— Хорошо! — сказал Фельдман и, выпив рюмку слабого вина, воззрился на антресоли, забитые ящиками, принадлежащими Нейману. В одном ящике была щель, и в нее просматривался золотой подсвечник.
— Это ваша вещь, Иохим? — спросил Фельдман.
— Нравится? — откликнулся Нейман. — Все мы люди, господин капитан, и имеем слабости…
— Ну что ты, что ты, Иохим! Этой вещи цены нет…
— Так возьми! Я сейчас упакую…
— Нет! Нет! Не сейчас, после… — Фельдман вытянулся во весь свой длинный рост. — Что, у тебя нет шоколада и русской водки?!
— Есть.
— Ну так чего ж?..
Водку Фельдман заедал французским шоколадом и ничуть не кривился, вел речь об опытных грузовиках с газовыми компрессорными установками.
— Инженер Рауф в личном контакте с господином Гиммлером. Сколько у тебя таких машин?
— Пока две, — насторожился Нейман.
— Пока… Это верно, что пока… Инженер Рауф доказал большую их экономичность по отношению к обычному оружию. Обыкновенные выхлопные газы значительно дешевле, чем традиционная пуля или снаряд. Металла не хватает. А тут бросовый выхлопной газ! Какая разница для убитого, чем его убили — пулей или же выхлопным газом!..
Машины подходили двумя колоннами и, не доезжая до штабного автобуса метров пятидесяти, расходились вправо и влево, следуя вдоль рва. Когда каждый из грузовиков занял отведенную ему площадку, сидевший у рации в полном молчании ефрейтор толкнул в бок дремавшего майора Грабе:
— Господин майор, комендант вызывает.
Грабе торопливо вооружился переговорным устройством:
— Майор Грабе у аппарата!
В наушниках он услышал голос коменданта: «Грабе, немедленно капитана Неймана в штаб. Все!»
Нейман, Грабе и радист тотчас же уехали в Керчь на закрытом бронетранспортере. Фельдман остался наедине с дежурным по штабу офицером, молоденьким лейтенантом и, похоже, еще полностью не обкатанным спецслужбой — он никак не мог дать сигнал командам, чтобы они начинали; бледный, с перекошенным лицом, лейтенант все никак не попадал на кнопку сирены и все больше нервничал, наконец саданул кулаком по кнопке — и сирена заревела.
— Господин капитан, я с ума схожу от такого рева сирены. Уже написал рапорт, чтобы меня перевели отсюда…
— Ты трус, лейтенант! Работать надо! — закричал Фельдман в лицо лейтенанту и побежал к площадке, на которой уже стояли два черных грузовика, имеющих компрессорную газовую систему.
Поодаль от этой площадки, справа и слева вдоль рва, гремели ожесточенные выстрелы автоматов, слышались нечеловеческие крики людей, ругательства, которые тут же обрывались, а выстрелы продолжали греметь… А лейтенант Фукс Апель на своей скользкой от красного льда площадке никак не мог отвернуть крюк запора, чтобы открыть дверь закрытого кузова, и орал на Густава Крайцера, сидевшего в шоферской кабине:
— Крайцер, да помоги же! Заело напрочь!
Четверо автоматчиков, видно прозябших на ледяном ветру, пританцовывали у самого рва и тоже не откликались на призыв Апеля сбить крюк.
К Фельдману, стоявшему в нетерпеливом ожидании собственными глазами увидеть результаты воздействия выхлопных газов, подбежал ефрейтор Ганс Вульф, козырнул:
— Господин капитан! Вы меня узнаете?.. Я Вульф, сын фрау Вульф…
— Ну и что же, что ты Вульф?! — сердито отмахнулся Фельдман.
— Мы с вами из одного города…
— Ну и что же, что из одного города? Говори короче!
— Я хочу сказать, господин капитан…
— Ну?!
Вульф подтянулся на носках и зашептал Фельдману на ухо:
— В черных грузовиках одни юде! А лейтенант Фукс по крови американец! Он же не тронет своих по крови…
— Дурак! При чем тут кровь?! Помоги Фуксу сбить крюк. Я хочу видеть собственными глазами действие системы полковника Вальтера Рауфа…
Но Фукс уже отвернул крюк и, вскочив в кабину и вытолкнув оттуда техника Крайцера, завел подъемный механизм, поднял кузов почти в вертикальное положение — в ров посыпались люди, не менее полсотни человек.
Фельдман кинулся смотреть и увидел, что они все живые, не умерщвлены выхлопным газом. Он размышлял, кто же посмел по дороге с площади сенного базара не включить компрессорную систему. Случайно это или преднамеренно?..
В то время как Фельдман раздумывал, бросая исподлобья сверлящие взгляды на Густава Крайцера, на Фукса Апеля, на ефрейтора Ганса Вульфа, четверо солдат вскинули на изготовку автоматы, целясь в шевелящуюся и стонущую под обрывом кучу людей, но почему-то огня не открывали…
Наступила тишина. И в этой полной и тяжкой тишине Густав Крайцер услышал:
— Сынок! Сынок! И ты с палачами заодно?..
Он узнал голос бабушки Оксаны, у которой квартировал, и, невольно бросившись к краю обледенелого обрыва, увидел: бабушка Оксана простирала к нему красные от холода руки…
— Густав! Густав, ты же мне говорил, что я похожа на твою маму, фрау Энке… Что же ты теперь скажешь-то?! Ведь ты с палачами заодно!.. Не мучь, застрели…
Крайцер узнал и соседку бабушки Оксаны, старую портниху Гайворонскую, и ее дочь Майю, и Майиных детей — девочку и мальчика, тоже глядевших на него снизу вверх помертвевшими от страха глазами. Опознал он и Ткачука, отчаянно работавшего руками, — он все глубже зарывался под окоченелые трупы убитых, видно, в надежде укрыться от смертельных пуль.
