От досады Гвин скрипнула зубами. Ее сердце забилось чаще, и Атран уловил этот звук – звук страха. Он тихо засмеялся.
К счастью, Гвин могла различить его в темноте благодаря неглубокому трансу. Носферат виделся ей сгустком мрака, таким же плотным, как сама Чистая тьма. Эта сила облюбовала его тело, как пчелиный рой – цветущий куст жасмина. Ратенхайт наслаждался мгновением своего триумфа.
Но было и еще кое-что – особая энергия, которую Гвин уже множество раз видела. Золотое свечение, слабое, едва уловимое. Пульсирующее биение внизу ее живота. Растекающееся невесомой дымкой, к которой с покорностью тянулись все прочие нити.
Поначалу адептка решила, что это дурман до сих пор морочит ей голову.
Паутина энергий ткалась вокруг нее сама по себе разноцветной переливчатой радугой. Цвета сделались четче и ярче. Алые всполохи огня. Сизая дымка воды. Желто-зеленые потоки воздуха. Бурая дрожь земли. Даже нити Чистой тьмы, что распространял вокруг себя ненавистный носферат. Все сплеталось, стремясь к золотой пульсации в ее теле. Все подчинялось ей, безусловно и слепо.
Паутина, завораживающая, совершенная. И она, Гвинейн, сделалась ее центром, пауком. Тем, кто не просто плетет сложную сеть, но и ощущает малейшую ее вибрацию, самую незначительную перемену.
Ее дыхание сбилось от нахлынувшего волнения. Гвин не верила собственным ощущениям. Сколько времени прошло? Несколько суток? Этого просто не могло быть. Только если в ней зародилась такая мощь, что…
Новое движение привлекло ее внимание. Еще одна сила, что пришла на зов и стояла теперь за правым плечом адептки. И Гвин обернулась.
Там, в отблесках золота, возвышалась она – тень в обличье женщины с янтарными глазами, чьи длинные черные волосы змеились в воздухе, как живые. Будто их трепал ветер, морской бриз на высокой галерее черного утеса.
–Ты ведь не за мной пришла, я права?– Губы адептки дрогнули в кривой ухмылке.– Но не сегодня, матушка Ашада. Сегодня ты их не получишь.
Черная фигура чуть заметно дернулась, будто сдерживала рвущийся наружу смех, и Гвин сочла это хорошим знаком.
А вот Атран Ратенхайт не имел на этот счет своего мнения. Он не видел вокруг адептки ничего необычного. Носферат не мог узреть ни паутины энергий, ни тем более тени, что явилась в пещеру. Она была и одновременно не была Ашадой Норлан. Слуге Черного Двора казалось, что чародейка просто разговаривает сама с собой.
Атран с интересом наблюдал за Гвин. Со стороны могло почудиться, что она либо выжила из ума, либо действие дурмана оказалось слишком сильным.
–Ты сказала, мне не сдюжить, помнишь?– продолжала рыжеволосая адептка, глядя через плечо вполне осмысленным взглядом.– Смотри внимательно, матушка. Я смогу сдюжить. И почту за честь, если мое имя однажды займет место в склепе под Бастионом. Я была бы рада оказаться там как Гвинейн окулус Хагмор.
Атран Ратенхайт захохотал. Громко. Вызывающе. С нотками торжества.
– Ты выжила из ума от страха? Хочешь занять место в склепе, мое солнце? – с издевкой спросил он. – Я помогу тебе это устроить.
Но Гвин не слушала его. Она продолжала бороться с темными чарами, что дурманили разум и рассеивали сознание, не давая погрузиться в транс достаточно глубоко.
Адептка напрягла все силы, так, что кровь застучала в висках. Призвала на помощь все накопленные знания за годы обучения чародейству. А еще неистовое упрямство, которым славилось семейство Гарана.
Глаза чародейки побелели сильнее, наливаясь густым молочным светом.
Без применения магических формул и сложных заклятий она лишь отдала короткий приказ. Велела подчиниться.
И разноцветная паутина вокруг нее стала целостной, сотканной из золота. Не было больше разнообразия энергий. Осталась лишь одна, что объединяла все прочие нити в нерушимую сеть, – сила импери.
А потом Гвин почувствовала, как кто-то положил ей руку на правое плечо. Она снова оглянулась, но тени позади больше не было. Там стояла Ашада Норлан, улыбчивая и прекрасная ведьма-импери с непокорным нравом. А за ней толпились и другие фигуры, сотканные из золотой пыли, – поколения и поколения рода Хагморов. Они были повсюду. Их кровь веками вбирала в себя мощь Нордвуда. И веками возвращалась в его землю. Снова и снова, бесконечным циклом. Брать, чтобы отдавать, не наоборот. Использовать, чтобы оберегать. Они были с Гвин, от первого до последнего человека. Она сама в тот миг сделалась Хагмор. Королевой, что с любовью оберегала Нордвуд. А Нордвуд со всей страстью оберегал свою королеву.
Сила потекла сквозь Гвин золотым потоком, что укрепился внизу ее живота и заливал тело до последней жилки.
Энергия импери неудержимой горной рекой хлынула и смела хлипкую плотину, что воздвиг дурман носферата.
Теперь эту энергию нужно было направить одним возможным способом: раствориться в ней самой.
Гвинейн сосредоточилась и вошла в транс глубже, стремительно соскальзывая в спасительный окулус.
