На наших глазах рождается новый тип производительного работника, оперирующего не механическими орудиями труда, а сложной вычислительной техникой и информационными технологиями. Профессиональной характеристикой такого работника является его способность генерировать новое знание, внедрять в производство новые образцы, поставлять полезную информацию, повышающую конкурентоспособность предприятия на рынке. В лице такого работника мы также имеем дело с классом, но качественно иным, чем рабочий класс в его традиционном понимании. В отличие от последнего источником его дохода является не физическая рабочая сила, а полученное им образование, которое он затем превращает в средство производства нового знания, его расширенного воспроизводства. Хотя данный класс также непосредственно включен в процесс материального производства, причем в расширяющемся масштабе, его уже нельзя назвать экономическим классом в обычном смысле этого слова. Принадлежность к нему во многом определяется внеэкономическими факторами – наличием образования и определенных интеллектуальных способностей и умений.
Свою надежду на переход к новому обществу Маркс, как видно из его работ, связывал не только с ростом революционной активности пролетариата, но и с постепенным вытеснением физического труда умственным, с превращением последнего в главный фактор производства. И, как очевидно сегодня, надежда эта – никакая не утопия, а самая что ни на есть реальная тенденция современного общественного развития. Уже сейчас многие западные социологи характеризуют западное общество в его нынешнем виде как общество среднего класса. Только в наше время обнаруженная когда-то Марксом прямая связь между социалистическим видением будущего и интеллектуализацией человеческого труда, требующей прямого выхода в сферу образования и культуры, обрела характер непосредственно зримой связи, эмпирически констатируемой реальности.
Сказанное, как мне кажется, не сильно отличается от того, о чем пишет Т.И. Ойзерман. Он также оправдывает нежелание Маркса и Энгельса создавать политическую экономию социализма, справедливо полагая, что такая попытка лишь усилила бы элемент утопизма в их социалистических воззрениях. Но в то же время он объясняет это нежелание отсутствием соответствующих эмпирических данных, а не характером самой теории, пытающейся преодолеть односторонне экономический взгляд на природу социалистического общества. В этом пункте я придерживаюсь несколько иного взгляда.
Для Т.И. Ойзермана Маркс – утопист там, где противопоставляет капитализму общество без частной собственности, рынка и денег, в котором преодолено разделение труда, а все средства производства обобществлены в руках ассоциированных производителей. Если ограничиться этим, то автор книги, несомненно, прав, хотя я сомневаюсь, что именно в этом состояла у Маркса вся идея социализма и коммунизма. Маркс действительно довольно смутно представлял, кому при социализме будут принадлежать заводы и фабрики, земля с ее недрами, орудия материального производства, кто будет реально распоряжаться ими. В этих вопросах он предпочитал отделываться общими фразами о совместном владении ими со стороны то ли всего общества, то ли трудовых коллективов. Но это, как я думаю, не самое важное для него. Вот в чем он никогда не сомневался, так это в том, что производство, в котором наука становится главной производительной силой, «всеобщим условием труда», не может существовать и развиваться по законам капиталистической экономики. Наука, знание не может быть объектом чьей-то частной собственности. И в качестве главной производительной силы она не подлежит приватизации, по самой своей природе принадлежит каждому и потому всем. Частная собственность на средства материального производства не распространяется на воплощенное в них научное знание, что и отличает его от стоимости – сгустка абстрактного труда, измеряемого всего лишь рабочим временем. Можно приватизировать электростанцию, но нельзя приватизировать теорию электричества. Она, как и любое другое научное знание, принадлежит каждому. Но только в таком смысле можно говорить об общественной собственности. Маркс понимал под ней не коллективную (совместную) собственность всех на что-то (коллективной может быть и частная собственность), а собственность каждого, индивидуальную собственность на все, которая потому только и является общественной собственностью, собственностью всех. Т.И. Ойзерман также упоминает об индивидуальной (она же и общественная) собственности, которая, по мнению Маркса, должна придти на смену частной. Но почему-то он отказывается признать, что такой собственностью может быть только собственность на науку (и культуру в целом), которая не подлежит никакому дележу, в равной степени и в полном объеме принадлежит каждому. В этом смысле общественная собственность – не экономическая категория, а категория культуры. Она означает реальное присвоение каждым индивидом всего общественного богатства в его не вещественной или денежной, а культурной (или, как сказал бы Маркс, человеческой) форме, и не на рынке, на котором приобретается только частная собственность, а в процессе индивидуального образования и самообразования. Обеспечение каждому равного доступа к этому богатству и составляет собственную задачу социализма.
