— Я только не понимаю, откуда она это взяла. Может быть, он ей сказал. Может быть, Джонни снова изменил показания. Прежде он утверждал, что вышел из «Бисквита» около двух, но теперь поменял время на час, добавив важнейшую деталь, потому что считает, будто кто-то так хочет. Странно. И в высшей степени необычно.
— Ты же был с ним всего лишь утром.
— Я не из тех, кто стал бы заставлять его менять показания.
Бентон имеет в виду, что деталь эта новая, и он не верит, будто Джонни изменил свою первоначальную версию относительно времени ухода из кафе. Похоже, миссис Донахью просто ошиблась. Я пытаюсь представить, как такое могло случиться, и чувствую — здесь что-то не так.
— А как он вообще попал в Салем?
— На такси или поездом, но свидетельств у нас нет. Его не видели, никаких билетов не найдено, как нет никаких указаний на то, что Джонни был в Салеме или как-то связан с семьей Бишоп. Ничего, кроме признания. — Бентон бросает взгляд в зеркало заднего вида. — Важно вот что. Его версия в точности совпадает с тем, что говорится в новостях, и детали он меняет соответственно. В этой части письмо миссис Донахью верно отражает сложившуюся ситуацию. Джонни повторяет детали как попугай. Повторяет за кем-то, кто предлагает сценарий или информацию. Другими словами, он следует за тем, кто его ведет. Суггестивность, податливость к манипулированию, поведение, способное в некоторых своих проявлениях вызвать подозрение, — это все признаки синдрома Аспергера. — Снова взгляд в окно. — И еще дотошное внимание к деталям, к мелочам. Кого-то такое может поразить. Взять хотя бы вопрос со временем. Джонни всегда утверждал, что ушел из «Бисквита» в два. Точнее, в три минуты третьего. Спроси, что он делал в такое-то время, и он распишет буквально по секундам.
— Но почему же Джонни изменил показания?
— На мой взгляд, он их не менял.
— То есть Джонни посчитал, что будет лучше назвать более раннее время. Что в таком случае люди охотнее поверят в то, что Марка Бишопа убил именно он.
— Вопрос не в том, что он хочет, чтобы люди ему поверили. Вопрос в том, что он верит в это сам. Верит не потому, что помнит, а потому, что не помнит и полагается на предложенный ему кем-то вариант.
— Но кем? Джонни признался в убийстве еще до того, как попал под подозрение и был допрошен. Значит, к ложному признанию его подтолкнула не полиция.
— Он не помнит. Убежден, что перенес диссоциативный эпизод после того, как вышел из «Бисквита» в два часа, добрался каким-то образом в Салем, убил из пневмомолотка мальчика…
— Он не убивал, — перебиваю я. — Могу заверить с полной гарантией. Джонни не убивал Марка из пневматического молотка. Его никто так не убивал.
Некоторое время Бентон молчит и только смотрит перед собой на снежинки, бьющиеся в ветровое стекло с таким звуком, словно кто-то бросал в него песок.
— Мне лично ясно, что миссис Донахью неверно истолковала мнение Джека Филдинга. — Я говорю с полной убежденностью в своей правоте, хотя в глубине души испытываю немалое беспокойство. Как мне поступить с ней? Воспользоваться советом Бентона и не звонить? Поручить моему помощнику по административной части, Брайсу, связаться с ней и передать — с соответствующими извинениями, — что я не вправе обсуждать ни дело Марка Бишопа, ни какое-либо другое. Важно, чтобы Брайс произвел нужное впечатление. Нельзя, чтобы миссис Донахью подумала, будто я слишком занята, будто меня не тронуло ее горе. Мне снова вспоминается утренний разговор с матерью рядового первого класса Гэбриэла, которая сказала мне так много неприятного.
— Полагаю, отчет о вскрытии ты уже видел.
— Да.
— Тогда ты знаешь, что в отчете Джека Филдинга не упоминается пневматический молоток, а говорится только, что причиной смерти стало повреждение головного мозга гвоздями. — Решаю, что поручать Брайсу разговор с миссис Донахью от моего имени, пожалуй, не стоит. Я свяжусь с ней сама и попрошу больше не беспокоить. Подчеркну, что это ради ее же блага. Тут меня начинают одолевать сомнения, и я уже ни в чем не уверена. Раньше я знала, что умею успокаивать родственников умерших, людей, переживающих утрату и объятых гневом, но сегодня я не понимаю, что произошло утром. Миссис Гэбриэл назвала меня фанатичкой. Никогда раньше я ничего подобного в свой адрес не слышала.
— Знающие люди, в том числе и Джек Филдинг, не исключали возможность использования пневматического молотка, — сообщает Бентон.
— Верится с трудом.
— Он сам это говорил.
— Впервые слышу.
— Джек говорил об этом всем, кто был готов его слушать. И наплевать, что написано в поданном им отчете. Ты сама видела. — Бентон снова смотрит в зеркало.
— Но зачем ему говорить то, что противоречит лабораторным заключениям?
— Не знаю. Я лишь передаю его мнение. Филдинг считал, что орудием убийства является пневматический молоток.
