– Нет. Что-то не так…
Гвин захотелось закричать, что девочка ошибается. Что все так, именно так, как и должно быть. И с ней не случалось в жизни ничего важнее и лучше, чем Моргевейн и ее брат.
Но видение повторилось.
Мор спрыгнула с бревна в ручей. Не отводя глаз, подошла ближе. А потом плеснула Гвин в лицо ледяной водой, чтобы разбудить.
– Проснись!
Гвинейн села в кровати, ловя ртом воздух. Сон растаял, но ощущение мороза на коже осталось.
Адептка не сразу поняла, почему так холодно в комнате. Сквозняк распахнул окно настежь и выстудил всю спальню.
Гвин торопливо вылезла из-под одеяла. Закрыла окно, лязгнув засовом. Тело под тонкой сорочкой тотчас покрылось мурашками от холода. Чародейке захотелось поскорее вернуться в постель, но она вдруг замерла посреди комнаты.
Догадка была такой внезапной, что всю сонливость как рукой сняло.
Это видение…
Эти дети…
Не все были ее собственными детьми, что очевидно. Более того, Гвин хватило лишь одного взгляда на каждого из них, чтобы угадать их родителей. И то, что она внезапно осознала, вызвало настоящую бурю эмоций. Удивление. Растерянность. Негодование. Гнев. Ярость. И отчетливое чувство, что ей врали в лицо, при этом обвиняя во лжи ее саму.
Гвинейн крутанулась на месте. Запустила пальцы в волосы.
Этот черный замок на утесе посреди дикого леса. Эта комната. Портрет Мейхартов. Бесплодные попытки короля объединить чужих друг другу людей в крепкое семейство. Все это было обманом, очередной манипуляцией. Бариан Мейхарт, который не смог обрести собственного счастья, изо всех сил старался все исправить, но терпел неудачу за неудачей. Он не сделал счастливой жену. Не смог добиться взаимности от Ашады, которая использовала его. Нарушил данные ей обещания. Стал причиной ее смерти и разрушения другой семьи. Сломал сына в стремлении вырастить из него достойного преемника. Избаловал дочь. Окружил ее фрейлинами, которые так и не сумели стать ей близкими подругами, но и сами оказались оторваны от семей. Пытался спасти Нордвуд от нежити своими силами, стыдясь обратиться за помощью. И теперь стоял на том, чтобы Гвин все еще находилась подле мужа. Но страшнее всего было то, что при всем при этом Бариан Мейхарт искренне старался сделать как лучше.
Так продолжаться не могло. Ни секундой более.
Адептка вмиг оказалась подле шкафа. Она рывком распахнула дверцы и вытянула первый попавшийся под руку предмет. Им оказался багряный плащ Академии с оборванным после злоключений в пещерах Чернильной Цепи подолом. Какая ирония!
Гвин торопливо накинула плащ на плечи, прямо поверх ночной сорочки. Ее руки дрожали, когда она боролась с застежками. Чародейка надела мягкие домашние туфли и поспешила прочь из комнаты.
Далеко идти не пришлось. Ей не нужно было ни в башню, ни в конюшню, ни куда бы то ни было еще. Гвин бегом преодолела часть сумрачного коридора. Мягкий ковер заглушил шаги, когда она остановилась перед резной дверью в покои Кевендила Мейхарта. Единственного человека, который мог либо помочь ей, либо погубить все окончательно.
Адептка вошла без стука, ожидая, что в столь поздний час принц наверняка уже крепко спал.
Она ошиблась.
Настолько, что от изумления не сразу поверила собственным глазам.
В свете горящего очага Гвин увидела большую кровать мужа с таким же бархатным балдахином, как и у нее самой. На ней средь сумбура скомканных одеял и простыней она обнаружила обнаженного Кевендила, склоненного в весьма недвусмысленной позе. А его талию крепко обнимали стройные женские ножки. Их прелестная обладательница лежала под принцем в распахнутом кружевном пеньюаре и сладко стонала в такт его резким движениям. Ее длинные белокурые локоны разметались по подушкам.
Любовники повернулись к открывшейся двери.
Девушка сдавленно вскрикнула и попыталась прикрыться подушкой.
Глаза Кевендила широко распахнулись. Однако первый испуг тотчас миновал, когда он понял, кто вздумал заявиться в его спальню. Стыд и растерянность уступили место раздражению.
Впрочем, Гвин не сказала ни слова. Она моментально отступила в сумрак коридора и закрыла дверь. А затем поспешила прочь, на этот раз в свою башню.
Ей хотелось поскорее попасть к письменному столу, но все тело внезапно стало слабым и каким-то чужим. Будто во сне, когда хочешь бежать и не можешь. От увиденного ей почему-то было тошно и смешно одновременно. Человек, перед которым она считала себя виноватой, неверной женой, и сам оказался вовсе не святым.
Ватные ноги вынесли Гвин к лестнице, а оттуда – к большой тяжелой двери. Чтобы не перебудить половину замка и не наткнуться ни на кого из стражников или слуг, чародейка решила пройти через галерею над морем.
Холодный ветер не только освежил лицо и голые ноги, но и успокоил смешавшиеся мысли. Гвин вдохнула полной грудью, чтобы поскорее прийти в себя.
Ночь выдалась ясной. Такой, что впору писать мрачный пейзаж со зловещим замком в центре. Огрызок луны висел на иссиня-черном небе в окружении россыпей белых звезд. А внизу, в темноте, сердитые волны с грохотом бились об острые скалы.
