Девана осеклась, потому что колокол на башне начал бить полночь. Принцесса дождалась, пока вновь наступит тишина, и продолжила уже другим, примирительным тоном:
– Мы все устали. Пережили кошмар. И, с твоего позволения, я хочу отдохнуть, – она выразительно подняла брови. – Тебе тоже не помешает выспаться, брат. Я знаю, что ты человек обыкновенно сдержанный, но глубоко переживающий внутренне. Хочешь, мастер ВарДейк даст тебе ту же успокаивающую микстуру, что и мне?
Принц гневно стрельнул глазами в сторону Криса, который с невозмутимым видом сидел в кресле. Затем окинул взором Гвин. И той даже показалось, что в его очах промелькнуло пристыженное выражение.
– Доброй ночи, – буркнул Кевендил.
Он торопливо пошел к выходу, все так же старательно обходя Крисмера.
– Доброй, брат, – Девана откинулась обратно на мягкие подушки.
Хлопнула дверь. Не то чтобы сильно, но весьма протестующе.
Гвин поджала губы, с искренним уважением глядя на девочку, которая уже вовсю старалась устроиться поудобнее.
– Увы, у живых адептов много врагов, – Крис с горечью вздохнул. – Только у мертвых их нет. Однако благодарных людей все-таки больше. И так будет всегда, – чародей хлопнул себя по коленям и встал. – С вашего позволения, дамы, я вас оставлю. Пойду к себе спать. Вижу, вы отлично справитесь без меня, если что.
Он побрел к дверям.
– Доброй ночи, Крис, – Гвин тепло улыбнулась чародею. – Спасибо тебе.
– Всегда к вашим услугам, госпожа вишенка, – Крисмер отвесил ей шутовской поклон. Подмигнул Рослин. И уже на пороге добавил, обращаясь к принцессе: – И я не мастер. Пока что.
– Уверена, что это временное недоразумение, – засыпая, промурлыкала Девана себе под нос.
На сей раз дверь закрылась с едва слышным скрипом.
Глава 8Работа над ошибками
В день прощания с Вереной Либейн случилась оттепель. Пошел снег с дождем; крупный и липкий, он разъедал редкие сугробы во дворе и норовил погасить поминальный костер. Адептам пришлось применить чары, дабы открыть клочок неба над Высоким Очагом. Они взялись за руки, и под их монотонное бормотание над головами собравшихся очистился голубой островок. Мышино-серые тучи дали трещину, расступились. И лазурная синева разрослась, пропуская сноп прозрачного света.
Веселое, почти весеннее солнце слепило глаза, заставляя щуриться. Оно никак не вязалось с происходящим.
Черные камзолы. Черные платья. Черные плащи. Черные вуали на лицах женщин. Скорбной стаей черных птиц они провожали душу девушки, чей путь на земле оказался несправедливо короток.
Под молитвенное пение нордвудского пастора в поминальное пламя высыпали прах, собранный с погребального костра, потому что тело уже было предано огню заранее. Туда же близкие Верене люди отправили и некоторые ее вещи: детскую куклу, гребень из красного дерева, любимые пяльцы с неоконченной вышивкой, широкую атласную ленту для волос с серебряным узором, новенькие желтые туфельки, купленные к грядущему лету, и платье. Белое платье невесты, которое безутешная мать берегла для единственной дочери.
Гвин стояла вместе с Мейхартами и Крисмером. Адептка не могла отвести остекленевшего взора от этой несчастной женщины, которая держалась на ногах лишь благодаря двум младшим сыновьям, поддерживающим ее с двух сторон. Барон Либейн, землисто-серый от горя, стоял рядом в компании старшего сына, такого же темноволосого и пышнотелого, как его покойная сестра. Адептка внимательно наблюдала за ними, но мыслями была далеко, в Идарисе.
Она размышляла о том, что почувствовали ее собственные родители, когда узнали о взрыве в Академии. Что пришлось пережить маме? Как принял страшную новость отец? Тетя Керика сказала, что матушка оплакала дочку, а потом ощутила вину за то, что не поверила в ее счастливое спасение. Гвин всегда оставалась равнодушна к религии и всевозможным богам, но в тот миг ей захотелось попросить кого-нибудь из них об одном: чтобы ей довелось обнять маму снова. Сказать, что она не держит обиды ни на нее, ни на отца, будь он неладен со своими грандиозными планами имперского масштаба.
Песнь пастыря обещала освободившейся от оков бренного тела душе легкий путь в лучший мир. Она сулила радушную встречу в раю и утешение для тех, кто горевал по усопшей на земле. Песнь предрекала ясную зарю даже после самой темной ночи. Пусть труден путь во тьме, а ночь длинна, рассвет окрасит небеса и впустит новый день. Прогонит мрак и принесет в скорбящие сердца покой на радость той, что их покинула.
Тихая, протяжная молитва поднималась к лазурной прогалине в облаках вместе с дымом от костра. И те, кто знал ее слова, по традиции подпевали в память о почившей Верене. Гвин смогла различить тонкий голосок Деваны, который зазвучал первым. С ней запела Имерия, а затем Рослин и остальные. Голос за голосом вливались в печальный хор.
