В конце пляжа группа мангровых деревьев преградила им дальнейший путь вдоль берега, из-за чего тропа сворачивала внутрь территории, огибая низкий, скалистый блеф, уводя их сначала вверх, а затем вниз к другой стороне острова. Там в поле зрения Констанс неожиданно появилось весьма необычное сооружение, скрытое до этого дугой того самого блефа и небольшой песчаной дюной, от которого открывался потрясающий вид на пляж и на залив. Оно было построено из выветренного темного мрамора и выглядело, как небольшой храм-ротонда. Отличие было в том, что между его колонн располагались высокие стрельчатые окна, каждое стекло которых представляло собой таинственные, темно-серые, почти черные панели.
Увиденное казалось настолько удивительным, что Констанс невольно остановилась.
– Пойдем, – тихо позвал Диоген, подводя ее к строению. Он повернул бронзовую ручку высокой двери, и та с тихим шорохом открылась, позволив увидеть скромную внутреннюю обстановку. Он за руку ввел ее внутрь и закрыл дверь.
Констанс была потрясена. Весь интерьер оказался удивительно простым: черный мраморный пол, серые мраморные колонны и куполообразная крыша. Но стрельчатые окна и проникающий через них свет делали обстановку неземной. Стекла были изготовлены из своего рода замутненного стекловидного материала, пропускающего и преломляющего миллиарды мелких мерцаний и переливов света, в зависимости от того, под каким углом смотреть. Свет, который проходил сквозь них, приобретал странное рассеивающее свойство, которое делало интерьер абсолютно бесцветным. Когда она взглянула на Диогена, выражение его лица выдало восхищение, и она поняла, почему. Оба они сейчас были окрашены в черно-белые тона, и казалось, что все остальные цвета просто изъяли из воздуха и всего окружающего их пространства. Это было очень странное явление, но вместо того, чтобы взволновать и обеспокоить ее, оно подарило ей безмятежность и одухотворенность, как будто все ненужные украшения и все вульгарные декорации были убраны, оставив только простоту вещей и их истинную сущность. Храм был совершенно пуст за исключением черного кожаного дивана, который стоял почти в центре помещения.
Вот так – в молчании и тишине – они простояли несколько минут, прежде чем Диоген заговорил. Но фактически он вовсе и не говорил, а напевал тихую мелодию, которую Констанс опознала, как голосовую инвенцию[148] Пассакалии и Фуги до минор Баха. И по мере того, как он напевал своим проникновенным голосом, к нему присоединился второй, а затем и третий голос. Храм начал наполняться звуками, которые он же сам и создавал – слой за слоем – образуя полифоническое чудо эха.
Диоген замолчал, но мелодия, медленно угасая, звучала еще несколько секунд.
Он повернулся к Констанс, и она заметила предательский блеск влаги в его поврежденном глазу.
– Это место, – сказал он, – куда я прихожу, чтобы отрешиться от себя самого и всего мира. Это мое персональное место медитации.
– Оно невероятное. В подобный эффект света почти невозможно поверить.
– Согласен. Видишь ли, Констанс, огромный кошмар моей жизни заключается в том, что я вижу всё только в черно-белом цвете. Все остальные цвета покинули меня со времен… События.
Она склонила голову. Событие, как она знала, представляло собой трагическое происшествие, которое случилось с ним еще в детстве, и которое – помимо всего прочего – оставило его практически слепым на один глаз.
– Я цепляюсь за память о цветах. Но когда я вхожу сюда, и меня окружает этот монохроматический свет, то я могу каким-то образом мельком увидеть цвета, по которым так отчаянно скучаю. Мое боковое зрение улавливает какие-то эфемерные вспышки цвета.
– Но как?
Он развел руками.
– Эти панели представляют собой цельные куски отполированного минерала, который называется обсидианом. Вулканическим стеклом. Взаимодействуя со светом, он проявляет некоторые специфические свойства. Когда-то я проводил исследования касательно влияния света и звука на организм человека, и это место – один из моих результатов.
Констанс снова огляделась. Утреннее солнце освещало только одну сторону храма, и его прохладный и серый рассеянный свет, казалось, шел извне, но в то же время ниоткуда. Противоположная сторона храма была темной, но не черной. В комнате не присутствовал ни чисто белый цвет, ни чисто черный – все пространство было погружено в бесконечные градации серого.
– Итак, это твой обсидиановый храм.
– Хм, обсидиановый храм… какое необычное название. Да, его определенно можно называть и так.
– А как его называешь ты?
– Мой Толос.
– Толос. Как храм-ротонда в Греции?
– Точно. Мой построен по размерам небольшого Толоса в Дельфах.
Диоген замолчал, а Констанс довольствовалась тем, что просто стояла и поглощала захватывающую безмятежность и красивую простоту пространства. Тишина окружила ее, и она почувствовала, что впадает в некую своеобразную задумчивость, призрачное состояние небытия, где ее самосознание начало растворяться и рассеиваться.
– Пойдем.
Она глубоко вздохнула, возвращаясь к реальности, и спустя пару мгновений оказалась на улице, моргая от яркого света, ошеломленная нахлынувшей на нее волной цвета.
– Продолжим экскурсию?
Констанс взглянула на него.
