Они с напарницей Сабиной думали открыть свою пекарню, но обе вышли из небогатых семей. Им предстояло еще много лет работать, прежде чем поднимать ставки. Это потом использовали против нее, мол, она завидовала богачам, на которых работала, но разве богачам не все завидуют? Даже сами богачи хотят обогатиться побольше.
Чтобы накопить денег на свое дело, Амила работала шефом на частных яхтах, а Сабина – личным шеф-поваром у одного швейцарского банкира. Через три сезона они собрали треть всей суммы. Дело шло медленно, но верно. Амиле было двадцать четыре, впереди – блестящая карьера, но тут нагрянули мигрени.
Они накатывали неожиданно, волнами. У нее отекал правый глаз, и по щекам бежали слезы. Развилась слабость в плече от напряжения во сне, что для пекаря просто трагедия. Время поджимало.
Амила сходила к семейному врачу на консультацию по поводу мигреней, прежде чем отправиться на Дану. Тот послал ее к специалисту. Она прошла анализы на поражение головного мозга и опухоли. Но у нее ничего не нашли. Причину установить не смогли, поэтому не было и лекарства, не считая мощных обезболивающих, сбивающих с ног.
На борту Амиле надо было в день работать по восемнадцать часов. Выносить этого она уже не могла.
За день до того, как яхта прибыла в Сен-Мартен, она написала Сабине, что головные боли стали сильнее. Она уже несколько дней не спала. Сабина в ответ написала два слова: «Возвращайся домой».
Как мы уже знаем, Амила сошла в Сен-Мартене. Она взяла такси прямиком в аэропорт в Ла-Рошель и села на ближайший рейс до Лиона.
Дана уже вышла в открытое море, когда самолет поднялся в воздух. За яхтой наблюдал голландский контейнеровоз. К тому времени, как Амила прилетела в Лион, Дана уже ушла под воду.
Амила не поехала сразу в квартиру, которую они снимали вместе с Сабиной. Она отправилась в деревню к бабушке, поскольку там же жил ее лечащий врач. Он выписал ей дозу кодеина, чтобы дать ей восемь часов отоспаться. Она ужасно ослабела. Три дня едва вставала с постели. На третье утро ей слегка полегчало, хотя она еще была вялой со сна, но бабушка немного успокоилась на ее счет и ушла в магазин, оставив ее дома одну. К ее возвращению Амилу уже взяли под стражу.
Она была на кухне, когда в дом позвонила полиция. Полицейские сказали, что хотели расспросить ее о Дане. Амила не знала, что та затонула. Она пригласила их в дом, предположив, что кто-то выкрал колье Виолетты. Она сказала, что Леон был человек хороший, но ему не стоило проносить на борт такую ценную вещь. Она посочувствовала офицерам, что те только зря потратили время. Полицейские-то знали, что они пришли не за тем, но ей об этом говорить не стали.
Амила разрешила им обыскать дом, но попросила поторопиться и закончить до того, как вернется бабушка. Ее бабушка была из бывших хиппи и полицию не очень-то жаловала. Амиле предстояло узнать почему.
Полицейские сработали дотошно. Они обыскали не только шкатулки с коробками для ожерелий, но перечитали все документы и прочесали компьютеры. После чего вызвали подкрепление. Когда бабушка Амилы вернулась из магазина, полиция уже получила ордер на обыск и привела собак-ищеек. Взялись проламывать стены и отдирать паркет.
Обнаружились документы, говорящие о причастности Амилы с бабушкой к веренице убийств и ограблений. Еще они в малых количествах нашли взрывчатку, закопанную в подполе сарая на отшибе участка. Нашлись доказательства, что имя Амила Фабрикасе было ей присвоено не сразу, а при рождении ее назвали Розой Люксембург Бергофф.
Амила была дочерью Рены Бергофф.
Фин потянулся к телефону и поставил подкаст на паузу.
– Зачем мы это слушаем?
Мое сознание заполонили мысли о Гретхен Тайглер, поджогах и чужаках, грозящихся меня изнасиловать.
– ВКЛЮЧИ ОБРАТНО.
– Можем мы поговорить?
– Нет. Включи обратно, Фин.
– Мне все это неинтересно. Я вообще не знаю, кто все эти люди.
Я была готова вырубить его, не будь я за рулем.
– ВКЛЮЧИ ПОДКАСТ.
– Кто такая Амила?
– Включи обратно ДОЛБАНЫЙ ПОДКАСТ.
Он увидел, что я смахиваю слезы со щек.
Я слишком быстро гнала по узкой дороге. Мы ехали по берегу глубокого озера, от черных вод нас отделяла только скалистая кромка обрыва. Над дорогой нависали деревья, и освещало ее только отблесками от дорожных знаков, предостерегающих о крутых поворотах и обрывах или камнепаде.
– Анна, ты в порядке?
– Пожалуйста, включи подкаст.
И он его включил.
Рена Бергофф была девушкой из высшего общества, в 1986 году училась в швейцарском пансионе для благородных девиц. Ее отец, работавший заместителем секретаря во французском посольстве, внезапно умер от инфаркта, когда ей было всего семнадцать.
