Здесь были возможны два сценария. Первый: Диогена застали в момент похищения Констанс в целях мести – мести Пендергасту, Констанс или им обоим. Но ее поведение, платье, действия, описанные д’Агостой, шли вразрез с этим сценарием.
Второй сценарий… тот, что лучше соответствовал фактам… был слишком уж извращенным, слишком ужасным, чтобы его рассматривать.
Пендергаст прервал свои размышления и начал действовать. Он ринулся из комнаты и начал внимательно, методически обыскивать особняк. Он поднялся в сумбур чердака и оттуда двинулся вниз, тщательно и быстро осматривая все в поисках информации, любой информации, которая помогла бы ему разрешить загадку опустевшего дома. Пендергаст ни на секунду не забывал о том, что даже сейчас часы все тикают и тикают, отсчитывая мгновения неведомой судьбы…
Шестнадцать часов спустя он находился в нижнем подвале и сидел за письменным столом в библиотеке маленьких покоев Констанс. Теперь он немало понял; самое главное – что именно здесь она прожила по крайней мере последние две недели. На столе перед ним лежали четыре предмета: орхидея, сборник любовных стихотворений Катулла с заметкой на полях от руки, сделанной слишком знакомым почерком, нотная рукопись с музыкой, посвященной Констанс, и тибетская танка с изображением ребенка-божества, черты которого опять же были отвратительно знакомыми.
Пендергаст ощутил оцепенение, какого никогда не испытывал прежде. Он пришел к единственному выводу: Констанс поддалась тонкой, неумолимой и прекрасно продуманной политике ухаживания.
Невозможно было представить, чтобы Констанс – нет, только не она! – стала жертвой подобной игры, позволила обольстить, обмануть, победить себя. И тем не менее все свидетельствовало о том, что так и произошло.
Пендергаст вынужден был признать, что, несмотря на его необыкновенную прозорливость в том, что касается криминальной стороны человеческой натуры, он нередко попадал впросак, когда дело заходило о понимании женщины и сложностей интимных отношений. А из всех женщин, каких он знал, самой загадочной была Констанс с ее сильными, неистовыми страстями.
Пендергаст оглядел комнату, оставаясь неподвижным после нескольких часов непрерывной активности. Его бледные глаза вспыхнули, вернувшись к четырем предметам, лежащим на столе. Но это по-прежнему казалось ему невозможным.
Он понял, что есть только один способ убедиться. Он снял ветровку и, не прикасаясь к листу бумаги с нотами и сборнику стихов Катулла, положил их на материю, осторожно завернул и, прихватив щетку для волос из спальни Констанс, направился назад в главную библиотеку.
Подключив ноутбук, спрятанный за одной из деревянных панелей, Пендергаст зашел на защищенный сайт нью-йоркской полиции и, выйдя на дактилоскопическую базу данных, вывел на экран несколько отпечатков Диогена, которые он отобрал, когда его брат разыскивался за похищение человека и кражу бриллианта, известного как «Сердце Люцифера».
Выведя на экран отпечатки Диогена, он достал комплект криминалиста и с помощью порошка и клейкой ленты снял отпечатки с нотного листа и сборника стихов Катулла. Он получил два разных набора отпечатков. Один из них принадлежал Диогену.
Отпечатков Констанс Грин в базе не было, ни в официальной базе, ни в каких-либо других. Пендергаст взялся за щетку для волос, он снял отпечатки – на ней присутствовал только один набор – и исследовал их, сравнивая со вторым набором на нотном листе и книге стихов. Отпечатки совпали. Это доказывало, что именно Диоген, и никто другой, обхаживал Констанс, пока Пендергаст был пленником на борту судна наркоконтрабандистов.
Оставался еще один тест. Но Пендергаст боялся его проводить.
Он долго сидел в темной библиотеке. Наконец он снова вошел в базу данных нью-йоркской полиции и открыл отпечатки, снятые криминалистами с осколков вазы династии Мин, разбитой о череп д’Агосты.
Он хорошо помнил эту вазу, редкую и хрупкую. Удар ею мог оглушить человека, но не убить. По фотографиям полиции было ясно, что ваза – кромка, шейка, ручка, изящный корпус – разлетелась на множество осколков. Только одна часть оставалась цельной – ножка.
Пендергаст изучил отпечатки, найденные на ножке. Там обнаружилось много отпечатков, но один из них накладывался на все остальные, а размещение этих отпечатков указывало, что последний человек, бравший вазу, держал ее по-особому – использовал как оружие.
Отпечатки принадлежали Констанс.
Пальцы Пендергаста соскользнули с клавиатуры, по его телу прошла дрожь. Констанс принимала ухаживания его брата. Зная о Диогене все, что знала она, и невзирая на сложную историю их взаимоотношений, она тем не менее сдалась и ушла с ним. Д’Агоста помешал их отъезду, и она ударила его вазой по голове, что дало им возможность уйти.
Пендергаста захлестнули незнакомые эмоции: паника, смятение, ужас и – в основе всего – отвратительное ощущение ревности. Он должен предпринять что-то, немедленно. Но что? Чем занимается Констанс в данный момент? Жива ли она еще? В его сознание вторгались сцены, жуткие сцены. Что, если прямо сейчас – не дай бог – она с его братом? Его мысли вернулись к неожиданному конфликту, возникшему между ним и Констанс в его номере отеля в Эксмуте. Неужели его неловкое поведение в тот интимный момент каким-то образом бросило ее в объятия его ненавистного брата?