— Такое утверждение абсолютно противоречит научному и медицинскому факту. — В зеркале заднего вида я вижу далеко за нами пару фар. — Пневматический молоток оставляет следы, совпадающие с отметинами при механическом ударе и схожие с вмятиной от ударника на патронной гильзе. В данном случае на гвоздях имеется след, совпадающий с отметиной от обычного ручного молотка. След от молотка есть и на черепе мальчика. Там же виден и ушиб. Пневматические молотки часто оставляют пороховую гарь, схожую с той, что бывает при огнестрельных ранах, но на ранах Марка Бишопа ни свинца, ни бария не обнаружено. Об использовании пневматического молотка не может быть и речи, и, если ты хочешь сказать, что полиция и прокурор считают иначе, меня это, откровенно говоря, сильно удивляет.
— Нетрудно понять, чему именно предпочитают верить многие в таком деле. — Бентон доводит скорость до максимально разрешенной.
Смотрю в зеркало — фары теперь намного ближе. Голубовато-белые огни бьют в стекло. Нас нагоняет внедорожник с ксеноновыми противотуманными фарами. Марино. А за ним, надеюсь, Люси.
— Как я уже сказал, — продолжает Бентон, — многим хочется верить, что все так и было, как рассказал Джонни. Что нападение было внезапное, что Марк Бишоп никакой опасности не ожидал, а иначе бы сопротивлялся. Никто же не думает, что мальчика удерживали силой, а он стоял и ждал, когда ему в голову загонят гвоздь. Такого никому не пожелаешь, упаси Господь.
— Защитных ран нет, свидетельств сопротивления тоже, как и того, что мальчика удерживали. Это все есть в отчете Филдинга. Думаю, ты тоже это видел, и не сомневаюсь, что Джек дал необходимые объяснения и прокурору, и полиции.
— Уж лучше бы ты провела это чертово вскрытие. — Бентон продолжает посматривать в зеркало.
— Что еще говорил Джек, кроме того, что есть в отчете? Кроме того, что допускал использование пневмомолотка?
Бентон молчит.
— Может быть, ты ничего не знаешь?
— Филдинг говорил, что не исключает возможности применения пневмомолотка. Говорил, что дать определенный ответ невозможно. Его спросили о молотке в связи с признанием Джонни. Спросили напрямую: мог ли убийца воспользоваться пневматическим молотком.
— Мой ответ: однозначно нет.
— Он бы с тобой поспорил. Повторяю. Джек сказал, что дать определенный ответ невозможно, но орудием убийства мог быть и пневмомолоток.
— А я говорю, что это невозможно. Но возможно дать определенный ответ. Кстати, я сейчас впервые услышала о пневмомолотке. В Интернете о нем и раньше писали, но я новостную информацию в расчет не принимаю, если только не уверена в источнике.
— Филдинг высказал такое предположение, что если приставить пневмомолоток к голове, то получится отметина, схожая со следом от среза дула при контактной ране. И возможно, именно это и видно на скальпе и подлежащей ткани. Потому нет и признаков борьбы. Или же мальчик знал, что происходит.
— Никакой отметины, схожей со следом при контактной ране, получить нельзя. Это невозможно. Повреждения, которые я видела на фотографиях, нанесены обычным молотком, а отсутствие признаков борьбы еще не означает, что мальчика не склонили каким-то образом — угрозами, убеждением или обманом — к участию в некой игре. На мой взгляд, кто-то намеренно игнорирует определенные факты в угоду своим предпочтениям. Что крайне опасно.
— Думаю, факты игнорирует именно Филдинг. Возможно, умышленно.
— Господи, Бентон. Джек, конечно, не ангел, но…
— Или же дело в обычной небрежности. Либо одно, либо другое. — У Бентона определенно что-то на уме. — Послушай. За последние шесть месяцев ты сделала все, что могла.
— Что ты имеешь в виду? — Я знаю, что он имеет в виду. То, чего я больше всего боялась все те дни, что находилась в отъезде.
— Помнишь те давние времена, когда Джек был твоим заместителем в Ричмонде? — Бентон подходит к черте, за которой начинается запретная зона, хотя, возможно, и не знает об этом. — С первого дня он не мог работать с детьми, как ты сама только что сказала. Как только поступал ребенок, Джек подавался в бега и не появлялся порой целыми днями. Ты ездила по городу, пыталась его найти, заходила к нему домой, наведывалась в его любимые бары, в спортзал, в этот чертов клуб тхеквондо, а он тем временем напивался до бесчувствия или избивал кого-нибудь до полусмерти. Работать с мертвыми детьми никому удовольствия не доставляет, но у Джека с этим была настоящая проблема.
Еще тогда мне следовало убедить Филдинга сменить специализацию, заняться хирургической патологией, перейти в лабораторию. Но вместо этого я наставляла его и всячески поддерживала.
— Однако же от дела Марка Бишопа он отказываться не стал, — говорит Бентон, — хотя мог бы передать его кому-то другому. Надеюсь, он по крайней мере не солгал вдобавок ко всему прочему. — Но я знаю, Бентон думает, что Филдинг врет.
— К чему прочему? — Смотрю в зеркало. Почему Марино висит у нас на бампере?
— Надеюсь, он не следует чьей-то подсказке и не говорит о пневмомолотке, сам не веря в эту версию. — У Бентона получается смотреть в зеркало, не поворачивая головы. Привычка, выработанная в те годы, когда он работал под прикрытием и постоянно был настороже.