коммунизму как теория к практике, мысль к действию, идея к реальности. В плане теории нет, поэтому, смысла противопоставлять их друг другу, хотя люди, называющие себя социалистами и коммунистами, разошлись между собой в политической практике XX века. Поэтому и мы будем понимать под социализмом прежде всего теорию, как бы ее ни называть – «научным социализмом» или «научным коммунизмом». Обсуждению подлежит лишь то, в какой мере эта теория является действительно научной.
С какими бы планами и прожектами ни связывалась в прошлом социалистическая идея – а в ней, естественно, было много надуманного, фантастического и даже реакционного, несущего на себе печать неизжитой патриархальщины, – она явилась концентрированным выражением тех претензий, которые можно предъявить западной цивилизации, как она сформировалась в Новое время, со стороны европейской культуры. В отличие от цивилизации, сделавшей своей целью свободу и благо частного лица, принципом существования культуры в ее классических образцах явилась творчески реализующая себя личность, свободная индивидуальность. Если цивилизация с ее прогрессирующим разделением труда делит человека, приравнивает его к части, то культура как бы сохраняет и воспроизводит (пусть только на духовном уровне) целостность, уникальность и неповторимость человеческого лица, его индивидуальность. С позиции этой индивидуальности и ведется в социалистических учениях критика цивилизации, которая достигает на этапе капитализма своего наивысшего развития.
В истоке социалистической идеи лежит, следовательно, гуманистическая установка европейской культуры, о чем в книге Т.И. Ойзермана сказано достаточно подробно и убедительно. Первые утописты (Томас Мор, например) недаром почитаются и как выдающиеся гуманисты своего времени. Ранний Маркс с полным на то основанием мог назвать коммунизм «реальным, или практическим, гуманизмом». Но отсюда следует, что своим появлением на свет социалистическая (или коммунистическая) идея обязана не только бедственному положению рабочего класса, но и четко обозначившемуся в буржуазном обществе разрыву между существованием человека в культуре (как свободной индивидуальности) и его существованием в цивилизации (как частного лица). Социализм и возник в истории мысли в результате осознания этого разрыва и стремления его преодолеть в пользу культуры.
Понятно, что своими корнями подобная идея уходит в образ жизни и менталитет того общественного слоя, который связан с «всеобщим трудом» и получил на Западе название интеллектуалов.
Интеллект, творчество и культура, люди, представляющие их, никогда не примирятся с властью над ними не только государства, но и денежного богатства. Не о том речь, что они за бедность, а о том, что деньги для них – не цель и не побудительный мотив их творчества. Деньги могут служить творчеству и культуре, но не властвовать над ними, ибо там, где они – власть, творчество и подлинная культура кончаются. Но только такую власть социализм и призван был оспорить (подобно тому, как либерализм отрицает всевластие государства). И как либерализм означает не уничтожение государства, а лишь его перевод в правовое пространство, так и социализм, вопреки его революционной версии, не обязательно означает отмену денег и рыночной экономики, а ставит своей целью максимально возможное на данный момент расширение пространства («царства») свободы, находящееся «по ту сторону» экономической необходимости. Это пространство можно назвать пространством культуры.
На одном лишь политическом и экономическом пространстве социализм явно проигрывает по сравнению с другими общественными теориями.
Социалистическое видение будущего исходило из перспективы создания не какой-то новой и ни на что не похожей экономической и политической реальности, а совершенной другой реальности, выходящей за пределы первых двух, полностью не укладывающейся в них. В своем марксистском варианте социализм претендовал не на продолжение, а на критику политэкономического мышления (вспомним хотя бы подзаголовок «Капитала» – критика политической экономии) и «юридического мировоззрения» в качестве базовых общественных дисциплин. И критиковались они в марксизме с позиции не экономической и правовой науки, а учения, базирующегося на иных, чем экономика и право, теоретических основаниях. Эти основания, на мой взгляд, лежат в сфере культуры, понимаемой как сфера свободного труда и общения, или, говоря, словами Маркса, как «культивирование всех свойств общественного человека и производство его как человека с возможно более богатыми свойствами и связями, а потому и потребностями – производство человека как возможно более целостного и универсального продукта общества...»[2]. Культура, с этой точки зрения, – тоже производство, но особого рода, которое можно определить как производство человеком себя «во всей своей целостности», или как его самопроизводство в качестве свободной индивидуальности, реально владеющей всем общественным богатством и сознательно строящей свои отношения с другими людьми.
