Я жила свою лучшую жизнь.
Но девочки росли, и сдерживаться становилось все сложней. Прежняя Анна продиралась изнутри. Сперва стали просачиваться прошлые обиды. Потом агрессия, и вот ее уже скрывать было трудно. Чтение и прослушивание ранним утром разных историй помогало мне выправить маску.
Эстелль Коэн стала первой, кто разглядел за ней меня истинную. Как одна трофейная жена в другой, она увидела внутренний конфликт и наслоение масок, и что за этим стоит нечто большее. Только я вышла из ступора раннего материнства, как Софи начала заявлять о себе. Ее-то и увидела Эстелль.
Теперь все маски сорваны. Я уже не Анна Макдональд, урожденная Маклин, учтивая молоденькая женушка из Глуши-под-Абердином. Я – Софи Букаран, никому не нужная девочка, и я все еще жива.
А ненужным девочкам положено нажить себе проблемы с алкоголем или подсесть на наркотики. Им положено опять пасть жертвой, уже другого человека и в другом месте. В лучшем случае они становятся борцами против того, жертвой чего они пали. Что бы с ними ни случилось, все будет связано с нападением. Их заклеймили. Они теперь заложницы происшествия. Их жизнь неразрывно с ним связана.
Но это все неправда, ведь нас таких по миру уйма. Каждая пятая. Мы так же долговечны, как сама любовь. Мы занимаемся своими делами, воспитываем детей, управляем странами, развязываем войны и раскрываем преступления. Мы молчим о том, что с нами случилось, потому что, раз уж мы выжили, это означает лишь одно: все было не так уж и страшно. И никогда – что это мы капец какие потрясающие.
А я вот капец какая потрясающая.
В свои девятнадцать я рванула что есть мочи и попросту потеряла свое клеймо. У меня и так есть что рассказать, мне без нужды пускаться в пикантные подробности или напрашиваться на жалость.
Эта история – одна из многих.
26
Мы поднялись на холм с видом на море.
– Альберт?..
– Еще рано. – Он двинулся дальше.
Альберт знал, кто такая Софи Букаран. Он откуда-то знал, что Гретхен Тайглер представляет для меня опасность. Об этом знал только мужчина, на которого я налетела со сковородкой, и Дофин Луар. Я понимала, что чем дальше мы отходим от дома, тем страшнее то, что он хотел мне сказать. Сердцебиение мое стало тягуче-медленным, меня охватило знакомое оцепенение. Тело привыкает к выбросу адреналина. На определенном этапе остается только леденящая апатия.
На ватных ногах я пошла за ним к рощице на склоне холма. Он зашел в густую тень и присел осмотреть горизонт. Я последовала его примеру.
Перед нами расстилался фьорд, ведущий в Северное море. На отдалении мерцал огнями Дорнох, с винокурни Гленмóранджи доносился кисловатый запах забродившего ячменя. Вдалеке будто игрушечная легковушка взобралась на мост, и ее фары-близнецы прорезали тьму. Было время, когда я до того развила свою бдительность, что могла определить размер машины по звукам двигателя.
Альберт сунул руку в карман и достал оттуда пачку сигарет. Сигареты были марки Marlboro Lights, самой популярной лет двадцать назад. Марка для среднего класса, легкие сигареты, а это обличает стремящегося завязать курильщика, который в свое время страшно смолил.
– Не знала, что вы курите, Альберт.
Он вытащил одну себе и протянул мне остальную пачку.
– Надо бы бросать.
Я достала сигарету и вернула пачку.
– Я сегодня первый раз опять закурила.
– И как тебе?
– Омерзительно. Великолепно.
Он слабо улыбнулся, и мы прикурили. Взгляд у него как будто потемнел, но по его лицу и так не скажешь, уж тем более в таком сумраке. Но я видела, что он сидит стиснув челюсти, аж губы побелели.
Я спросила:
– Давно вы знаете, что я Софи?
– С тех пор, как Леон Паркер приезжал сюда с Харкен, – он понизил голос. – Он меня тогда спросил, состоит ли в клубе Гретхен Тайглер. Думаю, он уже какое-то время гонялся за ней. Говорил, ты знаешь ее имя, и спрашивал, не упоминал ли я при тебе ее имя. Ловко он придумал выведать. Я ответил, что упоминал, только это неправда. Потом я сам навел справки. И вышел на тебя по упоминаниям о Тайглер.
– Вот так запросто?
Он взглянул на мой шрам и дотронулся до своей брови:
– Довольно характерная метка. Плакаты о розыске были на каждом шагу. Ты знаешь, что с ней случилось?
– С Гретхен?
– Не с Гретхен, – он укоризненно на меня посмотрел. – С другой девушкой. Она тоже затаилась, но ее нашли. Куда ей было с тобой тягаться. У тебя настоящий талант.
– Кто ее нашел?
– А ты как думаешь?
Мы немного посидели, размышляя об этом. Потом Альберт сказал:
– Особа довольно проблемная. Страдала от кокаиновой зависимости. Росла в приемной семье.
Альберт говорил без задней мысли, но и что с того, какое у нее прошлое? Его послушать, так ее убили из жалости, но она погибла насильственной смертью. Тут было бы уместнее упомянуть тяжелое прошлое убийцы, а не девушки. Меня ужаснуло, как бездумно Альберт повторял при мне эту чушь. Но ведь он работал на элитном курорте, выслуживался перед богатеями целыми днями, заискивал перед ними, разделял их жизненные ценности. Явно не из скептиков. Нам, наверное, не стоит касаться вопросов политики, если я хочу сохранить к нему симпатию.