Рена приехала домой в Берлин на похороны и в школу больше не возвращалась. Один биограф написал, что тогда она еще была «сыровата».
В Берлине, настоящем рассаднике радикализма, Рена спуталась с левацкими политическими группировками. Но ведь она принадлежала к высшему обществу, к аристократам. Ходили слухи, что она работала на ЦРУ, на КГБ, проводила под прикрытием слежку за левацкими объединениями для «Шпигеля». Никто ей не доверял. Но Рене было плевать. Она писала: «Неизменные спутники всех умных женщин – недоверие и презрение». Довольно проницательно для девушки восемнадцати лет.
Кстати, если вы когда-нибудь приедете в Берлин и увидите какую-нибудь женщину в футболке с надписью «Недоверие amp;Презрение», то будете знать почему.
Своей заносчивостью Рена не снискала себе большую популярность. Она стала предметом ненависти как левых, так и правых. У Рены родилась дочь, но она отказалась раскрыть личность отца и назвала девочку Розой Люксембург Бергофф. Это имя везде высмеивали за напыщенность и нахальство.
Когда малышке исполнился год, политические акции Рены совершенно вышли из-под контроля. Демонстрация у посольства ЮАР переросла в бойню, в ходе чего застрелили водителя, а машину угнали, и фракция Рены ударилась в бега.
Они образовали террористическую группировку, Résistance Directe, и совершили ряд ограблений, убийство, взяли в заложники промышленного магната и жестоко избили немецкого министра. Они хотели донести до людей, что никто не отлучал нацистов от общественной жизни. Они остались на своих местах, занимали высокие должности. Спустя два года, проведенных в бегах, их всех арестовали в Гамбурге.
Женщины-террористы подвергаются особым гонениям. Агенты по борьбе с терроризмом считают их опаснее мужчин, поскольку им пришлось большим пожертвовать, нарушить больше общественных норм, чтобы проводить такие зверские политические акции. А полицейских приучали по возможности не открывать огонь по женщинам и детям.
В ожидании суда все до единого товарищи Рены покончили с собой, повесились один за другим. Но только не Рена. Под конец в живых осталась только она.
Ее судили на закрытом заседании. Репортеров в зал не допустили, чтобы она не сумела сорвать разбирательство и обратиться к мировой общественности. Фотография с нашего сайта была сделана, когда Рену вывели из автозака на первое слушание. Она даже не знала, куда ее привезли. А вот что сообщили в международные СМИ.
Ее признали виновной и дали восемь пожизненных сроков. Через адвоката она сделала заявление. Она ни о чем не жалела. И повторила бы все это еще раз. О дочери она ни разу не упомянула.
Мать Рены оборвала с ней всякие связи, втайне дала малышке новое имя, Амила Фабрикасе, и переехала с ней в дом под Лионом. По крайней мере, по ее словам. В ТРЕВИ, предшественнике Европола, некоторые следователи были твердо убеждены, что экстремисты Résistance Directe многие месяцы скрывались на лионской ферме. Они следили за домом, пока Амиле не исполнилось семь.
Амила и не знала, что ей меняли имя. Она выросла на легенде, что ее мать с отцом были хирургами и погибли в страшной автокатастрофе. Полиция нашла ее настоящее свидетельство о рождении, приклеенное скотчем к низу ящика в кабинете у бабушки. В Интерполе подтвердили добытые сведения. Полиция узнала, кто она такая, раньше нее самой.
Во Франции ввели просто драконовы законы по борьбе с терроризмом. Допрос Амилы длился двадцать часов. Она так и не понимала, в чем дело. На дознании она, похоже, все еще думала, что это как-то связано с бриллиантовым колье.
На тот момент никто не знал, почему Дана затонула. Преступление Амилы состояло единственно в том, что она в неподходящее время сошла с яхты. В Лионе имя Амилы было на слуху, и местные СМИ призывали освободить ее. Именно в ответ на эти протесты полиция слила информацию о связи с делом Рены Бергофф и заявила, что на участке был найден спрятанный пакет взрывчатки с частичками ДНК, совпадавшей с ДНК Амилы. Сочувствие общественности как улетучилось. И только намного позднее признали тот факт, что на пакете были также найдены ДНК других членов Résistance Directe, a неполный образец ДНК мог принадлежать и Рене Бергофф.
Ее держали без предъявления обвинений, пока полиция не получила видео с места крушения и не увидела пробоину в носу яхты. Брешь пробило что-то изнутри машинного отделения, того отсека, где не должно быть ничего взрывоопасного. С точки зрения полиции, это подтверждало факт применения взрывчатки. Амила вышла из семьи террористов. Она держала у себя на участке взрывчатку.
Когда повествование идет в унисон с уже существующими предубеждениями, порой все кажется настолько самоочевидным, что противоречивые улики просто списывают со счетов.
Амиле вменили три предумышленных убийства, в числе прочего. Ее подвели под статью о терроризме, и заседание суда было закрытое, с заниженными стандартами доказательности. Им даже не пришлось придумывать мотив. Все из-за обвинений в терроризме, эдакой пустышке из скребла, которая может означать что угодно.