Она отвлеклась. Потеряла бдительность. И этого хватило, чтобы Атран Ратенхайт вмиг оказался рядом.
И вонзил зубы Гвин в шею.
Горячая кровь брызнула в рот. Жажда, которую испытывал носферат, была настолько жгучей, а предвкушение – настолько нестерпимым, что он низко зарычал от удовольствия. Вампирская скверна разъедающим ядом проникла под кожу.
В тот же миг Атран с криком отпрянул прочь. Оттолкнул от себя ту, кого он желал долгие годы до боли. Зашипел, не понимая, что происходит с ним, начал плеваться. Вместо теплой солоноватой крови носферат получил расплавленный ад, который пылал не только на языке. Он потек внутрь, выжигая внутренности.
Лорд Ратенхайт пытался исторгнуть проглоченную субстанцию, но она распирала и горела, будто живая, вытесняя все, включая воздух из легких.
Носферат стал задыхаться. Со свистом попытался вдохнуть через нос и не смог.
Его единственный глаз от натуги налился кровью и с ужасом распахнулся.
Атран неестественно широко раскрыл челюсти – то ли пытался дышать, то ли хотел вызвать рвоту. Но не смог сделать ни того ни другого – рот носферата оказался полон золотой паутины, густой и вязкой.
Вместе с тем в пещеру вернулся свет, золотой, мягкий. Он пульсировал живым сердцебиением вокруг женщины с ярко-алыми волосами, будто пара сердец стучала в такт. Этот свет любил и лелеял ту, чье лицо сделалось жестоким и даже злым.
Так окулус проявлялся внешне. Погружение в него возвращало не только первобытные инстинкты, но и меняло облик. Черты обретали хищную резкость. Кожные покровы делались алебастрово-бледными, а опалесцирующие белые глаза наливались светом.
Гвин зевнула, по-звериному лениво, после чего ее губы растянулись в довольной улыбке. Рука скользнула по шее в том месте, куда укусил носферат. Но кожа оказалась гладкой, раны не было.
Новое чувство заставило женщину затрепетать. Чистый восторг, не омраченный ничем.
Она резко повернулась к задыхающемуся Атрану.
– Зря ты пришел, – голос адептки разнесся под сводами громким эхом. – Ты искал меня, а нашел теплое местечко в аду, – пока она говорила, золотой свет вокруг нее приобрел багряный оттенок. А потом из-под земли донесся гул рвущегося наружу огня. – Слышишь, Атран? Преисподняя сама пришла за тобой. И на этот раз она тебя не отпустит.
Носферат лихорадочно рванул к одному из коридоров, но оступился и рухнул на каменистый пол. Попытался призвать на помощь Чистую тьму, но та больше не подчинялась его воле. Черные сгустки мрака пытались поскорее убраться прочь из пещеры, растекаясь по зияющим провалам ходов.
Призванный адепткой Инферно вырвался наружу из глубочайших недр. На этот раз его было намного больше, чем одна лишь искорка. Гвин твердо намеревалась выжечь всю ту тьму, что осмелилась наведаться в Нордвуд и поселиться под Чернильной Цепью.
Чудовищный огонь поднялся стремительными столпами. Жар взметнул волосы Гвинейн, но та не шевелилась, точно не видела ничего, кроме объятого пламенем Атрана Ратенхайта.
Неукрощенный огонь растекся, пожирая мрак. Заставил камень кипеть и плавиться. Клокочущая порода потекла ручейками по полу, закапала с потолка.
Пещера в считаные мгновения превратилась в жерло вулкана.
Горная гряда задрожала, наполняя лес на много лиг вокруг нарастающим грохотом. Камень возмущался.
Гвин уловила этот хтонический гнев и решила поторопиться.
Гвинейн окулус Гарана дернула за одну из нитей, посылая приказ по всей паутине.
И обрушила пещеру.
Глава 7Скорбь
Загрохотало так, что ВарДейк выругался в самых цветистых выражениях, не обращая внимания на принцессу. Впрочем, Девана вряд ли вообще понимала, что происходит вокруг. Ее тело дрожало, как в лихорадке, а голова кружилась.
Крис без труда вынес девочку по тем же проходам, которые и привели его в пещеру под горной цепью. Никто ему не препятствовал, да и дурманящий дым почти полностью рассеялся, подгоняемый странными сквозняками. Только вот принцесса стремительно угасала. Хрупкое девичье тельце, изнуренное черной магией и долгим пребыванием на холоде, не справлялось с вампирской скверной. При таком раскладе Девана не обратилась бы в упыря, а попросту умерла бы к рассвету. Этого Крис боялся больше всего. Поэтому, когда они выбрались на свежий воздух, он первым делом понес ее к лошадям.
Оникс и Пуговка стояли рядом в ожидании хозяев. Черный конь волновался, тряс головой и фыркал, будто бранился на весь тот гул, который поднимался из глубин. А гнедая лошадка нетерпеливо переступала с ноги на ногу и не сводила взгляда со входа в пещеру. Она явно огорчилась, когда оттуда вышла не ее хозяйка, а ВарДейк с принцессой на руках.
Метель давно прекратилась, и теперь весь мир оказался укрыт пушистым покрывалом, чистым и непорочным, как платье невесты. Близился рассвет, и небо над горами уже серело.
Крис расстелил на снегу свой плащ и устроил на нем принцессу. Он успел развести небольшой костер и дать девочке королевскую соль, а также несколько зелий-антидотов, когда Чернильная Цепь содрогнулась.