Я сидела, курила и старалась сдержаться и никак его не одернуть. Пот, выступивший от подъема в гору, начал остывать. Одежда под ветровкой прилипла к телу.
– Леон меня, конечно, разочаровал, – сказала я, на самом деле говоря об Альберте, – он мне нравился.
– Неужели?
– А вам нет?
Он пожал плечами:
– Мы с ним одного возраста. Как его ровесник, я о нем, наверное, другого мнения.
– И какого вы о нем мнения?
Он поджал губы и снова повел плечами:
– Карьерист. Делал ставку на свое обаяние. Хороший нюх на деньги, с виду несколько отчаявшийся.
– Отчаявшийся, как будто на мели?
– Ну, думаю, когда-то он был очень даже богат, но это было раньше.
– А мне он нравился, в то время он был, как сказать, вроде и гость, но при других обстоятельствах мог бы быть другом.
Он цинично осклабился и затянулся:
– Они тебе не друзья, Анна. И никогда ими не будут. Запомни, – он посмотрел на меня. Такое чувство, что на прощание, как будто смотрит на меня в последний раз, и тихо-тихо сказал: – Не высовывайся и держись подальше от этого Коэна. Он привлекает слишком много внимания.
– Я лишних неприятностей не хочу.
– Тогда держись в тени, иначе ждать беды. Тайглер не может позволить себе осложнений, типа твоего публичного появления, только не сейчас. Ее компания выкупила контрольный пакет акций того самого клуба. Они приобрели участок без подряда в пять квадратных километров в самом центре Лондона. Можешь себе вообразить, во сколько он им обошелся?
– Не могут же они закрыть стадион. Это будет вопиющий публичный скандал.
– О, закрывать они его и не станут. Просто прогорят на управлении и будут вынуждены продать его в счет уплаты долгов. Уйдет немало времени. Все вполне законно, но сейчас наступил очень тонкий момент. Заявлять о себе прямо сейчас – хуже некуда. Тебе нужно скрыться, особенно теперь, когда за дело взялись феминистки.
– Кто-кто?
– Феминистки. Тебе посвятили хештег – #ПравосудиеДляБукаран.
– Теперь понятно, почему это всплыло в ленте у Фина в «Твиттере».
– Ну так вот, эти феминистки и раскачивают лодку, выводят на чистую воду людей, которые тебе угрожают. Отследили их по IP-адресам и обнародовали имена. Они все осложняют, будет нелегко держаться в тени.
Меня так и подмывало сказать, что это насильники с миллиардерами, которые наняли убийц, осложняли мне жизнь, а не союзники. Но он мне был как дядюшка, а за обеденным столом политике не место. Но надо было ответить хоть что-то, и я тихонько сказала:
– Не думаю, что их уместно называть феминистками.
Альберт только улыбнулся. Мы сидели и курили. От сигарет першило в горле, так что я посильней затянулась и перевела взгляд на море. Я силилась вспомнить, что мне понравилось в Альберте. Здесь я была в безопасности. Альберт меня уберег. Я вспомнила, с каким терпением он отнесся к тому, что я не могла найти номер страхового свидетельства на имя Анны Маклин. Я беспокоилась на этот счет, держала собранный рюкзак под рукой, готовая податься в бега. Когда я проработала там с месяц, он перестал о нем спрашивать и сказал, что Департамент по налогам и таможенным сборам прислал ему номер.
Я спросила:
– Вы меня тогда прикрыли? В тот раз со страховым свидетельством…
Он улыбнулся, так широко и беспечно, что я впервые за все время заметила ямочку у него на щеке.
– Ну, это мелочи, – скромно ответил он. – Я рад, что ты выкарабкалась. Пойдем обратно.
Мы встали и отряхнулись. Альберт разворошил примятую траву, скрыв следы нашего пребывания. Наблюдая за ним, я подумала – интересно, зачем мы ради этого разговора забрались в такую даль. Он мог и шепотом пересказать мне все это, пока Фин не спустился. Мы забрались сюда, чтобы никто никогда не узнал, как Альберт мне тогда помог, ведь он осознавал последствия, если бы об этом прознали. Он защищал меня, а я даже не замечала. Он и был мне тем самым другом, которым я вообразила Леона.
– Альберт, – я положила ему руку на плечо. – Спасибо вам.
Он задержал дыхание и весь напрягся, будто я ударила его электрошокером. Обстановка накалилась.
Я только хотела отблагодарить его за подаренное лишнее время. За моих девочек. За отведенные мне минуты спокойствия. За книжки, которые я успела прочесть. За моего трусливого Хэмиша со всеми его недостатками, которого я до сих пор люблю, за каждое Рождество и все эти годы. Жизнь, подаренная им, была будто сказка, которой я себя утешала, истекая кровью на кухонном полу в мамином доме.
Он лихорадочно моргал, глядя мне на руку, пока я ее не убрала.
Мы зашагали вниз по склону, отчего колени сразу заныли, как водится на спуске, и направились к коттеджу. По темной земле пронесся одинокий заяц. Так чудесно было снова гулять по холмам, под широким и безлунно-серым небом. Дышать свежим воздухом. Внезапно обрести свободу на древней, полузабытой земле, полнящейся ложью и неприкаянными людьми.