– Я… чувствую себя немного дезориентированной и хотела бы вернуться в библиотеку, чтобы отдохнуть. Позже, если ты не возражаешь, я бы хотела прогуляться одна.
– Конечно, – ответил Диоген, разводя руками, – остров в твоем полном распоряжении, моя дорогая.
44
Диоген отдыхал в своей гостиной на втором этаже, когда услышал, что Констанс тихо спустилась по лестнице, ведущую от ее апартаментов, открыла заднюю дверь и миновала веранду. Она шла очень тихо, но слух Диогена был неестественно острым, и он смог проследить за ее передвижениями ориентируясь только лишь по звуку. Он поднялся и выглянул в окно, и через мгновение увидел, что она направляется по тропинке к южной оконечности острова.
Она во многом напоминала ему дикое животное: возможно тигрицу, или даже мустанга. Укрощение такого животного должно происходить с бесконечным терпением, мягкостью и добротой. И, как при укрощении дрессировщиком тигрицы, принуждение в любом виде может стать для него фатальным. Он все еще был поражен тем, что завоевал ее – по крайней мере, частично – уговорил покинуть особняк Пендергаста, где она прожила почти всю свою долгую жизнь, и сумел привести ее сюда. Он чувствовал, что именно сейчас начинает сбываться его самая заветная мечта, и его самая потаенная фантазия. Но до полного приручения было еще далеко. Сейчас настало самое хрупкое время – момент, когда, из-за любой мелочи, его тигрица могла сорваться с поводка.
Самое важное условие при обращении с дикими животными – это давать им свободу. Ни в коем случае не стоит загонять их в угол, или сажать в клетку. Укрощение должно происходить изнутри, а не снаружи. В его случае это было соблазнение, а не завоевание. Констанс охотно сплела бы свои собственные узы, свои собственные ограничения и навязала бы их себе сама – это был единственный способ, благодаря которому все его предприятие могло бы сработать. Его главной приманкой, конечно же, был эликсир. Когда она начнет ощущать в своем теле его омолаживающие эффекты… именно тогда, как он надеялся, в их отношениях настанет поворотный момент.
Теперь, когда она покинула дом, он обратил свое внимание на небольшой поднос, который принес ему Гурумарра и на котором лежало одно единственное письмо, прибывшее в почтовую ячейку, находящуюся на Ки-Уэст. Взяв перламутровый нож для вскрытия писем, он аккуратно разрезал сначала более крупный внешний служебный конверт, а затем лежащий внутри него конверт поменьше, и извлек из него лист дешевой бумаги. Письмо было написано мелким, четким, острым почерком. Он с радостью отметил, что приветствие отсутствовало, впрочем, как и подпись отправителя с обратным адресом, но он прекрасно знал, кто именно ему написал.
«Я выполнила все твои поручения. Целиком и полностью. Все прошло, как и было запланировано. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, потому что я исполнила все именно так, как ты меня и просил, не оставив никаких следов. Только при этом пришлось использовать более жесткие методы, чем ты санкционировал, вот и все. Я расскажу подробности при встрече, и надеюсь, что она произойдет, как можно раньше.
Когда и где? Я многое хочу тебе рассказать. Пожалуйста, дай мне знать, время и место, где мы сможем встретиться».
Нахмурившись, Диоген дважды перечитал письмо. Записка была весьма навязчивой, и она только усилила беспокойное чувство, которое он испытывал уже в течение некоторого времени. Он встал, разорвал письмо и конверты пополам, отнес их в небольшой кирпичный камин, где поджег спичку и поднес ее к краям бумаги. Он так и стоял, наблюдая за тем, как обрывки занялись и, в конце концов, оказались полностью охвачены пламенем. Когда горение прекратилось, он взял кочергу, и пошевелил пепел, превращая его в пыль.
Констанс прогуливалась по песчаной дорожке, идущей сквозь мангровые заросли, которые закончились лугом на южной оконечности острова. Она уже давно миновала «коттедж садовника» и бунгало мистера Гурумарры, затерянное в роще платанов. Это был красивый луг, окаймленный низкими дюнами и пальмами и заканчивающийся белым пляжем, который изогнутой косой опоясывал южный берег острова. Она смогла рассмотреть несколько сооружений, которые высились среди раскачивающейся травы и были сгруппированы вокруг тонкоствольного, полумертвого дерева гамбо-лимбо[149].
Это оказались старые викторианские хозяйственные постройки, сложенные из красного кирпича – выветренного и крошащегося. У одной из них была дымовая труба, которая поднималась вверх примерно на двадцать футов и была вся обвита лозами. Ведомая любопытством, Констанс направилась к этим зданиям. На первом и самом большом из них – того, что был увенчан трубой – висел старый знак, прикрепленный к кирпичному фасаду, сильно потускневший, но на котором она смогла разобрать слово «ГЕНЕРАТОР». Далее Констанс подошла к разломанной оконной раме, чтобы заглянуть внутрь, и группа ласточек с громкими криками вылетела из покосившейся двери. Присмотревшись, Констанс увидела обломки механизмов, затянутых лозами. По ее соображениям, это, должно быть, была старая электростанция острова, которую явно давно забросили. За этим зданием стояли три ряда сверкающих новых солнечных панелей, а рядом с ними высилось новое здание без окон и с металлической дверью.