– Прядок. – Голос у него был вялый.
– Фин, ты что-то принял?
– Не. – Голос у него совсем ослаб. – Мне как-то не очень…
Я мало что знаю об анорексии кроме того, что заболевание это опасное. Знаменитость, нуждающаяся во врачебной помощи, и водитель с украденным удостоверением – слишком много осложнений для одного дня. Не имея навыков вождения, я слишком резко свернула под указатель к ресторану, так что Фин весь вжался в окно.
Я поняла, что он не умирает, по тому, как он отчаянно взмахнул руками.
17
Рестораном оказался крытый листьями гофрированной стали гараж, выкрашенный в черный. На парковке машин не было, но свет внутри горел, а значит, ресторан еще открыт.
Я припарковалась у входа.
– Слушай, Фин, ты нездоров, тебе не стоит путешествовать. Давай я тут тебя высажу, а отсюда ты уже закажешь до дома такси.
Он обреченно посмотрел на лобовое стекло, по которому мягко накрапывал дождь, и поднял хилую руку.
– Фин, ты слишком ослаб. А до Форт-Уильяма еще километров триста.
– Я в порядке.
– Ты за сорок пять минут ни слова не сказал.
Он глянул на меня в холодном бешенстве:
– День выдался не самый удачный.
– Да что ты? А вот я чудесно провела денек. Безумно рада, что ты к нам заглянул и напросился мне под крылышко, у меня ведь целый день сплошной, мать его, карнавал. – Все это было сказано недобрым голосом и на повышенных тонах.
Я вышла из машины и хлопнула дверью. Меня всю трясло.
Он вышел следом.
Мы стояли под дождем по обе стороны машины. На миг мне показалось, что он сейчас обойдет машину кругом и мы сцепимся. Или это я надеялась на драку? Часто бывает сложно отличить одно от другого. Но случилось все иначе. Он обошел капот и направился к ресторану. Я заперла машину и пошла за ним.
На входе натиск шел по всем органам чувств. В помещении пахло рождественским пирогом и средством для мытья полов. На полу лежал ковер в шотландскую клетку, а стены украшали оленьи головы, мечи и постеры с рекламой виски. От иступленной веселости скрипки дребезжали жестяные стены. Все сотрудники носили килты под свитера аранской вязки, хотя ребята все молоденькие, и из-под формы проступал их истинный облик, с татуировками и пирсингами, выбритыми висками, розовыми или голубыми волосами.
Кроме нас, посетителей не было, но они, похоже, ожидали целый экскурсионный автобус: они сервировали два длинных стола, а у барной стойки прохлаждалось десять сотрудников.
Официант провел нас к столику на деревянном помосте. Над нами нависал декоративный щит с обоюдоострым мечом. Меню были заламинированы.
Телячий рубец с потрохами. Вот вам и все меню. Бургер с рубцом, жаркое с рубцом, пакора с рубцом, рубец в темпуре, даже суп. Небольшая оговорка: в Шотландии рубец едят разве что с долей самоиронии. Это мне здесь и нравится. Если кто-нибудь закажет национальное блюдо, он непременно скажет: «А я тут ем рубец!» Так же у французов с лягушачьими лапками. Некоторые искренне любят рубец с потрохами, или его веганскую версию, по сути просто запеченные орехи, с рубцом ничего общего, но рубец не считается фирменным блюдом. Это символичная еда – для туристов и на особые случаи жизни.
Официант пожал плечами, кивнув на меню:
– У нас есть и нормальная еда, курица там и все такое.
Я оглянулась на Фина. Нахмурившись, он тщательно изучал меню. Я заказала два блюда из курицы и воду.
Официант не отрывал глаз от Фина.
– Это ведь вы?
Фин обернулся не сразу.
– Что?
– А, я просто видел вас в «Твиттере» в топ-новостях, вот и подумал, – он мотнул головой на остальных, сбившихся в кучку возле барной стойки. – Мы вас не потревожим. Не беспокойтесь.
Он забрал меню и ушел.
Фин оставил телефон в машине, поэтому позаимствовал мой. Я не возражала. Он загуглил себя. На его лице, подсвеченном в потемках ресторана, возмущение быстро сменилось невозмутимостью. Он пролистал ленту ниже, и его лицо озарила смущенная улыбка. Вскинул брови и с головой уткнулся в экран, напрочь забыв про меня.
Поначалу я смотрела по сторонам, но смотреть было особо не на что. Побрякушки для туристов и подростки, шепчущиеся за стойкой о Фине. Я достала из держателя меню пару брошюр и прочла одну про круизы и еще одну про океанариум.
Фин так и сидел, листая ленту, с крайне оживленным видом, больше взаимодействуя с комментариями о самом себе, чем со мной за без малого час в машине.
– Что там такое? – не выдержала я.
– Странно. Твоя соседка запостила фотку со мной у тебя на крыльце, и проаны говорят, что я отлично выгляжу, меня это напрягает. Надо поесть.
– Что еще за проаны?
– Проанорексики. – Ему как будто стало стыдно. – У меня анорексия. Тяжело приходится. Хм. Сторонники анорексии это все поощряют. Они как отрава. Если я срываюсь, у меня такое чувство, будто я им потакаю. Слишком большая ответственность. Я в последнее время притормозил с соцсетями.
И все же он как будто ожил, приободрился, как будто разлетевшиеся слухи дали ему второе дыхание.