Гвин успела преодолеть половину галереи, когда Кевендил догнал ее.
Принц вынырнул из дверного проема у нее спиной. В порыве чувств он хотел схватить женщину за руку, но та шарахнулась от него, не желая повторить судьбу Ашады Норлан. Повернулась к незадачливому мужу лицом.
Принц стоял босиком на ледяных досках, в одних штанах и наспех натянутой рубахе наизнанку.
– Гвин, это не то, что ты подумала! – Кевендил поднял руки, давая понять, что не угрожает ей. Напротив, пытается оправдаться.
В ответ Гвин ядовито усмехнулась.
– Я только что видела вашу с Имерией животную страсть, – резкий порыв ветра толкнул ее в спину, и чародейка схватилась за перила. – Что я должна была подумать?
Принц провел по лицу ладонью. Нервно сглотнул, подбирая слова.
– Тьма тебя раздери, Кевендил! – Адептка не дала ему опомниться. Ей захотелось наконец высказать ему все, что накипело в душе за недолгие месяцы их глупого брака. – Ты смел обвинять меня в неверности! Ты заставлял меня чувствовать себя виноватой! А сам ничем не лучше! Удерживал возле себя! Зачем? Чтобы исполнить волю отца, только и всего!
Растерянный, бегающий взгляд провинившегося мальчишки, которым Кевендил смотрел на адептку минуту назад, вдруг изменился. Брови принца сошлись к переносице. Прищурились серые очи, скрывающие ледяной гнев, что кипел и пенился в его душе. Перемена оказалась настолько разительной, что Гвин от неожиданности сделала шаг назад.
Тихий, учтивый принц, привыкший к галантности и готовый подчиняться отцу, исчез. Перед ней снова стоял тот самый мужчина, полный необузданной ярости, которого Гвинейн увидела, когда пропала Девана. Только в прошлый раз между ним и неугодной супругой оказался Крисмер, теперь же не было никого. Ярость исказила приятное лицо Кевендила, превратив его в жестокую маску.
– Ты не понимаешь! – выкрикнул он, с негодованием выплевывая слова и уже ничуть не заботясь о том, что Гвин нужна Нордвуду и лично ему самому. – Это совершенно другое! Ты таскалась с этим Норланом! Потом приволокла его в замок! А еще ВарДейк! Я видел тебя с ним! Видел! В твоей комнате! Вы никого и ничего не стеснялись! Ты привела его к себе, зная, что он собирается жениться на Рослин! Ты была неверна мне с самого начала! Такая же, как и все колдуньи! Можешь лишь разрушать чужое счастье!
С каждой новой фразой речь становилась все торопливее и сбивчивее, злее. Крылья носа приподнялись, выдавая отвращение, которое принц испытывал к жене.
К концу тирады он уже орал и жестикулировал, а в его блуждающем взоре горело то самое безумие, во власти которого люди обыкновенно совершают поступки, о которых впоследствии жалеют. И которое тщательно скрывают от окружающих.
Новый порыв ветра налетел с моря. Растрепал алые волосы Гвин, но та даже не заметила его, как не замечала продрогших ног и окоченевших рук. Она смотрела на Кевендила и видела все, наконец, так, как есть. Без притворства и придворной шелухи.
Она видела сломленного человека с пустотой внутри. Человека, которого приучили скрывать свои истинные чувства и боль. Оттого-то смирение и сменялось вспышками дикого гнева.
А потом чародейка разглядела в нем мальчика. Рано потерявшего маму и наверняка такого же избалованного, как его младшая сестра. У этого мальчика была веская причина не любить чародеек. Потому что одна учинила разлад в королевской семье, а после погубила его добрую матушку прямо у него на глазах, средь полей золотой ржи подле Архейма. А другая оказалась неверной…
Ох!
Там, в руинах Архейма, Нордвуд показывал ей все в точности как было, снова и снова. Нордвуд хотел, чтобы Гвин поняла. Пытался предупредить.
Поля золотой ржи. Волны, что омывали черные камни утеса. Сорвавшийся вниз женский силуэт. И маленький детский, напуганный. Убегающий прочь от мужчины, чье сердце затопила безмерная боль. Конечно, Бариан Мейхарт не трогал свою любимую ведьму.
– Это ты убил Ашаду, – догадка казалась такой очевидной. И почему Гвин не поняла этого раньше?
Она крепче вцепилась в перила одной рукой, а другой стянула края плаща на груди.
Кевендил поджал губы. Замотал головой, будто все отрицая, но как-то неуверенно.
– Ты узнал об интрижке отца. Застал его с Ашадой, – продолжала чародейка. – Отец запретил тебе обсуждать это с кем бы то ни было. Обещал, что подобное не повторится. Но ты все равно был вне себя. И спрятался здесь, на галерее, чтобы побыть в одиночестве. Это не Ашада пришла первой, а ты. Она искала тебя, хотела поговорить. Но ты столкнул ее в порыве гнева. Я права?
– Ты ничего не знаешь, – процедил сквозь стиснутые зубы помрачневший принц.
Он взглянул на женщину исподлобья.
– Знаю, – холодно произнесла Гвин. – Это вышло случайно. Ты, скорее всего, просто не рассчитал силы. Но твой отец увидел и пришел в ярость. Он был раздавлен горем и запретил тебе кому-либо об этом рассказывать. Велел забыть тот день. Для всех Ашада Норлан сама бросилась на скалы. Потому что маленький наследник Мейхартов просто не мог стать убийцей в глазах всего королевства.