Каменный пестик стучал по дну широкой ступки с особенно злым усердием. Сухие зернышки льна и бадьяна давным-давно превратились в коричневую пыль, но Гвинейн словно не могла остановиться. Она все терла и терла, а острый запах аниса понемногу вытеснял из носа горьковатый дым костра.
Во время прощания с юной леди Либейн адептка вела себя на редкость смиренно. Она стояла между своим мужем, таким же молчаливым, как она сама, и Крисом во время церемонии, а потом сидела меж ними за поминальным столом в большом зале. Кевендил был не то чтобы мрачнее обычного, скорее всем своим видом красноречиво выражал безразличие к супруге. Впрочем, окружающие воспринимали такое поведение как проявление глубоких переживаний принца. Он знал Верену с самого детства. Когда они были детьми, слуги даже шутили, что из них в будущем выйдет хорошая пара. Но девушка стала фрейлиной его осиротевшей сестры, а сам принц женился на чародейке из Идариса. Обсуждать более было нечего.
Гвин вполне устраивала холодность мужа. Она планировала вызвать его на разговор о разводе в ближайшие пару дней, когда Кевендил немного возьмет себя в руки. И чародейка уже наблюдала положительную динамику: принц перестал бросать полные ненависти взгляды на нее и ВарДейка. Да и вообще Кевендил всячески их избегал. По завершении поминального обеда он вместе с отцом отправился провожать семью барона Либейна. Гвин с ними не пошла.
Сославшись на важные дела, адептка уединилась в башне. Здесь, в окружении простых и понятных ей вещей, чародейке удалось немного привести мысли в порядок. И все же казалось, что безумие последних недель бесконечно. Убийство Атрана не решало ровным счетом ничего, разве что одним злобным носфератом в мире стало меньше – а то и тремя, если вместе с ним считать и его девочек. Вот только эта битва открыла перед Гвин еще один повод для тревоги.
Адептка медленно положила пестик на стол подле ступки. Задумчиво закусила губу и осторожно, будто опасаясь чего-то, накрыла ладонями живот под черным бархатом платья. Погладила кончиками пальцев, как гладят пугливую птицу.
Ответом была тишина.
Ничего удивительного. Так мало времени прошло.
Но что, если ей просто почудилось под действием дурмана? Гвин не хотелось об этом думать, по крайней мере в одиночку. Ей даже было страшно войти в транс на достаточно глубоком уровне и вновь увидеть это золотое свечение. Или не увидеть вовсе. Понять, что она ошиблась. Или что в ходе сражения случилось что-то плохое.
Адептке отчаянно хотелось поговорить с Ивросом. Заглянуть ему в глаза. Увидеть реакцию. Припомнить ему тот раз, когда плохо контролируемая энергия импери вызвала всплеск, мгновенно смывший с ее кожи все руны. Что он ответит? Почему-то Гвин думалось, что Норлан будет рад таким новостям. Только Иврос был далеко, и с каждым днем – все дальше и дальше. Сколько ей придется ждать его возвращения? О том, что он может не вернуться вовсе, Гвин решила не думать.
Был еще Крис. Ему она доверяла, но не хотела ничего говорить, пока не убедится окончательно. И не развеет сомнения, что ВарДейк не сорвется и не напишет ее отцу изобличающее письмо. Тогда все окажется напрасным.
Гвин отступила от стола на шаг. Крепко зажмурилась, продолжая ласково накрывать ладонями живот, а затем забормотала магическую формулу. Вошла в состояние транса, с опаской, как будто впервые.
Ощущения тотчас сделались объемнее. Слух уловил дуновение сквозняка в дымоходе. Нос защипало от перетертого с излишним рвением аниса. Женщина медленно открыла глаза. Посмотрела вниз. И не смогла унять свое сердце. Обычно сдержанное, как отлаженный механизм, сейчас оно не слушалось свою хозяйку.
Золотистая энергия мягко пульсировала, просачиваясь у нее меж пальцами.
Не страх – трепет, такой странный и незнакомый. Он поселился в душе и вызывал… улыбку. Глупую, счастливую улыбку.
Но насладиться этим ощущением Гвин не успела.
До слуха донеслись торопливые шаги на лестнице.
Адептка поспешно убрала руки и вновь подошла к столу. Как ни в чем не бывало занялась своими семенами.
Скрипнули дверные петли.
– Все разъехались. Ты можешь выходить, вишенка.
Крисмер вошел без стука. Прошелся по комнате, остановился напротив Гвин, по другую сторону стола. Бросил любопытный взгляд на разложенные травы и кучки зерен. Сделал выводы о том, чем именно занимается подруга. Одновременно с этим ВарДейк расстегнул черный камзол и верхние пуговицы на рубахе, будто ему было трудно дышать.
– Крис? – Гвин вопросительно приподняла бровь. – Ты не заболел?
Адепт отмахнулся и рывком подтянул к себе стул. Оседлал его, точно лошадь. Сложил руки на высокой спинке. Уткнулся в них подбородком.
Чародейка выжидающе наклонила голову.
– Гвинни, я хочу попросить тебя об одной крайне важной вещи, – наконец вымолвил он. – И воздержись от шуток, пожалуйста.
– Ладно, – Гвин воткнула маленькую железную воронку в стеклянный пузырек с узким горлышком и неторопливо пересыпала в него порошок из ступки. – Выкладывай.
ВарДейк почесал кончик носа, собираясь с мыслями.