Апелляцию так никто и не подал, несмотря на железобетонное алиби Амилы, а всего через пару месяцев после вынесения приговора Сабина открыла пекарню, на которую они вместе копили. Откуда у нее взялись деньги?
Как могла Амила отключить на Дане радиосвязь и вывести яхту из порта в открытое море, сидя в зоне вылета? Как она удерживала Паркеров на яхте, находясь в летящем самолете?
Выдвигалась теория, что Амила накачала Паркеров своими мощными обезболивающими. Звучит логично. Это бы объяснило, почему они сидели неподвижно в душной гостиной, не прикоснувшись к еде, еще и за закрытыми дверьми. Но как ей удалось их накачать? Она не могла подмешать им отраву в шампанское: бутылку откупорили уже после ее ухода. Не могла она отравить и еду: ее доставили на борт, когда Амила была уже в аэропорту. Не забывайте, что она даже не знала, из какого ресторана заказали доставку еды. Об этом позаботился капитан, в то время как она уже села в такси до аэропорта. Не могла она подсыпать отраву в тарелки или кастрюли, поскольку не знала, что те себе закажут.
Преступление мог совершить только тот, кто был на борту.
И вот вопрос, которым никогда, ни разу не задавалась полиция: мог ли это сделать кто-то на борту? А точнее, мог ли это быть Леон? Почему он даже не проходил как подозреваемый? Может, все благодаря его влиятельной супруге? Это мы обсудим в следующей серии и узнаем: в чем подвох с Гретхен Тайглер?
ОБОЖАЕТЕ готовить, но не получается выделить на это время? Наш спонсор, «Фаст amp;Фреш»…
Под конец эпизода мы взобрались на самую высокую точку озера. Музыка то нарастала, то затихала, пока мы проезжали мимо соснового леса. Я включила противотуманки, прорезавшие кромешную тьму и превращавшие дорогу впереди в размытую картинку из компьютерной игры.
Гретхен Тайглер убила еще одну девушку, как пыталась убить и меня. Казалось бы, непостижимо, как кто-то мог остаться безнаказанным, совершив нечто подобное, вообще жить дальше и дышать, выйти замуж, ходить по магазинам и все такое. А Хэмиш уехал с Эстелль в Португалию, и я больше не смогу жить со своими дочками, а в «Твиттере» висит моя фотография на крыльце, перед самой, мать его, дверью в мой дом, где живут мои дети и где может случиться поджог, какой-нибудь поджог при странных обстоятельствах. Я гнала все быстрей и быстрей.
– Анна, мне кажется, нам надо поговорить.
– Заткнись.
– Куда ты так гонишь? Куда мы едем вообще?
– К Адаму.
– Мне кажется, тебе не стоит находиться за рулем.
– Завались.
– …
– Просто завались.
Что случилось дальше, я не помню. Дорога затуманилась, и что-то хрустнуло, забуксовало, потом громко бухнуло, и машина встала на месте. У меня вырвался глухой хриплый рык.
Я оглянулась. Фин Коэн повалился на приборную панель, только голова его куда-то пропала. Это я его убила. Я сморгнула. Голова его утопла в подушке безопасности.
19
– Фин? – Я дернулась к нему и хлопнула его рукой по плечу, неуклюже из-за всплеска адреналина. – Черт возьми! Фин?
Он резко дернулся, стал ловить ртом воздух, как дайвер всплывает и жадно дышит.
– Ты не умер?
Вопросы тут были излишни, но он меня заверил, что не умер, и я ответила, что я тоже жива.
Никто из нас не пострадал, и машина оказалась в порядке. Нам даже верилось с трудом. Настолько, что меня ужасно трясло и я какое-то время не могла взяться за руль. Мы просто молча сидели. Коэн аккуратно сложил подушку безопасности и расправил ее на приборной панели, как кухонное полотенце на просушку.
Все повторял, как идиот, что мы в порядке. Он пытался меня успокоить, но я только и думала, какой же он наивный и что не стоило с ним связываться и насильно кормить его в ресторане. Его засняли рядом со мной. Он даже не подозревал, в какой дерьмовой передряге мы оказались. Тайглер не было дела до правды. Никому до этого не было дела. С чего вдруг Трине Кини приспичило докопаться до правды в том мире, где за это можно было погибнуть в пожаре?
Но Фин-то думал, что я вся в расстроенных чувствах из-за Хэмиша с Эстелль, а я сделала доброе дело и не стала его разубеждать. Они уже много месяцев крутят роман, сказал он. Кажется, я и сама это знала. Он знал все с самого начала, но держался от меня подальше, потому что не хотел, чтобы его тоже впутывали в этот обман. Началось все с его первой госпитализации.
– С этим пищевым расстройством я иногда выпадаю из жизни. И тогда я не смог ее поддержать.
Я обернулась на него и сказала, что это, в общем-то, само собой. Он виновато кивнул. Все это казалось таким пустяком, такой блажью, что я ответила:
– Ну, у каждого свои тараканы.
– Я слышал, ты взахлеб читаешь.
Я огрызнулась:
– Вот что она обо мне говорит?
Не желая препираться, он вскинул руки в знак капитуляции и отвернулся. Глубоко вздохнул.