Обуреваемый чувствами, Пендергаст схватил себя за волосы и испустил крик – крик боли, стыда, бессильной ярости… и всеподавляющего самобичевания. Что бы ни произошло в этом доме за время его отсутствия, одно казалось ясным. Он сам, по крайней мере отчасти, несет ответственность за случившееся.
Теперь у него не было иного выбора, кроме как вручить судьбу Проктора Миму. Сам же он должен заняться поисками Констанс, а когда он найдет ее, то наверняка найдет и своего брата.
И тогда он сделает так, чтобы эта их встреча стала последней.
38
В течение многих лет Диоген Пендергаст скрупулезно поддерживал в себе четыре различные и полностью реализованные фальшивые личности. В некотором роде они стали для него реальными, позволяя становиться другим человеком, способным проявлять различные аспекты его многогранной индивидуальности. Способность перевоплощения стала для него неким спусковым клапаном, отдыхом от его собственного измученного и разностороннего «я».
Эти личности забавлялись, занимая себя махинациями, изобретениями и наблюдением. Создание новой своей ипостаси в этот цифровой век иногда оказывалось делом нелегким, но, если уж ты брался за эту задачу, оставлять цифровые следы было нетрудно. Однако это требовало кое-чего большего, чем компьютерная работа: это требовало его физического присутствия. Для того чтобы его двойники оставались людьми современными и занятыми, вели заметный другим и продуктивный образ жизни без подозрительных отлучек, требовалась масса времени. Это, а также обустройство Идиллии, составляло львиную долю его интересов и времяпрепровождения. Две его ипостаси были «припаркованы» (за неимением лучшего слова) в Соединенных Штатах, еще одна – в Восточной Европе, где легче было сохранять анонимность. Последней ипостаси он недавно позволил уйти в спячку, поскольку нужда в ней отпала.
Он утратил свою любимую ипостась – Хьюго Мензиса, куратора в Нью-Йоркском музее естественной истории, – во время событий, кульминацией которых стала катастрофа на вершине вулкана Стромболи. Диоген крайне сожалел об этой потере: Мензис был первой из его фальшивых личностей, к тому же такой, которая тратила огромные усилия, чтобы оставаться заслуженным сотрудником выдающегося музея. После Стромболи ему, конечно, пришлось в течение нескольких месяцев бороться за жизнь. Но теперь, восстановив здоровье, он смог заняться двумя другими своими фальшивыми личностями и убедиться, что они остались невредимы, обновить все данные, а также придумать убедительное объяснение их отсутствию на тот период, пока он восстанавливался.
Петру Лупей оставался его ипостасью с самым длительным сроком существования. Однако сейчас как нельзя кстати пришлась еще одна его ипостась. В течение последних одиннадцати лет Диоген был (среди прочего) доктором Уолтером Лейландом, врачом из Клуистона, штат Флорида, на южном берегу озера Окичоби. Клуистон находился достаточно далеко от таких крупных многолюдных центров, как Палм-Бич и Майами, что облегчало сохранение этой фиктивной личности. Диоген обладал глубокими медицинскими познаниями, полученными в ходе его исследований. Доктор Лейланд был холост и имел частную практику, обслуживая ограниченное число богатых клиентов. Большую часть времени он проводил за рубежом, предоставляя свои услуги организации «Врачи без границ», и в Клуистоне его видели редко, однако он был уважаемым гражданином. Самым же примечательным было то, с какой наивностью профессиональное сообщество принимало его реноме за чистую монету. Он организовал себе целую историю аккредитаций – медицинская школа, курсы повышения квалификации в качестве патологоанатома, членство в обществе судмедэкспертов, – и это позволяло ему в определенных обстоятельствах действовать в качестве замещающего судмедэксперта-консультанта округа Хендри.
Его цель при этом состояла в беспрепятственном получении определенных технических средств, оборудования и лекарств, необходимых для его целей, – например, для избавления от тел, обнаружение которых могло привести к неприятным для него последствиям. Хотя он больше не злоупотреблял этим хобби, тем не менее образ доктора Уолтера Лейланда снова оказался полезным.
Закон штата Флорида позволял приговоренным к смерти заключенным самим выбирать способ ухода в мир иной: электрический стул или смертельная инъекция. Люциус Гэри выбрал второе, облегчив тем самым задачу Диогена.
К главным воротам тюрьмы штата Флорида в Пахоки, вдоль стен которой росли ряды низких капустных пальм, Диоген прибыл в четверть восьмого вечера, облачившись в строгий костюм и применив другие элементы маскировки: волосы с проседью, коричневые контактные линзы, ватные подушечки за щеками – все, что требовалось для возрождения доктора медицины Уолтера Лейланда. Медицинский саквояж стоял на пассажирском сиденье рядом с ним, а шрам на щеке был тщательно скрыт театральным гримом. Его бородка исчезла, поскольку и Петру Лупей, и доктор Лейланд были тщательно выбриты. Он показал свои документы охраннику, который сверил их с заявкой на компьютерном терминале в караульном помещении.