Тут принесли наш заказ. Курица на удивление оказалась просто восхитительной. Поджарена она была на медленном огне, а подали ее с запеченным в сливках чесноком и пюре из сельдерея. Я целый день не ела, и меня заворожило вкусовое сочетание, терпкое, но мягкое, приятная текстура и легкая копченая нотка, все так и таяло на языке. Я поразмышляла, какая же это трагедия, что такой талантливый шеф прозябает, подогревая в микроволновке рубец, в какой-то сырой глуши. Я подняла глаза.
Коэн даже не притронулся к тарелке. Он сидел, сложив руки на коленях, и смотрел на это чудное блюдо, словно оно оскорбляло его нежные чувства.
– Поешь, еда тут пальчики оближешь.
– Я не могу это есть, – возразил он тарелке, – я веган.
– Ешь тогда гарнир, – сказала я. – Или закажи себе что-то другое. Что угодно, мне без разницы. Хоть хлеба с маслом поешь. – Я тут же поняла, что сморозила глупость. – Твою мать, сам уже большой мальчик. Как-нибудь найдешь, что поесть в ресторане.
Фин скептически обследовал салат, приподнимая листики на кончике вилки и разглядывая на предмет говяжьего сока, который мог затечь под латук. Он счел салат вполне приемлемым и даже удостоил его легким кивком. После чего отодвинул изысканное блюдо из курицы на другой конец стола, проделав это все невыносимо медленно. Придвинул к себе крохотную тарелочку салата и начал подцеплять на вилку мизерные кусочки, морщась каждый раз, как отправлял их в рот. Смотреть на это было больно.
– Фин, ты что, отключился в машине?
– Это просто падает уровень сахара в крови. Когда я долго не ем, меня начинает немного мутить.
– Отключаешься то есть. А что, если такое случится посреди улицы? Откуда людям знать, как тебе можно помочь?
– Я всегда ношу с собой паспорт, телефон моего лечащего врача и записку о низком уровне сахара.
У него был план на случай обморока и, похоже, ни малейшего представления, насколько это было странно. Я обвела рукой его фигуру.
– То есть для тебя предела погрешности не существует?
Он вытаращился на меня. Я не могла взять в толк: что бы я ни говорила про еду, все не так.
– Ладно, – сказала я. – Съешь хоть это и пудинг, тогда я тебя тут не брошу.
Он положил вилку на стол и уставился на меня.
– Вот чего ты недоговариваешь.
– Чего это?
– Ни слова о моей комплекции, а сама едой шантажируешь. Если у кого-то расстройство пищевого поведения, надо поддерживать…
– Типа, «сынок, если хочешь обратно в машину, доедай и не вякай».
Он оторопел. Я видела по выражению его лица, что про меня ему рассказывали много гадостей, в чем он сомневался, но теперь-то поверил.
– Зачем ты меня сюда затащила?
Я улыбнулась.
– Финдлей, у меня двое детей. Ты меня за дурочку держишь?
Он ужасно оскорбился.
– Я наслышан о твоей агрессивности.
– Мои дочки и то лучше умеют.
– Что именно?
– Затевать ссоры, чтобы увильнуть от ужина. Я нянчиться с тобой не буду. Ешь, или останешься тут. Решать тебе. Мне так и так по барабану.
Мы сидели, пялились друг на друга и в бешенстве жевали, молча сочиняя оскорбления с упреками в такт джиге, кружившей над нами.
Я помнила, что в Крианлариче есть железнодорожная станция, километрах в пятнадцати дальше по шоссе. Там я могла бы высадить его, а через час он уже оказался бы в Глазго. И я бы от него избавилась. Только оделся он слишком легко, чтобы в ноябре стоять на бетонном перроне. Я не сомневалась, что тогда в машине он отключился, а если это повторится под открытым небом на станции, когда он будет один, найдут его только на следующий день. Он запросто может погибнуть от переохлаждения.
На его половине стола завибрировал мой телефон, и он вернул его мне. Эсэмэска с номера Джесс.
Добрались без происшествий. Отель уютный и опрятный. Поужинали как следует, с любовью – Джесс и Лиззи.
Я написала в ответ: Вообще-то я хотела бы услышать это от Джесс но спасибо Эстелль можешь передать ей трубку? – прямо так, без знаков препинания. Ну ее к черту.
– Прывет, мам, отель классный. Все хорошо. Цмоки, Джесс.
У меня аж сердце екнуло и оборвалось. Вот это уже от нее.
Я ответила: Ну и супер! У меня тоже порядок. Постарайтесь там повеселиться и нащелкать фоток. Доброй ночи, милые мои. Я всего в паре часов от вас, если буду нужна. Мама. Целую-крепко-обнимаю.
«Ок». И смайлик в виде пловца.
Мне до ужаса хотелось поговорить подольше, но я не стала больше ничего писать вдогонку. Они уже наверняка в постели. Я пролистала вверх перечитать наши старые эсэмэски. Ей не разрешалось уносить телефон из дома, он был только для игр. Я искала эсэмэску, чтобы прочитать было приятно, подлиннее и со смыслом. Но таких не нашлось.
К нам подошел официант с овальной тарелкой в руках и обратился к Фину. Шеф-повар приготовил для него веганские обжаренные овощи, надеется, что Фин не возражает, они с нас ничего не возьмут, а шеф-повар добавил, что он только рад, он все равно был свободен и экспериментировал с новыми блюдами. Они поболтали о веганстве.