В этом пункте мое понимание научного социализма расходится с общепринятым. Обычно его трактуют как экономическую и политическую теорию, справедливо полагая, что в качестве таковой он не дотягивает до уровня полноценной науки.
Критикуя социалистическую теорию с позиции экономической и политической науки, часто забывают, что сама эта теория возникла как критика этих наук с позиции культуры. В самом общем виде социализм и есть идея общества, живущего по законам культуры, отдающего им приоритет перед экономическими и политическими законами. В соотношении «экономика – политика – культура» он ставит культуру на первое место, делает ее базисом общества, подчиняя ему все остальные отношения, институты и учреждения. Научный социализм можно назвать в этом смысле не политической или экономической, а гуманистической, или, говоря современным языком, культурологической теорией. Я и раньше писал о том, что понятия «коммунизм» и «культура» у Маркса (как и у Ленина в его теории культурной революции) практически совпадают. Не о том речь, что до коммунизма не было культуры, а о том, что именно культура содержит в себе исчерпывающее объяснение того, чем был для Маркса коммунизм, что он понимал под ним. Трактовать научный социализм не как политическую и экономическую теорию, а как, прежде всего, теорию культуры, покажется кому-то, возможно, экстравагантной идеей, но только так, я думаю, можно объяснить смысл и других основополагающих категорий этого учения – общественной собственности, свободного времени, всеобщего труда, социального равенства, всестороннего развития индивидов, свободной индивидуальности и пр. Все они описывают основные параметры существования и поведения человека в сфере культуры, или в том, что Маркс называл «царством свободы», отличая его от «царства необходимости». В своей совокупности они выражают историческую тенденцию перехода общества не к свободной экономике (рыночной или какой-то другой), а к свободе от экономики, позволяющей человеку быть самим собой, т.е. таким, каким сделала его природа или он сам себя, т.е. независимым от навязанных ему обществом экономических функций и ролей.
Речь не идет об отрицании социализмом экономики, что действительно было бы утопией и весьма вредной, а об ином источнике экономического развития, лежащем за пределами материального производства и не сводимом лишь к непосредственному и разделенному труду рабочих. Капитализм хорошо знает этот источник и широко пользуется им, оказываясь именно в этом пункте в состоянии противоречия между создающей его производительной силой и его же производственными – рыночными и частнособственническими – отношениями. Источником роста капитала и одновременно усиливающегося противоречия внутри самого капиталистического производства становится наука. Вот на какое противоречие, сформулированное Марксом, не всегда обращают должное внимание. Это противоречие не вообще между наемным трудом и капиталом, пролетариями и работодателями, а между всеобщим (научным) трудом и капиталом. Капитализму, с этой точки зрения, следует бояться не рабочих, а людей интеллектуального (или умственного) труда, которые по самой своей природе существуют по иным законам, чем законы рыночной экономики. Но такие люди становятся опасными для капитализма, конечно, тогда, когда оказываются работающим большинством, по существу, новым производительным классом общества. Сегодня они образуют костяк того, что принято называть новым средним классом, в значительной своей части как раз и тяготеющим к социал-демократическим взглядам.
Само по себе существование науки, разумеется, недостаточно для перехода к социализму. Но там, где она становится главной производительной силой, сводя непосредственный труд рабочих «к минимуму», превращая его во «второстепенный момент производства», возникают и объективные предпосылки для такого перехода. Производство, в котором наука играет решающую роль, а соединение человека со знанием обретает значение его главного фактора, Маркс называл «научным производством» (отличая его от фабрично-заводского), а мы именуем сегодня постиндустриальным, информационным и пр. Проанализированная Марксом тенденция превращения капиталистического производства в производство научное содержала в себе иную версию перехода к социализму, чем та, которая обычно излагается в качестве марксистской – через классовую борьбу, революцию, диктатуру пролетариата, насильственную экспроприацию и пр. В отличие от последней – чисто политической – версии, которую сегодня, действительно, следует признать устаревшей и утопической, первая намного ближе к реальности и вполне заслуживает названия научной. Но и она не ограничивается сферой исключительно экономических отношений, усматривая источник, причину такого перехода в реальности, выходящей далеко за пределы этих отношений. То, что происходит с производством и человеком в связи с наукой, вряд ли можно проанализировать в одних лишь экономических понятиях и категориях.