Так я понял Маркса и не вижу в том, что понял, честно говоря, ничего утопического. Маркс – ученый, когда утверждает, что будущее человечества, если оно состоится, за культурой. Только тогда, когда культура вступит в свои права, утвердит свой приоритет перед экономикой и политикой, начнется новая эпоха – уже не капиталистическая, а социалистическая или коммунистическая (дело, в конце концов, не в том, как ее называть). Когда и где это произойдет – покажет время, но другой альтернативы в истории пока не видно. Сейчас много пишут о наступлении эры постэкономической формации, о вхождении человечества в постиндустриальное общество с его глобальными информационными сетями и технологиями, о возрастающей роли образования и переносе центра общественной жизни из экономической во внеэкономическую – публичную, гражданскую, духовную – сферу, о приоритете экологии и культуры над всем остальным. Все это, на мой взгляд, – в копилку марксизма. Скажут, и вера в культуру – утопия, научно недоказуемая. Но в общественной науке заслуживающим внимания следует считать не только математически точное предсказание будущего, но и указание – с опорой, разумеется, на реальные факты – на то, что уже сегодня следует считать для себя необходимым ориентиром, чтобы это будущее вообще могло состояться. Иначе все разговоры о будущем, кроме тех, которые предсказывают конец всему или бесконечный status quo, следует признать утопическими. Маркс не мог, конечно, всего предвидеть и предсказать, оставался во многом в плену утопии, но в понимании общей логики и смысла исторического процесса он стоит на научной высоте не только своего, но и нашего времени. Тем он и интересен сегодня, что бы ни говорили нам о нем его многочисленные недоброжелатели.
Разумеется, это не все, о чем можно сказать в связи с новой книгой Т.И. Ойзермана. Но следует быть благодарным автору уже за то, что, написав ее, он дал замечательный повод для разговора на важную и до сих пор актуальную тему. Его книга заставляет внимательно отнестись к собственным представлениям о марксизме, в чем-то их существенно пересмотреть или уточнить, содержит многое такое, о чем раньше не знал или знал плохо.
В.Г. Федотова(доктор философских наук, Институт философии РАН)
<К.ф.н. – 1968 (Информационный подход к анализу искусства), д.ф.н. – 1986 (Социальная обусловленность обществознания как методологическая проблема).>
Я считаю появление этой книги событием знаменательным и своевременным. Почему своевременным? Мне кажется, что в предшествующие годы радикального раскола эта книга не была бы воспринята адекватно. Скорее она была бы отнесена к числу книг, которые принадлежат слишком ревностным сторонникам марксизма, и это породило бы новую конфронтацию. Сейчас наше общество весьма спокойно для того, чтобы обсудить марксизм, а также судьбу его применения в России. И Теодор Ильич написал, на мой взгляд, выдающееся сочинение, которое позволяет на эту тему размышлять.
Я хотела бы выразить свое несогласие с В.С. Нерсесянцем по поводу того, что социализм по Марксу мог быть только таким, каким он и получился в нашей стране, и сказать это, конечно, с опорой на книгу Т.И. Ойзермана. Прежде всего, ни одна теория не может быть воплощена в реальность в чистом виде. Они не онтологизируются, есть какие-то процедуры применения теории. Во-вторых, мы прекрасно знаем, что марксизм в России и в других странах был использован в практических целях вопреки марксовскому положению, что его концепция будет пригодна для стран с наиболее развитым уровнем производительных сил. Напротив – она была принята в странах с менее развитыми производительными силами. Поэтому Маркса и марксизм я бы не стала разделять потому, что собственно марксизм и возник из разного прочтения Маркса. Маркса стали рассматривать с заказом на ускоренное развитие, на приспособление к ускоренной и даже насильственной модернизации. Те страны, в которых был не готов экономический потенциал для внедрения марксистской теории, хотели применить ее в целях ускорения своего экономического развития. Я вспоминаю роман А. Карпентьера «Превратности метода», в котором описан латиноамериканский диктатор, боявшийся свержения своего режима. Он приказал изъять из магазинов все книги, в которых упоминается слово «красное», включая книги про красных лехгорнских кур. Но когда ему показали «Капитал» Маркса и сказали, что не надо бояться слова «красный», а надо бояться «Капитала», он ответил: хотел бы я видеть того вагоновожатого, который свергнет меня с помощью этих квадратных уравнений. И вскоре диктатор пал потому, что именно революционный аспект марксистского учения оказал большое влияние на сторонников перемен.
С помощью Теодора Ильича мы хорошо теперь можем поня