое удовольствие от этого соревнования. Конечно, с моей стороны грубо говорить такие вещи… это соперничество между братьями, знаешь ли.
– Ты… – Констанс оборвала себя.
Снова наступило молчание. Все ее обвинения, все ее подозрения, все ее возражения, казалось, были опровергнуты, и с каждым опровержением росло ее смятение.
– И… Почему ты здесь? Почему? – вымучила она наконец.
– Неужели ты до сих пор не понимаешь? – раздался голос из бархатной тишины. – Есть простое объяснение тому, почему я здесь. Я люблю тебя, Констанс.
23
В мотеле «Годеррс даунистер» в Катлере, штат Мэн, Дуэйн Смит сидел на кровати, разглядывая четыре одноразовых телефона, лежащих на покрывале. Даже с открытым окном и выключенным обогревателем он потел и волновался. Далка вступил в контакт с ФБР, отправил им письмо по Интернету. Реакция была удивительной и отрадной. Все развивалось, как предсказывал Филипов: похоже, фэбээровцы готовы были уступить требованиям похитителей, а все их угрозы и сопротивление – одна только видимость. Они согласятся на что угодно, лишь бы сохранить жизнь своему человеку. Этот специальный агент был ценной находкой.
Филипов сказал, что ФБР будет настаивать на разговоре с кем-нибудь. Так и случилось. И этим кем-то был Смит. Все было спланировано: через пять минут он позвонит по одному из одноразовых телефонов человеку по имени Лонгстрит в нью-йоркском отделении ФБР. Больше всего Смита заставляло нервничать временно́е ограничение. По словам Филипова, ФБР может определить место, откуда звонят, всего за тридцать секунд. Значит, у Смита на весь разговор двадцать секунд. Через двадцать секунд он должен отключиться, вытащить аккумулятор из телефона и уничтожить сам телефон. Четыре телефона – четыре двадцатисекундных разговора.
Смит выставил таймер на часах на двадцать секунд. Как только часы подадут сигнал, он вытащит аккумулятор из телефона и тем самым прервет разговор. Он взял один из телефонов – они ничем не отличались друг от друга – и снял крышку корпуса. Потом открыл перочинный нож и положил его на покрывало, чтобы быстро выковырять аккумулятор. При уничтожении телефона задержка на считаные секунды может стать фатальной.
Назначенное время наступило. Он набрал номер и в тот же миг запустил таймер.
На вызов ответили сразу же.
– Лонгстрит, – прозвучал отрывистый голос, и, прежде чем Смит сказал хоть слово, человек продолжил по своему сценарию: – Мы сделаем все, что вы просите. Но нам потребуется пара дней, чтобы перевести Арсено из Синг-Синга в городской исправительный центр, оттуда доставить в аэропорт Кеннеди, к рейсу на Каракас.
«Городской исправительный центр». Осталось каких-то десять долбаных секунд.
– Когда вы его переведете?
– Это не ваше дело.
– Нет, это мое дело. Вы потребовали разговора. Теперь у меня тоже есть требование. Когда именно вы его переводите? Мне нужны подробности, или мы убьем Пендергаста сейчас же.
Пауза. Остается пять секунд.
– Завтра в… – (пауза), – три тридцать дня фургон из Синг-Синга подъедет к ГИЦ, въезд со стороны Кардинал-Хайес.
– Посадите Арсено у окна с правой стороны.
– За это я хочу…
Заработал сигнал. Смит отключил телефон и выковырял ножом аккумулятор, потом, действуя методично и аккуратно, открыл гнездо для сим-карты, извлек ее, щелкнул зажигалкой и расплавил сим-карту в пепельнице, превратив ее в небольшую лужицу пластика с металлом. В номере имелся очаровательный кирпичный камин, где позднее этим вечером он сожжет и телефон – на всякий случай.
Настроение у него было приподнятое. Этот тип Лонгстрит сдался, причем довольно быстро. Филипов не ошибся: они и вправду держат ФБР за яйца. Удивительно, насколько легко все получается, если у тебя в руках один из их верхушки. Будь это какой-нибудь хрен рангом пониже, они бы не были так сговорчивы. А теперь, когда они договорились о переводе Арсено на Манхэттен, Далка сможет собственными глазами убедиться, морочит ФБР им голову или относится к договоренности серьезно.
24
Тихий отзвук этого заявления Диогена постепенно замер, и комната погрузилась в тишину.
Констанс на мгновение впала в ступор. Его слова казались искренним, настоящим признанием в любви. Но она быстро избавилась от этого впечатления. Диоген уже подвергал ее унижению благодаря своей необыкновенной способности ко лжи, и это было всего лишь повторение прошлого.
Едва эта мысль промелькнула у нее в голове, как она задумалась: с чего это он решил, что ему снова удастся подобный фарс? К тому же Диоген не был способен на любовь.
«Я не только восхищаюсь тобой, но и боюсь тебя».
«Мы похожи во многом, очень во многом. А во многом ты превосходишь меня. И разве удивительно, что мое почтение к тебе только выросло?»
– Если то, что ты сказал, правда, – холодно произнесла Констанс, – тогда имей мужество доказать это. Появись передо мной.
Ответом ей были несколько секунд тишины. Потом Констанс услышала, как чиркнула спичка у нее за спиной. Она резко развернулась. И он уже был там, стоял у занавешенного гобеленами входа в комнату музыкальной коллекции, сложив на груди руки и прислонившись к стене рядом с только что зажженной свечой в настенном подсвечнике. Он почти не изменился – те же тонкие черты, что и у его брата, и в то же время совершенно другие; точеный подбородок, красиво очерченные бледные губы, коротко подстриженная рыжеватая бородка и странные разноцветные глаза, один орехового цвета, другой мутновато-голубой. Единственным отличием от прежнего Диогена был уродливый шрам от линии волос до челюсти, портивший скульптурное совершенство его левой щеки. В петличку его пиджака был небрежно воткнут цветок орхидеи: Констанс узнала Cattleya constanciana, бело-розовый цветок, названный в ее честь.
Констанс уставилась на него, пораженная неожиданным появлением этой призрачной фигуры из ее прошлого. Внезапно она прыгнула на него, стремительная, как летучая мышь, со стилетом в поднятой руке, целясь ему в глаза.
Но Диоген ожидал этого. Он молниеносно нырнул в сторону и ушел от удара, а когда ее рука с клинком мелькнула в воздухе, не попав в цель, он ухватил ее и сжал стальными пальцами, потом развернул Констанс лицом к себе и прижал ее вторую руку к боку, удерживая ее в тесном объятии. Стилет со звоном упал на пол.
Констанс забыла, какой он быстрый и сильный.
Она отвернула лицо в сторону, яростно и бесплодно сопротивляясь.
– Я тебя отпущу, – сказал он спокойным, ровным голосом, – если ты выслушаешь меня. Это все, о чем я прошу. А если после этого у тебя еще останется желание убить меня – что ж, убивай.
На несколько мгновений оба замерли. Наконец, смирив гнев, она кивнула.
Отпустив одну ее руку, Диоген нагнулся, чтобы поднять стилет. Констанс подумала, не пнуть ли его в лицо ногой, но поняла, что это безнадежно: физически он гораздо сильнее.