Я посмотрела вперед. Фары дальнего света не работали. Мы стояли в кромешной тьме, и единственным намеком на цивилизацию было желтое пятнышко оконного света вдали, где-то на холме далеко впереди. Сверху на нас обрушивался угольно-черный небесный свод. Мои дочки могут узнать, как они надо мной надругались, все те мужчины. Как именно они тогда надо мной надругались. Милые мои дочурки. Я хотела, чтоб они росли в блаженном неведении. Чтобы ходили на плавание и ели овощи. Моя прошлая жизнь была как яркая, но все-таки воображаемая картинка, как будто все случилось с кем-то другим, много веков назад, вот только все переменилось. Разрыв между двумя этими жизнями был колоссальный. Я задавалась только вопросами сиюминутными, жила не прошлым, а настоящим, день ото дня.
– Анна, я хочу сказать, – осторожно начал Фин, – ты еще обязательно кого-нибудь встретишь. Женщина ты все еще привлекательная.
Вся ситуация вдруг показалась мне такой нелепой. Сижу в разбитой машине с помирающим от голода мужчиной, жизнь моя разбилась вдребезги, Гретхен, мать ее, Тайглер опять объявилась, а Леон погиб. Но я еще не растеряла своего обаяния. Этого у меня не отнимешь.
Я расхохоталась. И зарыдала. Так что из носа сопли потекли и лопались большими пузырями. Я хлопала рукой о руль, пока ладонь не начала саднить. Продолжалось это долго, даже кожу ободрала.
Фин Коэн не шевелился. В какой-то момент он наклонился и дотронулся до аккуратно сложенной подушки безопасности, как будто удостоверяясь, что она не припечатает ему лицо.
Наконец мне удалось успокоиться. Даже трясти перестало. Я утерла лицо рукавом и посмотрелась в окно. Господи, какое пугало.
– Срочно надо сигарету, – сказала я, но не ему, а просто так.
Он сунул руку в карман и достал бежевый кожаный кисет с табаком, плоский такой, как бумажник, плотно перевязанный шнурком. Вещица довольно изящная, старинная, мягкая и гладкая на ощупь. Он скрутил тоненькую сигаретку, передал мне и дал прикурить от своей зажигалки.
Есть хорошие сигареты, есть сигареты утонченные, но тут было нечто большее. Как воссоединение с моим бунтарским прошлым. Я не курила с увольнения из Скибо.
Я затянулась и втянула легкими сероватую отраву, наслаждаясь этим самовредительством. Может, мне опять исчезнуть? Просто сбежать и в третий раз начать все с чистого листа? Но Претча засняла мое крыльцо. А если я исчезну, те мужчины придут за мной и найдут там моих дочек.
Я могла хоть сейчас идти покончить жизнь самоубийством, и на секунду это показалось разумным, но потом я поняла, что на фотографии Претчи меня увидят в последний раз. По твитам под ней можно будет проследить мою историю. Хэмиш разузнает о моем прошлом, и когда-нибудь ему придется рассказать об этом нашим девочкам. Потом они подрастут и начнут искать обо мне информацию, прочитают газетные статьи и судебные заключения. Такой они меня и запомнят. А не целующей их в макушку или зачерпывающей ладонями воду, чтобы смыть мыльную пену с их спинок. Не дожидающейся их у школьных ворот под дождем. Они запомнят мать избитой, жертвой насилия. Чокнутая фантазерка, пьяница-одиночка, психичка – неудивительно. Неудивительно, что она покончила с собой. Я видела, как то, что мой отец повесился, опустошило маму, как тяжело ей было это пережить, и помнила, что каждый раз, как оказывалась в тупике, я машинально думала, что это все из-за него. И эту заразу я передала бы им.
В полицию идти за помощью бессмысленно, слишком велико влияние Гретхен Тайглер. Я умудрялась бегать от нее девять лет. Интересно, что случится, если бежать ей навстречу. Эта мысль меня немного приободрила. Затея опасная, но я и так была на грани самоубийства. Зато она не бросится в погоню за моими девочками, если я сама побегу к ней навстречу.
Я попросила у Фина новую сигарету, и он скрутил мне еще.
– Мне кажется, нам нужно заправиться, – сказала я, повернув ключ зажигания.
Я вырулила из канавы, и колеса разметали гальку по дорожному гудрону.
– Фары, – напомнил Фин.
– Да, точно, – ответила я и включила дальний свет. – Потому что так мы будем в безопасности.
Ехали мы молча.
Я жутко вымоталась, вся в своих мыслях, у меня даже от сердца отлегло, что я решилась на безрассудство. Я встречала людей, у которых в жизни ничего особо не происходит. Всю жизнь живут на одном месте, катаются в отпуск, приезжают назад, едят, и так изо дня в день. Ни взлетов, ни падений. Я раньше думала, то ли это все обман, то ли люди дальше своего носа не видят, то ли нарочно выбрали себе такой удел. Но это как повезет. А со мной слишком много чего приключилось. Слишком много жизней. Слишком много событий. Больше я не вынесу.
– А почему ты все время читаешь?
Я аж вздрогнула, услышав голос Фина. Я и думать забыла, что он еще здесь.
– Все время я не читаю.
– А Эстелль говорит, постоянно. Я слышал, ты читаешь, переодеваясь на йогу, а иногда, когда она тебя подвозит до дома и через пару часов возвращается, то так и застает тебя в прихожей, все еще в пальто, за чтением.