Густав Крайцер содрогнулся: «О Германия, загляни в мою душу и пойми… О родина, одумайся! Вечное презрение всей земли накликаешь на себя…»
Он повернулся к ефрейтору — Ганс Вульф вскинул автомат, но никак не мог нащупать спусковой крючок.
— Ганс, не стреляй! — еле слышно произнес Крайцер и взглянул на Фукса: не услышал ли? Едва он вновь перевел взгляд на ефрейтора Вульфа, как тишину разорвала упругая, бесконечно длинная автоматная очередь. Запрокинулась навзничь бабушка Оксана, упала, ткнулась лицом в замерзший труп Майя, взмахнули ручонками девочка и мальчик.
Очень громко прокричал Фельдман:
— Дело не в крови! Браво, Апель! Стреляй, стреляй!
Крайцер приподнял голову: Фукс, закусив губу, бил из автомата вниз, сам весь сотрясаясь от отдачи приклада в плечо, и казалось, что он никогда не прекратит своего огня.
— Лейтенант Крайцер, что ты медлишь? Убирай машины! — трубно приказал Фельдман. — Отбой! — скомандовал он и побежал к штабному фургону.
Но стрельба и вопли обреченных и без того уже затихли. Грузовики натренированно развернулись, вытянулись в длиннющую колонну…
Съехал с возвышенности и штабной автофургон. Он еще не успел занять своего места в колонне, как к нему подъехал бронетранспортер. Из него вышел Нейман, встревоженно окликнул дежурного по штабу, но на его голос отозвался Фельдман:
— В чем дело, Иохим? Где вас черт носил?!
— Господин капитан, докладываю: русские высадили десант. Генерал граф Шпанека отдал войскам приказ об отходе из города.
— А десант большой?
— Неизвестно.
— Неизвестно?! — занервничал Фельдман. — Тогда вашему графу не снести головы! Надо с ума сойти, чтобы повернуть войска Германии на запад! Это недопустимо!
Колонна грузовиков, вытянувшаяся по направлению к Керчи, повернула вправо, в сторону Симферопольского шоссе, но так круто загибала, что головные машины уже поворачивали на запад.
В Симферополе Нейман встретился с коммерсантом Адемом, который тут же и прицепился к нему:
— Ты, Иохим, не за свой вопрос взялся. Убивай, да знай меру! Хочешь, я тебе дам протекцию на хорошую работу? Ты вполне подойдешь на место личного хранителя важного лица.
Нейман сел в свою машину и хмыкнул:
— Я и без того хранитель личной жизни фюрера! Самого великого человека в мире! — и, захлопнув дверцу, поехал.
Адем вздернул плечами, решительно подумал: «Великого! Великого!.. Пока Гитлер в наших руках, так и велик!..»
— А вот и я, — сказал Сучков, наконец опознав в окружившей его группе военных майора Русакова. — Это еще не все, Маркел Иванович. Я еще гожусь как свидетель. Значит, так, товарищ майор, жить будем… А теперь разреши мне доложить полковнику Петру Кузьмичу Кашеварову.
— Обязательно, Иван Михайлович! — ответил Русаков. — Давай в машину… И в Керчь! Но сначала в баньку и в столовую… Небось натерпелся?..
— Как водится! Но главное — насмотрелся, повидал, — ответил Сучков и отвернулся, украдкой смахнул с глаз выкатившиеся слезы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯАК-МОНАЙ ТУМАННЫЙ
Вот мы, кашеваровцы, и снова на Керченском полуострове. Впереди мельтешат домишки села Багерово.
Падает мокрый снег.
Поселок Багерово разрушен, однако не полностью, не дотла, отдельные домишки уцелели, но они безлюдны — жители прячутся в катакомбах, расположенных почти рядом…
Я все смотрел на уцелевший домик в Багерово и думал: «А не обогреться ли в нем как следует, растопить печку, консервы разогреть, а то и суп приготовить!»
— Горяченьким подзаправиться бы, Ваня? — сказал я Лютову. — Сбегаю я в тот дом!
— А вдруг он заминирован? — засомневался красноармеец Мухин, попавший в нашу разведроту на Тамани, и теперь он у нас самый молодой разведчик, в том числе и по возрасту.
В домике со скрипом открылась дверь — и на крыльце появилась женщина со свертком в руках. Мы раскрыли рты, ждем, что же дальше-то будет. Сверток зашевелился в руках женщины, послышался детский плач…
Я сиганул через канаву и в один миг оказался у крыльца.
— Гражданочка, так вы тут живете?! Можно войти в дом? Нам только консервы разогреть… И чайку бы?
Женщина молча смотрела на меня, а ребенок, завернутый в фрицевскую шинель, заливался.
— Успокойте же! Ему, видно, холодно. Пойдемте в дом, я печку истоплю.
Женщина попятилась, и я вслед за ней вошел в дом. Тут она рухнула на пол — ив голос:
— Родненький! Родненький! Да откуда же ты взялся?! Да дай же я гляну в твои глазочки…
— Ну что? — сказал я, когда она посмотрела мне в лицо.
Она повисла на моих плечах и опять залилась слезами. Кое-как я уговорил ее успокоиться. Ребенок тоже утих, и я начал растапливать печь, вижу — в поддувале еще горят, мигают угли.